Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах) (СИ) - Дарья Аредова

— Что с вами? – удивилась Ласточка, тревожно заглядывая мне в глаза. – Вам нехорошо?

Я переключился на интуитивное восприятие.

И снова увидел ее. До последней цветной ленточки ауры.

Та-ак.

Ну, и как вы мне это объясните, а, товарищи?

— Слушай. – Я честно попытался не строить никаких версий хотя бы на этот раз. Не тут-то было – версии напором лезли в голову, одна за другой. – Слушай, у нас просто... В общем, тебе не о чем беспокоиться. – Вышло бестолково, но не объяснять же ей про Город и желтые огоньки.

Ласточка замолчала. Где-то в ветвях над нами щебетала птица. Аретейни улыбнулась.

— Ничего, вы не расстраивайтесь. Я уже не беспокоюсь, раз все хорошо. Вы... простите, что я вас забыла. Даже странно, у меня хорошая память на лица. А может... может, вы меня с кем-то спутали?

Я невольно фыркнул.

— Тебя-то? Тебя захочешь – не спутаешь. Ладно, проехали.

Она улыбнулась еще шире и протянула ладошку.

— Мир?

— Да я и не ссорился. – Я пожал ей руку и направился дальше. Она легко догнала.

— Вот и хорошо. Может, сходим куда-нибудь? Давайте, к примеру, в Парк Горького, а?.. А в Ленинграде сейчас хорошая погода. Во, точно, приглашаю в Эрмитаж. А? С меня билеты на модуль. Хотите? В качестве извинения.

Билеты на что?.. Где хорошая погода?..

— Лучше где-нибудь недалеко, – улыбнулся я. Ласточка, как и всегда, была очаровательна и непосредственна. В своем репертуаре – вот так вот, запросто, незнакомому человеку предлагает погулять. Надо бы ей будет мозги вправить. Если вернусь.

— Легко. – Она извлекла из сумки пачку сигарет. – Будете?

— А на территории больницы можно?

— А вон ворота.

Мы действительно подошли к воротам, и я, пожав плечами, вытянул сигарету. Жизнь, похоже, налаживается, да и к ультразвуку я привык и ухитрился абстрагироваться. А деревья взяли и кончились.

Снова солнце, чтоб его в туман десять раз.

Нэйси

Странника как не бывало. Вот, только что лежал без сознания на диване – а уже успел исчезнуть. Когда, как – мне абсолютно неясно. И дверь закрыта. Ну, не сквозь же стену он прошел, в самом деле. Хотя, кто их, Странников, знает. Может, и ходят. А может, и не ходят.

Да ну их всех совсем.

Я устало опустилась на диван и принялась недвижно пялиться в противоположную стену, где слева от двери стоял резной комод, а на нем – мамина фотография. Это мне частенько помогало. Вот так вот, иногда бывает грустно, или еще чего-нибудь – тогда я смотрю на мамину фотографию, и все становится хорошо, и все проблемы кажутся незначительными.

Мы, наверное, все сошли с ума. Все не в своем уме, все психи. Потому что иначе в нашем мире не выживешь.

Так говорил командир. Иногда он заходил к нам после смены, тогда мы все сидели на ковре и пили чай, – Лесли, кстати, неплохо печет печенье, – и Дэннер нам рассказывал о том, что он прочел в старых книгах в Храме. Он очень смелый, потому что все боятся ходить в Храм, боятся фанатиков, а он ни капельки не боится. И настолько увлекательно и захватывающе он рассказывал, что я забывала про чай – только слушала, слушала, слушала. А иногда он пел нам под гитару, он очень красиво поет, даже лучше, чем Лаэрри. А Лаэрри больше не поет после того случая. Будто голос пропал. Теперь она просто играет на фортепиано. Иногда я слышу, как ей тихонько напевает Лидия, но Лидия петь не умеет. А командир умеет. Если бы не он, да не Лидия, мы бы умерли, наверное.

...Над комодом, над маминой фотографией, висит на стене его рисунок. Очень красивый рисунок, но командир и тут учудил. Ну конечно, где же это видано – голубое небо и белые облака! Полный абсурд. А озеро?.. Просто удивительно, что в нем такая прозрачная вода и нет тварей. Береза прямая и ровная, не перекрученная, будто и не дерево вовсе, и шипов на ней нет, и даже ловушек. Какая ж береза без ловушек?!.. Я почти наяву ощущаю легкий теплый ветерок, рябящий воду и шевелящий плакучие ветви. Золотая пшеница колосится до самого горизонта, до темного зубчатого гребня леса, купающегося в дымке тумана вдалеке, а через золотое море медленно ползет красный трактор. Ясен пень, что тракторы ездить не могут – они просто стоят на месте, и ржавеют, и в них живут вороны и ползучки. Первые кушают вторых, но вторые все равно не сдаются. И простора такого не существует. Все же странная фантазия у нашего командира.

Рисунок, несмотря на свою зашкаливающую абсурдность, кажется живым, и, наверное, из-за этого навевает какую-то светлую, щемящую тоску. Хочется протянуть руку и коснуться прозрачного стекла, представив, будто это не картинка вовсе, а такое маленькое окно. А за ним – теплый ветер, чистая вода и золотое море пшеницы. Я тогда сказала Дэннеру что, мол, так не бывает. А он мне ответил, что когда-то – так было. И принялся рассказывать про тварей, что живут в том лесу. Что они не нападают на людей, и у них теплая аура, и зовутся они не тварями – а просто животными. И что их можно даже погладить...

В дверь постучали.

— Нэйси, можно?

Я подошла и открыла Алисе дверь. Она стояла и смотрела на меня своими большими глазищами в своей обычной манере – а сама мокрая-мокрая.

— Заходи, – говорю. – Ты чего, в канал плюхнулась, что ли?

— Нэйси, ты слышала про эффект урагана?

Меня даже передернуло. Про эффект урагана говорил Странник.

— Нэйси, мне кажется, – продолжала Алиса, – мы должны помочь Городу. Соберем команду и разберемся с этим.

Я даже рот раскрыла.

— Что-то на тебя уж очень непохоже. Что Алиса любит больше всего есть на завтрак?

— Бутерброд с клубничным джемом, намазанный вилкой. Нэйси, это точно я.

— Ладно. – Я вздохнула. Во всяком случае, повторять в начале каждой фразы «Нэйси-Нэйси-Нэйси» любой перевертыш замучается. Так может только Алиса. – И что ты предлагаешь?

— Собрать команду.

— И чего мы будем делать, интересно?

— Нэйси, – Алиса ухватила меня за руку и решительно потащила к двери, – я тебе по дороге все объясню! И остальным тоже...

Я едва успела подхватить оружие и плащ.

Дэннер

Мы шли по местному парку, и Ласточка то что-то рассказывала, то пыталась выспрашивать у меня. Я молчал как партизан, и разговор не клеился. Близость Аретейни в совокупности с тем фактом, что я для нее, вроде как, никто здорово выбивала из колеи, правда, больше интересовал вопрос, как так вообще могло получиться. Может, я в ее прошлом?.. Нет, тогда бы она меня еще в Городе узнала.

Отчего-то всплыл в памяти разговор о прошлом, будущем, конце света и кассетах. Кассеты эти буквально не шли у меня из головы, и, наверное, абсурдность версии с перемещением во времени и вместе с тем ее странная логичность покоя и не давали.

— Слушай. – Я остановился, поймав ее взгляд и осторожно подбирая слова. – Я тебе сейчас задам несколько вопросов, а ты не удивляйся, пожалуйста, и постарайся ответить так, будто я здесь первый день. Идет?

Ласточка, к моему невероятному облегчению, радостно улыбнулась.

— Это игра такая?

— Вроде того.

Мы направились дальше.

— Ну, задавайте.

— Хорошо. Как называется этот город?

— Москва, – выпалила она, возбужденно сцепляя пальцы в замочек. Видимо, «игра» ее ужасно заинтересовала, и ей не терпелось узнать, что будет дальше.

— Сколько здесь всего городов?

Она нахмурилась, вспоминая и, наконец, отозвалась:

— Много, товарищ гость столицы. Не помню, сколько точно.

Я не удержался от улыбки – два ответа в одном.

Ласточка фыркнула и, сцепив туфли ремешками, повесила на сумку – освободить руки. Справа журчал небольшой фонтан. Аретейни бегом кинулась через полосу газона и, перегнувшись через мраморный бортик, набрала воды в горсть и принялась в меня брызгаться. Мне отчего-то очень нравилась в ней эта черта – взрослый человек, а иногда ведет себя как девчонка. В этом было что-то теплое, непосредственное, живое, словно в ней сохранился солнечный огонек детства.

...На скамеечке у фонтана сидел мужчина в надвинутой на нос шляпе и читал газету. Я невольно покосился в его сторону, но шрифт с такого расстояния было не разобрать. А Ласточка продолжала увлеченно брызгаться, что здорово отвлекало. Мужчина неожиданно вскочил, даже обронив газету – неподалеку бегала девочка лет шести, и сейчас ребенок, пыхтя, старательно карабкался на солидный пожилой клен. Я невольно дернулся – в общем, было чего бояться. Взрослые ведь не знают, что дети не падают. И еще взрослые не могут понять, что ничего-то с детьми не случается, и случится никак не может – потому что это всего-навсего игра. Вот и боятся неизвестно чего, глупые. Просто они навсегда разучились играть.

— Нина! – заорал мужик, опрометью кидаясь стаскивать девочку с клена за подол платьица. Нина немедленно разревелась, отчаянно цепляясь за толстые ветви, а на меня обрушился очередной мини-фонтанчик со стороны не разучившейся играть Ласточки. Сонную тишину сквера огласили обиженные детские рыдания и ругань.