Вишенки в огне - Виктор Бычков

Тихо в приходе, о её встречах с комендантом молчат люди. То ли и на самом деле не ведают? Хотя, вряд ли… Не в лесу диком, а деревне всё происходило. А возможно другими заботами да тайнами живут прихожане в это тяжкое, страшное время. Не до сплетен, не до склок им. Так это или нет, Агафья не знает, но, как ни странно, вот уже два, третий год, как это было (да и было ли?), а всё тихо. Только сама иногда вспомнит вдруг ласки другого мужчины, но тут же одёрнет себя, заставляет переключиться на иное. Было, да быльём поросло, у кого ошибок не бывает? Тем более в молодости, когда и мир вокруг другим кажется, и ты одна на всём белом свете, и земля только для тебя вертится, и солнышко встаёт, чтобы тебя, любимую, обласкать. Чего уж говорить… Сейчас всю себя посвятила семье, обязанностям матушки. Вот уже под сердцем носит женщина дитё, на этот раз от законного мужа. Может, после рождения второго ребёнка успокоится душа матери и жены? Кто его знает, там видно будет. А теперь хочется порадовать батюшку, родить для него. Это быстрее для неё самой, грех свой прикрыть, обелить себя перед Петей.

Она, Агаша, тогда спокойней себя почувствует, снимет часть вины с себя перед мужем. Он-то, бедный, не знает, что чужого сыночка лелеет, души в нём не чает.

– О-о – ох, грехи наши тяжкие! – женщина тяжело вздохнула, снова настроилась думать, мечтать.

Хотелось бы птицей слетать в Вишенки, повидать родных и близких, да, видно, не судьба пока. Только и живёт теперь матушка Агафья слухами да догадками. А они страшные, тяжкие. Кажется, войне вот-вот, и конец! Так хочется встретиться со всей семьёй Кольцовых после войны, отметить победу, только не сбудется это, нет, не сбудется. Не смогут все сесть за стол в родительском доме, и дома уже нет. Вот и Никитка погиб, умер после забора крови. Спасибо Фросе, что смогла вытащить тельце братика в Вишенки, смогли проститься с ним, похоронить по – христиански у себя на деревенском кладбище. А то где бы он был? Ой, и думать не хочется, представить трудно и страшно, если чистая, святая и светлая душа Никитки скиталась бы где-то по свету. Господи! И откуда только сила бралась у Фросьюшки? Посмотришь на неё – пигалица пигалицей, а вот, поди ж ты! Сынишку родила, почти ровесник с её Васей. Назвала Никиткой в честь погибшего братика. Хороший, говорят, мальчишка, только рыжий больно. Сама Агаша не видела, это мужу отцу Петру рассказывал при встрече Мишка Янков, рыбак с Вишенок. У них какие-то дела общие, какие-то тайны мужские. Матушка Агафья догадывается, какие те дела, только виду не кажет, не вмешивается. Надо будет, нужна будет её помощь, помощь матушки, батюшка обязательно обратится к ней, скажет, позовёт. И она пойдёт за ним хоть куда, хоть на край света, хоть… хоть… – додумать не успела: звуки в деревне отвлекли.

Конный обоз уже ушёл, свернул в направление Борков. Следом за ним колонна немецкой техники с солдатами вытягивались туда же, уходили на Вишенки с Пустошкой. Там сейчас идут кровопролитные бои. Матушка слышит отголоски боя и здесь, в Слободе. Особенно, когда начитают стрелять из пушек по лесному массиву, взрывы хорошо слышны: стёкла дрожат в церкви и в домике священника. Окружили немцы партизан, теснят к непроходимым болотам, что в соседнем районе. Как наступает день, так самолёты немецкие стаями кружат и кружат над лесом, всё выискивают партизан, бомбят. Иногда даже по ночам летают, бомбы осветительные сбрасывают над лесом, всё партизан высматривают.

Сначала прогремел сильный взрыв где-то рядом, за колхозным садом, там, где гать соединяет Борки и Слободу. От неожиданности матушка присела. В тот же миг такой же сильный взрыв раздался и за Слободой в районе моста через Деснянку на шоссе Москва-Брест. Женщина ещё ничего не могла понять, как деревня стала заполняться партизанами. Верхом на лошадях, пешим ходом они атаковали немцев прямо на деревенских улицах. Откуда они взялись – она не видела, но интуитивно уже схватила сына, крепко прижала к себе, кинулась к дому. Навстречу ей бежали отец Пётр и юродивый Емеля.

– Быстро в погреб! – потребовал муж, увлекая жену с сыном, Емелю к открытому люку погреба, что на краю двора, у забора. – Быстро, быстро!

Первым спустился старик, следом Агаша передала ему сына.

– А ты, батюшка? – крикнула вслед убегающему мужу.

Но он не остановился: то ли не услышал, то ли не посчитал нужным ответить.

Женщина застыла, с тревогой смотрела, как отец Пётр вернулся к церкви, бросился на колоколенку.

– Я с тобой! – кинулась вслед мужу, прикрыв перед этим крышку погреба.

Она не успела добежать до тропинки, что ведёт к храму, как сначала услышала треск, а потом и увидела сам мотоцикл, что на бешеной скорости подлетел к церкви, круто развернулся, остановился. Из него выскочили два немецких солдата. Один из них схватил пулемёт, другой тащил следом ящики с патронами. Оба направились к лесенке на колокольню.

Дорогу им преградил отец Пётр. Священник встал перед лестницей, широко расставив ноги, сложив руки на наперсном кресте, молча смотрел на пришельцев.

Первый солдат, что бежал с пулемётом, ухватил свободной рукой батюшку за рясу, резко дёрнул на себя. Отец Пётр качнулся, и в тот же миг сильным ударом снизу в подбородок опрокинул немца на землю. Падая, тот уронил пулемёт, сам отлетел к стенке храма, каска слетела с головы, откатилась в сторону. Второй солдат выронил коробки с патронами, начал судорожно срывать винтовку, но к нему навстречу уже бросился священник. Упредил, схватил за горло, сдавил, повалив на землю. На помощь товарищу кинулся пришедший в себя первый немец. Сначала он пытался стащить отца Петра с солдата, потом с яростью приступил бить ногами лежащего на немце священника, совершенно забыв, что у него есть и оружие.

Первое мгновение матушка Агафья застыла от ужаса, не в силах сообразить, понять: что здесь происходит и что надо делать ей? Но вдруг встрепенулась вся, как когда-то на ржаном поле, когда полицай братика Никитку… маму… Бешено вращала головой в поисках чего-то, что могло бы ей помочь, что могло бы спасти её мужа. На глаза попался лежащий у стенки немецкий пулемёт. Ухватив оружие за ствол, размахнувшись, опускала, как дубину, раз за разом на спину, на голову немецкого солдата. Била, пока пулемёт не выскользнул из онемевших рук. Потом кинула себя на эту кучу сошедших в смертельной схватке мужчин, намертво уцепилась в горло и без того обмякшего солдата.

– Спасибо тебе, Агафьюшка, – отец Пётр сидел, приходил в чувство, то и дело трогая себя за шею. – Спасибо, матушка, – голос сипел, прерывался кашлем. – Василёк где?

– В погребе, – женщина ещё не пришла в себя: она дивилась таким глупым, на её взгляд, вопросам. – Ты-то как, батюшка? Я, грешным делом, уже не чаяла тебя живым увидеть, но, нет, слава Богу.

А бой в деревне разгорался и разгорался. На помощь немцам вернулись с дороги танки, что уходили на Борки и Вишенки. Один из них уже горел где-то в начале улицы, дымил чёрной копотью в чистое осеннее небо.

Отец Пётр хорошо видел, как отступали партизаны, уходили в сторону Деснянки. Их преследовали немцы, цепью растянувшись вдоль поля.

– Ну, матушка, – разом побледневший священник повернулся к жене. – Будешь вторым номером.

Ещё минуту-другую показывал матушке, что и как надо делать, чтобы не переклинило пулемётную ленту, отец Пётр установил оружие на парапет, который ограждал площадку на колоколенке, припал к пулемёту, ударил в спину фашистам. Цепь залегла. Этим тотчас воспользовались партизаны, бросились в атаку.

Немцы замешкались, заметались в поисках выхода. Агаша сидела, прижавшись в стенке, направляла пулемётную ленту, лишь изредка позволяя себе взглянуть с высоты на деревню.

– Так вам, так вам! – в такт стрельбе кричал отец Пётр.

В какой-то момент Агаша почувствовала, услышала изменения здесь, на колокольне: к пулемётному грохоту добавились посторонние звуки. Вот она краем глаза заметила, как отлетел кусок щепы, услышала, как над головой что-то просвистело, на неё посыпались мелкие кусочки сгнившего дерева. Привстала на колени, увидела, как по шоссе едет мотоцикл и из него стреляют по звоннице. Она не могла ошибиться: в коляске сидел за пулемётом комендант майор Вернер Карл Каспарович! Карлуша! Отец Василька!

Лента остановилась, пулемёт вдруг замолчал, свалился с парапета на площадку. Её муж, её Петенька упал на спину, неудобно подогнув ноги, изо рта бежала тонкой струйкой кровь.

Она вскочила, кинулась к мужу, замерла над ним на мгновение, потом вдруг отстранилась, ухватила пулемёт, снова установила на парапет, прижала приклад к плечу, навела на мотоцикл, нажала на курок. Пулёмёт снова загрохотал, задёргался в руках женщины, а она всё пыталась удержать его, посылая длинную очередь в сторону дороги, туда, где всё ехал и ехал ненавистный и страшный человек.

Майор Вернер хорошо видел сначала священника, а теперь и женский силуэт там, на колокольне, откуда только что строчил пулемёт, который сорвал атаку немецких солдат. Ему пришлось самому лично сесть в коляску на место стрелка-пулемётчика, чтобы подавить огневую точку врага. Обстановка требовала его участия в качестве стрелка. Это не ново для немецкого офицера. Но не ожидал увидеть за пулемётом свою мадонну, свою Агафьюшку. И вот теперь… Он не мог ошибиться: это она, его любовь!