Герои пустынных горизонтов - Джеймс Олдридж

— Так что же вас смущает? Вы боитесь, что Джек не согласится? Хотите, чтобы я поговорил с ним?

— Нет, нет. Я думаю, он согласится.

— Тогда я ничего не понимаю. Говорите толком.

— Видите ли, если мы продадим предприятие этой фирме, я лично ничего не потеряю, потому что я инженер и могу работать для новых владельцев, делая то же, что делал раньше. Они загрузят предприятие заказами, а я буду их выполнять. Но Джека они держать не станут! Конечно, на первых порах он им пригодится. Но я знаю, как эти крупные фирмы ведут свои дела, мистер Гордон; даже если Джек заключит с ними контракт, это будет ненадолго. Он очень скоро окажется ненужным. Вот я и не знаю, что делать. Джек всегда был очень порядочен по отношению ко мне — не могу же я оказаться непорядочным по отношению к нему! Я не решаюсь даже сказать ему об этом предложении, потому что твердо уверен: он захочет продать, чтобы спасти меня. А так продолжаться тоже не может; чем дольше мы будем тянуть, тем тяжелее будет надвигающаяся катастрофа. Что бы вы сделали на моем месте, мистер Гордон? Что бы вы сделали?

Гордон и Мур сидели на скамейке у стены покосившегося сарая, подставив лица неяркому зимнему солнцу, проглядывавшему сквозь гонимые ветром облака. В сарае помещался генератор, и стена гудела и дрожала, лаская их спины крохотными частицами уходящей впустую энергии.

— Джек, вероятно, пытается раздобыть денег, чтобы спасти положение, — сказал Гордон.

— Да. Но деньги уже положения не спасут.

— А почему?

— Чтобы производство окупалось, мистер Гордон, нужно вкладывать деньги в машины, которые потом возмещают вам эти деньги с избытком. Чем больше вы получаете денег, тем больше должны тратить на оборудование; только тогда вам от этих денег будет польза. А те деньги, которые Джеку удастся занять, пойдут на оплату жалованья рабочим, аренды, электроэнергии и текущих расходов. Это мертвые деньги, от них только растут наши долги, а возможности выпутаться из долгов они не дают, как не дают и возможности вернуть затраченное. Чем больше он занимает, тем сильней мы запутываемся.

— И вы все же допускаете, чтобы он продолжал занимать!

— У нас нет другого выхода — если мы не продадим.

— О господи! И вы еще спрашиваете меня, что вам делать.

— Я обратился к вам как к человеку, с которым Джек считается больше всех.

— Но мне ли решать такой вопрос?

— Вы мне посоветуйте только, рассказывать ли Джеку об этом предложении. Только это скажите мне, и я уже буду знать, что мне делать. Что-то ведь делать нужно!

— Сколько времени вы еще можете продержаться?

— Нисколько!

— Нельзя ли подождать с решением неделю или две?

— А что? Вы надеетесь найти какой-нибудь выход?

— Не знаю. Какой тут может быть выход! Если б подвернулись новые заказы, вы бы выкрутились?

— Да, да! Но их неоткуда взять.

— Так что же я-то могу? — рассердился Гордон.

Мур со вздохом посмотрел на часы, встал и протянул Гордону руку. — Вероятно, ничего. Простите за этот разговор, — сказал он, — но Джек…

— Понимаю, все понимаю! — нетерпеливо прервал его Гордон. И Мур поспешно ушел, но не обиженный, а скорее с чувством облегчения, словно отбыв какую-то неизбежную, хоть и неприятную повинность.

Гордон все безучастнее относился к окружающей жизни («Я совсем окостенел», — писал он Тесс), томимый неизбывной, лихорадочной, мучительной тоской о тепле, о пустыне. Так сильна была эта тоска, что он целыми днями мог перебирать в мыслях обрывки воспоминаний, живые образы утраченного прошлого. И чем дальше и безвозвратней отходила от него пустыня, тем призрачней казалась ему вся та жизнь, которую он вел до и после пустыни. Эта почти физическая тоска не давала ему покоя; стремясь заглушить ее, он каждое утро делал пробежки по мокрым, посыпанным гравием аллеям. И вот однажды, точно ожившее воспоминание, точно дурной отголосок прошлого, к нему явился Фримен. По праву старого знакомца он приехал запросто, без всякого предупреждения.

— Привет, старина! — раздалось в гостиной, и Гордон увидел знакомую сухопарую, сугубо английскую фигуру.

Его рукопожатие было сердечным и дружеским, его улыбка — неотразимо благожелательной. Пошли расспросы: как Гордон себя чувствует в гнусном английском климате, как ему живется вдали от пустыни, без долгих голодовок и бешеных скачек на верблюде, без кровавых столкновений?

— Жаль, что мы должны были все это отнять у вас, — вздохнул он.

— Садитесь, Фримен, — сказал Гордон, указывая на кретоновый диванчик у камина. Обмен банальностями был между ними ни к чему, а потому Гордон сухо заметил: — Поскольку вы все это у меня отняли, теперь, надо думать, в пустыне мир и порядок. Никаких поводов для беспокойства.

— Ну, свои сложности есть всегда и во всем; но согласитесь, Гордон, что мы в общем справились неплохо. Заслуга генерала, разумеется! — Улыбка расплылась еще шире, намекая на истину, которую Гордон знал и которую сам Фримен знал тоже.

— Не пройдет и полугода, Фримен, как в пустыне вспыхнет новое восстание, еще более бурное.

Гордон сам удивился своим словам, удивился той уверенности, с которой он определил срок этого нового восстания.

Но Фримен и бровью не повел. — Мы, значит, поддерживаем связь со старыми друзьями?

— Ничего подобного.

— Тогда что же это — догадка? Или, может быть, интуиция?

Гордон пожал плечами. — Я догадками не занимаюсь.

— К сожалению, Гордон, должен вам заметить, что вы ошибаетесь. За последние несколько месяцев мы с генералом немало потрудились для упрочения мира. Выработан новый план расселения племен, поддержания порядка в окраинных районах, облегчения налогового пресса; предусмотрен новый договор о нефтепроводе и проведена телефонная линия в Истабал, к Хамиду. (Вот это был ход!) С племенами — с их вождями во всяком случае — у нас теперь полный контакт, а Хамид активно с нами сотрудничает. Правда, вмешательство бахразских властей мы теперь стараемся свести к минимуму; так что тут вы отчасти преуспели, Гордон. Но в конечном счете племена и Бахраз постепенно придут к сотрудничеству на самом высоком уровне, а полицейский контроль с его устарелыми и жестокими методами будет ликвидирован. Теперь ведь все контролируется с воздуха. Так что если бы даже Хамиду вздумалось восстать, ему не с кем будет сражаться. Разве только с самолетами. А это, вы сами понимаете, довольно безнадежно. Из вашего восстания мы извлекли для себя кое-какой урок по части использования воздушных сил.

— Этот урок вам дал Лоуренс, а не я. И нового тут ничего нет.

— Есть — в самой системе, которую мы приняли. Два раза в неделю в Истабал будут направляться самолеты с продовольствием и горючим, а на обратный рейс мы предоставим их в качестве транспортных средств для нужд города. Мы стараемся приучить кочевое население пустыни к мысли о том, что в небе над ними постоянно что-то летает. Кроме того, мы организуем Бахразский парашютный корпус. И учение парашютистов проводим в пустыне, на глазах у бедуинов.

Гордон презрительно фыркнул. — Вы никогда не поумнеете, Фримен. Несколько подачек и несколько бомбардировщиков лишь заставят Хамида быть вдвое учтивее и вдвое осмотрительнее. Неужели вы воображаете, что ваши фокусы могут в чем-либо поколебать решимость такого человека, как Хамид?

Фримен не стал спорить. — Допустим, что Хамид не поддается влиянию. Зато наш гуманный подход обеспечивает нам дружбу многих других. Кстати, именно потому я к вам и приехал. Вы знаете, кто сейчас в Англии? Бедный Юнис, вождь Камра.

Если Фримен рассчитывал услышать изумленный возглас, увидеть поднятые брови или широко раскрытые глаза, его надежды не оправдались. А между тем воркующий голос Фримена преподнес новость так, как будто это был приятный сюрприз, специально подготовленный им для доброго старого друга Гордона.

— Вы не рады? — спросил Фримен, продолжая улыбаться, но на этот раз улыбка вышла несколько кривой.

— Очень рад!

— Тогда, значит, вы хорошо владеете своими чувствами. Одним словом, бедный. Юнис сейчас гостит у меня — неподалеку отсюда. — Он назвал деревню, рядом с которой была расположена его родовая усадьба. — Мы привезли его сюда в доказательство того, что не таим против него зла, а заодно чтобы он убедился в разумности и благодетельности наших порядков. И, конечно, мы хотим дать вам возможность повидать старого друга. Мы не сомневались, что вы захотите его повидать. Так что я, собственно, уполномочен передать вам на субботу приглашение к завтраку. Приезжайте непременно. Старик сейчас бодр и весел. Его горе после смерти этого злосчастного юноши довольно быстро улеглось. Он будет очень рад встрече с вами. — Произнося это «с вами», Фримен словно сфотографировал Гордона в его полувоенном костюме, который делал его подтянутым и настороженным, тогда как-в арабской одежде он весь был словно нараспашку.