Северный шторм - Роман Глушков

– Все вы умрете, – сообщил Грингсон Защитникам, лишь подтвердив их мрачные догадки. – Но вы вправе облегчить себе участь и купить у меня легкую смерть. Что от вас требуется взамен, догадаетесь без подсказок…

Вороний Коготь сдержал данное пленникам обещание. Двое из них, кто предпочел выдать Торвальду интересующие его сведения, действительно умерли без мучений. Точнее, почти без мучений, ибо смерть от священной секиры при всем желании нельзя было назвать легкой.

Но она не шла ни в какое сравнение с тем, что пришлось пережить оставшимся в живых Защитникам Веры. Всю ночь их продержали под замком, не прикоснувшись к ним даже пальцем, а перед рассветом выволокли за пределы лагеря и погнали в сторону Ватикана, заставив тащить на себе тела зверски зарубленных товарищей…

Когда над Ватиканом взошло солнце, перед взором Защитников, что несли караул на стенах города, предстала душераздирающая картина. На пригорке, с которого вчера норманны вели обстрел Главных ворот, возвышались четыре тонкие железные мачты. На остроконечную верхушку каждой из мачт было посажено по человеку в ватиканской военной форме. Двое из казненных были еще живы и корчились в жуткой агонии. Тех несчастных, кто не подавал признаков жизни, явно насадили на колья уже мертвыми – их черепа были раскроены, а конечности перерублены в локтях и коленях.

Вороний Коготь посылал Гласу Господнему недвусмысленное послание, однако, как выяснилось, Пророк тоже приготовил заклятому врагу подарок. Этой ночью полковника Скабиа осенила аналогичная идея, и, как только утром Грингсон навел на Божественную Цитадель бинокль, он сразу же рассмотрел почти полсотни своих дружинников, подвешенных за ноги к парапету на вершине стены. Некоторые из них также были живы и теперь наверняка жалели, что не погибли под завалами вместе с теми, кто висел сейчас рядом с ними. Рассвирепелый Торвальд потребовал снайперскую винтовку, но, прикинув расстояние, передумал стрелять – слишком далеко было до города, и потому желание конунга облегчить братьям страдания оказалось невыполнимо.

– Простите, братья! – склонив голову, произнес Вороний Коготь. – Вы заслужили достойную смерть, но, видимо, вчера боги просто не успели даровать ее всем вам. Я обязательно попрошу Видара, чтобы он принял в Валгаллу и вас тоже…

Обмен взаимными угрозами состоялся. Послания были предельно доходчивыми, и ни одна из враждующих сторон не нуждалась в дополнительных разъяснениях. На жестокость норманнов Ватикан отвечал многократной жестокостью. Те, кого Грингсон привык презрительно именовать рабами, вовсе не собирались покоряться властелину севера. Но и конунга было не так-то просто сломить первым же поражением.

Вечером третьего дня осады главные события развернулись вдали от Божественной Цитадели. Вороний Коготь продолжил акцию устрашения и предал огню все пригородные поселения, до которых сумел добраться. Северная половина небосклона всю ночь полыхала оранжевым заревом, а наутро с городских стен нельзя было ничего рассмотреть из-за окутавшей округу плотной завесы дыма. Пользуясь этим, норманны форсировали Тибр и нанесли массированный удар по северной линии пригородной обороны, после чего натиском бронетехники оттеснили Защитников на их запасные позиции, расположенные южнее.

Этим маневром «башмачники» почти в два раза расширили контролируемый сектор периметра и подобрались поближе к Солнечным воротам – вторым по величине после уже не существующих Главных. Солнечными они были названы, потому что располагались строго на севере и солнце озаряло их с раннего утра до позднего вечера. Благодаря этому огромная стальная поверхность ворот порой накалялась до такой степени, что до нее нельзя было дотронуться, не заработав при этом ожог.

Пока что Солнечные ворота оставались в руках ватиканцев и Грингсон не спешил отправлять на штурм очередную ударную группу. По ту сторону ворот протекал Тибр, и путники, въезжавшие в Ватикан с севера, неизменно попадали на мост Апостола Хоакима, за которым на противоположном берегу начинался одноименный проспект. Он вел прямиком на плаза Витторио – центральную ватиканскую площадь. Многоэтажных зданий рядом с Солнечными воротами не наблюдалось. Но снести мост, когда на него взойдут вражеские дружины, было для ватиканских инженеров еще проще, чем сровнять с землей половину городского квартала. Поэтому Грингсон и не спешил применять прежнюю тактику вторжения.

После в целом успешной атаки норманнов на северные пригородные укрепления Защитников маховик войны ослабил вращение. Обосновавшись на отвоеванных рубежах, «башмачники» избавились от необходимости строить собственные укрепления, а также получили возможность обстреливать Божественную Цитадель с более близкого расстояния.

Минометные обстрелы города стали короткими, но частыми и непредсказуемыми. Бывало, между ними проходило по полдня, а иногда свист пикирующих мин загонял горожан в убежище дважды за час. Минометная батарея перемещалась по всему контролируемому норманнами сектору и каждый раз накрывала новую область поражения.

Также вдоль городских стен неустанно курсировали дружинники на бронетехнике. Они создавали провокации, ввязывались в скоротечные стычки с Защитниками на юге, постреливали по стенам… В общем, пока Вороний Коготь разрабатывал новую стратегию, его бойцы изматывали противника всеми доступными средствами. С каждым днем и без того взрывоопасная атмосфера внутри осажденного города накалялась все сильнее. Ватиканцы были лишены не только электричества, но и нормального ночного сна. Не прошло и недели, как норманны подошли к Ватикану, а его издерганным жителям уже казалось, что с той поры миновала целая вечность…

Странно, но то же самое казалось и Ярославу, который понятия не имел, что задумал конунг. Задействованные в охране лагеря, дренги изнывали от караульной рутины, в то время как остальные дружинники раскатывали вокруг Цитадели и вели куда более насыщенную жизнь, чем прозябание на постах. Здесь Лотар подкинул побратиму свинью: переложив на старшего хольда всю ответственность за караулы, сам форинг с экипажем дренгов примыкал на «Ротатоске» к той или иной мобильной группе и участвовал в налетах наряду с другими дружинниками.

Как ни неприятно было Ярославу затаивать обиду на лучшего друга, это волей-неволей произошло. К тому же Торвальдсон явно был знаком с планами отца, но отказывался посвящать в них Ярослава. Здесь, конечно, обижаться на побратима было нельзя: дружба дружбой, но приказ блюсти секретность все же превыше ее. Однако форинг мог хотя бы намекнуть старшему хольду о том, что их ждет в ближайшие дни. Неужели после штурма бернской Академии Ярослав утратил доверие Лотара? Если это правда, значит, плохо дело княжича – ведь, кроме Торвальдсона, других друзей среди норманнов у россиянина так и не появилось…