Кая. Полукровка (СИ) - Бегун Анна

Кая подняла на него влажные глаза.

– Спасибо, – прошептала она и, нерешительно отпрянув, подняла руку в жесте прощания. – Удачи тебе.

– Спокойной ночи... Кая-ли...

Она обратила на него напряжённый взгляд, но промолчала. Только кивнула, развернулась и ушла в своё общежитие.

А Гард долго смотрел ей вслед, размышляя обо всём, что произошло за прошедшие несколько часов.

«Да, – вздохнул он через пару минут. – Не думал, что ей нравятся плохие парни.»

Потом усмехнулся и поморщился от боли, пронзившей челюсть и губы, на которых запеклась кровь.

«Мне срочно нужен доктор Нака, – решил Гард и, закутавшись поплотнее в плащ, пошёл к выходу в город. – Хорошо, что Оле «в медотсеке». Но времени мало...»

Глава 13

Тайны семьи наступали мне на пятки, то и дело касаясь плеча. Но стоило обернуться – они тут же испарялись, оставляя после себя только смутные очертания в воздухе.

На прощание биолог назвал меня тем странным обращением, «Кая-ли», которое всегда употреблял мой отец. И, услышав его, я поняла вдруг, кого так напоминал новый знакомый: конечно, отца. Лицо, которое я совсем забыла, теперь отчётливо стояло перед моим внутренним взором: длинное, вытянутое, худое. Широкие скулы, но тонкий подбородок, чуть впавшие щёки. Тонкие губы в широкой улыбке. Выбритые виски и длинный хвост – всё, как у отца! Только цвет волос другой. У биолога волосы были пепельные, а у отца – серебристые. Странно... он что, был седым? Никогда не видела серебристых волос у молодых людей. Впрочем, я не знаю ничего о его судьбе... Мало ли какие болезни или ужасы ему довелось пережить.

Ещё больше вопросов вызывала фото. Прежде чем возвращать альбом на место, я вынула из него картинку с изображением мамы и забрала себе. Пусть думает, что потерял... а мне может пригодиться. На фотографии пятеро человек стояли возле обрыва. Снизу виднелся лес, а справа тянулся горный хребет. Среди людей знакомы мне были только двое: мама и комендант, который угадывался в молодом мужчине, обнимающем её за плечо. Все счастливо улыбались и махали руками.

Я попыталась вспомнить, когда бабушка связала тот свитер, что был на маме, и пришла к выводу, что это была одна из двух последних её поездок, и возможно, Комендант знает что-то о том, как и куда она пропала. Но как вытянуть из него эту информацию? Просто прийти и спросить? И выдать себя с головой? Нет, здесь надо действовать более тонко. К тому же, не факт, что он вообще поймёт, о чём я спрашиваю. А если поймёт – не факт, что вспомнит. Говорят, гладиры промыли ему мозги, и могли мало что оставить от воспоминаний.

Сны не давали спать всю ночь. Вернее, то, что от неё осталось. Мы с таинственным магом-биологом долго ещё сидели в домике на дереве. Обсуждали магию и биологию, далёкие земли и возможность существования цивилизаций, о которых мы ничего не знаем. Он показывал мне удивительные вещи в оранжерее: на глазах созревали плоды, растения буквально оживали, ощущая его магию: тянулись к нему, обвивали ветки или устремлялись в небо. Он мог заставить цветок открыться и закрыться, источать аромат или призывать насекомых. Это было поистине волшебно, и не трудно понять, почему мои сокурсницы с таким восторгом его облепили. Одно только меня беспокоило: Дин и... что с ним произошло.

– Ничего особенного, – биолог пожал плечами. – Я всего лишь надавил на одну из точек жизни. На мгновение кислород перестал поступать в мозг, и он отключился. Потом сразу же пришёл в себя. Возможно, он не сразу вспомнил, почему упал и что вообще делал в том месте, но в целом это абсолютно безопасно.

Я восхищённо похлопала ресницами:

– Потрясающе! Это же идеальный способ самозащиты!

Биолог как-то кривовато усмехнулся в ответ:

– Да не скажи... Иногда лучше сделать человеку больно. Чтобы в следующий раз думал, что делает. Если всё время защищаешься такими безобидными способами, велик риск, что на тебя будут нападать снова и снова, и снова. До победного конца.

На все вопросы о том, где всему этому научился, он отделывался только короткими заявлениями типа «я же всё-таки биолог» и «я ж издалека приехал». В итоге так ничего о нём и не узнала...

... Проснулась от того, что Оле вернулась домой. Всё такая же зелёная, только теперь ещё с повязкой на челюсти, которая закрывала чуть ли не половину лица.

– Что с тобой? – я буквально подскочила на кровати и бросилась к подруге. – Я ж тебя в медотсеке оставила, там тебя лечить должны были, а не калечить!

Оле скривилась и с явным трудом прошепелявила:

– Ты не поверишь. Ночью не добежала до туалета – снова вырвало. Поскользнулась на... луже. И челюстью прямо об кровать. Язык прикусила, связки потянула. Зубы чудом целые...

– Бедняжечка, – обняв, я довела её до кровати, куда она и села, одной рукой держась за повязку. – А в остальном себя как чувствуешь?

Оле вздохнула и осторожно опустилась на подушку:

– Средненько. Вроде уже не выворачивает. Разрешили отлежаться дома.

Мне стало стыдно, что ни разу за весь вечер не пришла её проведать. Если честно, со всеми приключениями я почти не вспоминала о ней, и от этого было ещё более неловко.

– Да ладно я, – улыбнулась Оле, не поднимая головы. – У тебя-то как ночь прошла? Что-нибудь интересное было?

Я задумалась. После расставания с биологом внутри было необъяснимо пусто, словно у ребёнка, которому обещали мороженое, но когда добрались до лавки, оказалось, что от жары всё растаяло. И обижаться вроде не на кого, и злиться толку нет. А мороженого не будет, как ни крути.

Говорить об этом не хотелось, и я с трудом выдавила ответную улыбку:

– Да ничего особенного. Пели, танцевали. Костёр жгли.

Со вздохом встала и легла на свою кровать. Словно устроившись поудобнее, запустила руку под подушку, нащупала там чуть шершавую букву К и, сжав её в кулаке, закончила:

– А ещё, осматривали оранжерею. Там много всего интересного.

Мы лежали друг против друга и смотрели глаза в глаза. Кажется, Оле прекрасно понимала, что я недоговариваю, но, как всегда, тактично ни о чём не спрашивала. За это я её и люблю.

И за домашки.

И за то, что я никогда не думаю об уборке.

Идеальная соседка.

Раздался стук в дверь.

– Это ещё кто? – буркнула я, неохотно выпуская букву и поднимаясь. – Который там час вообще?

– Около восьми, – ответила Оле, не двигаясь с места. И правильно, нечего ей вставать, сама разберусь.

– Кто там? – рявкнула я, топая к двери.

– Это я. Ты одна? – ответил мужской голос.

Когда к двери осталось только развернуться, я сделала лишний шаг вперёд, ударилась лбом об стену, да так и замерла.

– Кая? – раздалось за дверью. И одновременно с этим Оле сзади полушёпотом:

– Ты чего?

Стукнулась лбом об стену ещё дважды. Меньше всего на свете мне сейчас хотелось устраивать разборки.

– Нет, не одна. – Даже разворачиваться не стала. И тем более – дверь открывать. – У меня тут соседка, и она болеет.

– Ничего, пусти меня, надо поговорить.

– О чём это вдруг? О том, что ты ночью вытворил?

Заминка.

– ... И об этом тоже. Да пусти же, я ненадолго!

Я обернулась к Оле. Она дёрнула плечиком, дескать, ладно уж, пускай.

Как только ключ в замке повернулся, внутрь вошёл Дин. Серьёзный, хмурый, и с расплывающимся на лице фингалом.

– Какие люди, – хмыкнула Олеша, обнимая подушку.

– И тебе привет, дылда, – буркнул Дин в ответ.

– За языком следи, – бросила я, направляясь к столу. Развернув стул лицом в центр комнаты, села на него и закинула ногу на ногу. – Так с чем пожаловал?

Дин несколько секунд мялся среди комнаты, пока не решился сесть на краешек моей кровати. Наклонившись, он поставил локти на колени, сцепил пальцы и уставился в пол.

– Ладно, – сказала я через минуту молчания. – Давай начнём в другого вопроса. С кем ещё ты подрался?

– Почему «ещё»? – он бросил на меня взгляд исподлобья. – Может это твой оставил?