Жаркие ночи в Майами - Пат Бут

— Расскажите лучше вы, мистер Стайн, — попросила Криста.

Питер прокашлялся. Сунул палец за внезапно ставший тесным воротник. По груди его струился пот, а этого никто не должен заметить.

— Ну, я не знаю насчет «спасения моей жизни», но я действительно по глупости нырял в одиночку…

Красноречие его иссякло, и он обернулся к Кристе:

— Понятия не имел, что это были вы.

— Рассказывай, Питер, расскажи нам все! Какая прелестная история! — сказала Мэри Уитни, хрустя кусочком поджаренного хлеба, как ящерица, закусывающая тараканом. — Значит, ты нырнул и… — торопила она его.

— Я по глупости нырял в одиночку… — снова начал Питер. Собственные слова эхом отдавались у него в голове. Сколько раз можно повторять одно и то же? Можно ли как-то сгладить ужас этого момента? Нет, он сидит на мели. — И попал ногой в расщелину. В общем, застрял.

— И у вас кончился воздух? — высказал предположение Стэнфорд Вандербильт.

— Нет, я нырял вообще без дыхательного аппарата.

— Причем нырнул на глубину в шестьдесят футов, — вставил Роб Сэнд.

Он искренне удивился, узнав, кем был тот неизвестный идиот, нарушивший все правила подводного плавания. Роб перегнулся через стол, и на лице у него было написано праведное возмущение; он вложил в свои слова весь сарказм, на который был способен.

— Разве это не слишком глубоко для подводного плавания без акваланга? — спросила Лайза Родригес, почуяв обвинительные нотки в словах Роба.

Она отчетливо понимала, что писака этот сейчас на дыбе, а Криста блаженствует на небесах. Лайза засекла, как они ссорились. Из этой истории Питер Стайн выйдет бледной тенью того, кем он был раньше. Лайза обожала подобные ситуации и свою задачу видела в том, чтобы раздувать их.

— Иногда… время от времени, ради забавы… я бросаю кислородный баллон в воду и ныряю, чтобы подобрать его. Наверное, это глупо…

Питер оглядел стол. Все кивали, покровительственно улыбались, сознавая свое превосходство над неразумным Питером Стайном, потому что уже уловили суть дела. Этот умник напортачил, красавица спасла его, и сейчас это светило литературы находится перед судом, где они и судьи, и присяжные, и палачи. Наконец-то они вдоволь посмеются.

— В общем, чтобы не слишком распространяться…

— О нет, — запротестовала Мэри. — Мы все хотим услышать из уст писателя длинную историю. Со всеми мотивациями и психологическими портретами. Ну же, Питер, доставь нам удовольствие.

Она откинулась на спинку стула. Это ее вечеринка. Она может позволить себе поозорничать.

— Появилась Криста… к счастью… и дала мне немного кислорода, и я получил возможность всплыть на поверхность, ничуть не пострадав.

Вот так. Получайте вашу «длинную историю»!

— Одного не могу понять, — сказал Вандербильт. — Как могло случиться, что вы не узнали Кристу? Я еще могу представить, что вы не распознали ее под водой, когда она была в маске, но потом-то, когда вы оба оказались на поверхности и вы благодарили ее, и все такое прочее… Уж после этого вы не могли ее забыть, ведь она незабываема!

Питер посмотрел на Кристу. Проявит ли она милосердие? Нет, не проявит.

— К тому времени, когда я выплыла на поверхность, мистер Стайн уже умчался на своей моторке.

— Но вы же дали ему воздух! — твердил свое Стэнфорд Вандербильт. Представителей высшего класса ничто не волнует, кроме манер, которые, по их мнению, делают человека порядочным. Они с радостью перережут вам глотку, если вы перейдете им дорогу, но будут при этом безукоризненно вежливы.

— Наверняка нет, — сказала Мэри Уитни.

— Он так толком и не поблагодарил ее, — с горечью заметил Роб.

Одно дело — когда вам спасли жизнь. Но если вам спасла жизнь такая потрясающая женщина, как Криста, это уже нечто совершенно иное. То, что Стайн не поблагодарил Кристу, возмущало Роба.

— Вы не поблагодарили ее за то, что она спасла вас? — спросила Лайза, склонив голову набок. Она в жизни не сказала слова благодарности ни одной женщине и никогда не скажет, но лицемерие было ее второй натурой.

— Уверен, что у мистера Стайна были на то свои причины, — сказал профессор, проявляя солидарность интеллектуалов.

— Мне не терпится услышать их, — заявила его жена.

— Момент был неприятный, — промолвил наконец Питер, — но, конечно, не угрожающий жизни. Не надо драматизировать. Тем не менее я поблагодарил Кристу.

Питер заерзал на стуле. Он никогда ни перед кем не оправдывался. Вся его жизнь была построена так, чтобы всячески избегать этого. Однако сейчас он испытывал то, что испытывает человек при допросе третьей степени, когда его вот-вот признают виновным. Это невыносимо! Нужно положить этому конец! Но Питер понимал, что его последние слова вовсе не положат конец пытке. Он сказал две вещи, которые противоречат одна другой. Если она не спасла ему жизнь, то какого черта ему нужно благодарить ее? Адвокат мог бы примирить такие противоречия, но за этим столом не было адвокатов. Здесь сидели только люди, выигрывающие все дела, причем по большому счету.

— После некоторых колебаний он написал «спасибо» на моей табличке. А после этого уплыл, — объяснила Криста с веселым смехом. — Конечно, знай я, что это мистер Стайн, я ожидала бы от него чего-нибудь еще, ведь его книги такие многоречивые.

— Я считаю, что вам следует сейчас поблагодарить Кристу должным образом, — произнес Роб Сэнд. В его голосе прозвучало нечто, смахивающее на ультиматум.

Воцарилось молчание. Никто не вымолвил ни слова. Все смотрели на Питера Стайна.

Питер встал, положил салфетку на стол. Это была его Голгофа. Его загнали в угол, поэтому голос его дрожал от ярости.

— Подите вы все, поодиночке и коллективно, на… — сказал он, отшвырнул стул, повернулся и пошел прочь.

Он с необыкновенной быстротой пробирался между столиками, лавируя, словно слаломист на дистанции. Кто-то пытался схватить его за рукав, видимо, желая представиться. Стайн оттолкнул руку этого человека. Больше его никто не пытался остановить.

— Ну и Криста! — выдохнула Лайза. — Ты уж точно подожгла ему запал!

Она явно завидовала, что кто-то отнял у нее роль главной зачинщицы скандалов.

— Никто не оскорблял меня так за всю мою жизнь, — пыхтел Стэнфорд Вандербильт.

Со свойственной его классу бесцеремонностью он тут же забыл, что Стайн адресовался не только к нему, но и ко всем сидевшим за столом.

— Он нуждается в нашем прощении, — мягко сказал Роб.

— Во всяком случае, я могу сказать только одно: если ненависть часто оборачивается любовью, то мне уже слышится звон колоколов, — рассмеялась Мэри Уитни, отнюдь не расстроенная поспешным исчезновением одного из своих главных гостей.