Дай лапу - Геннадий Абрамов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они бросились в сени.
— Дверь! — крикнул Севка. — Наружную! Вышибай!
Веранду и сени заволокло дымом.
— Не видно ни фига!
— Открой окно!
Севка, согнувшись, разгребая руками дым, пробрался к наружной двери и бабахнул ее ногой, сорвав с крючка.
На полу, привязанная к лавке, суматошно ворочалась Тужилина. Она пыталась отползти от разбитой лампы и сбить огонь на горящей одежде.
Иван на четвереньках подполз к ней и, обжигаясь, нащупал и выдернул у нее изо рта тряпку. Она долго и глухо кашляла, потом заорала всполошно: «Аааа!» — и он, сдернув с себя куртку, стал лупить ее по бокам и спине.
— Где ведра? Воды!
— Старик! — крикнул Севка. — Выноси старика!
Изместьев метнулся назад, в комнату, быстро наполнявшуюся дымом. Растворил окно и выбросил магнитофон в сад.
Хопров, вскинув руки, испуганно ворочал скрюченными пальцами. Дым ел ему глаза, он часто моргал, гневно мычал и шевелил губами.
Изместьев сгреб его в охапку, снял с постели и бегом понес из дому.
На веранде Севка сражался с огнем. Срывал горящие занавески, швырял их на пол и затаптывал. Выдергивал шпингалеты, распахивал окна.
Иван волоком вытащил на улицу надрывавшуюся криком Тужилину.
Огонь за спиной у него пожирал оконные рамы, стойки. Жар, дым, треск.
— Без толку, — сказал Севка. — Сгорели.
Он догнал во дворе Ивана, и вдвоем они перенесли хозяйку через дорогу.
— Живая? — волновался Севка, оглядываясь на горящий дом. — Дышит?
— Вроде, — сказал Иван, приложив ухо к ее груди.
— А дед?
— Цел.
Обернувшись, Севка увидел, что в высокой сохлой траве навзничь лежит Хопров, и сторож что-то подкладывает ему под голову.
— Звонить надо, — сказал Иван. — Пожарникам. Вызывать скорую помощь.
Пламя с треском прорвалось сквозь крышу. Столб света длинно высветил деревню и пустое шоссе.
Защелкали калитки в близлежащих домах.
— Допрыгались, — сказал Севка.
Иван сел в траву, рядом с охающей и постанывающей Тужилиной и обхватил руками голову.
— Ты чего? — тронул за плечо его Севка. — Кончай. Ты чего?
Иван повалился ничком в траву и зло, отчаянно, с рыком стал рвать с корнем придорожный сорняк.
— Едут, — рукой показал Изместьев.
Справа, слепя фарами, на большой скорости приближалась черная «Волга». Водитель сердито и часто сигналил, поджимая к обочине деревенских жителей, сбегавшихся на огонь.
Метрах в двадцати от горящего дома машина остановилась.
Первым на дорогу выскочил Кручинин. За ним Гребцов и еще двое сотрудников, помощников Кручинина, в штатском.
— Видал? — ткнул Севка Ивана. — Андрюху привезли.
— Виктор Петрович! — позвал Изместьев.
Кручинин немедленно к нему подошел.
— Что с ними? Живы? — быстро спросил он, заметив лежащих в траве Тужилину и Хопрова.
— Успели вынести, — ответил Изместьев. И добавил: — Поджог совершил я. По неосторожности.
— Пожарников вызывали? Скорую?
— Нет еще. Времени не было.
— Васин! — обернувшись к машине, крикнул Кручинин. — Возьми Гребцова. Стариков надо в больницу! Быстро! Остальные — ко мне! Носилки есть?
— Откуда, Виктор Петрович?
— Давай на руках! Тут двое!
— Виноват один я, — снова сказал Изместьев.
— Разберемся, — отрывисто бросил Кручинин. — Куда вы дели бороду? Тоже сожгли?
— Поможем? — предложил Иван.
— К машине! Все! Быстро! И ни с места без моей команды!
* * *Кончилось бабье лето.
Похолодало.
Небо стало тяжелым и низким. Изредка сеял дождь.
Он стоял у осевшей могилы под кленом, низко склонив голову. Глаза его были мутны. Зеленая шляпа, лежащая у ног исподом вверх, мокла в сырой траве. Изможденный, заросший грязной щетиной, он отрешенно и пусто смотрел на следователя, двух милиционеров со штыковыми лопатами и хмурил припухлые брови, как будто припоминая, где их мог видеть.
Кручинин поднял с земли его шляпу, не спеша расправил поля, сделал в ней выемку и небрежно повесил на сучок.
— Приступаем, Алексей Лукич.
Изместьев кивнул и равнодушно повел плечом.
Два милиционера воткнули лопаты в овершье аккуратно выложенного могильного холмика.
Работали они медленно, с предосторожностью, вводя штык не более чем на треть, рассматривая, развеивая рыхлую землю.
— Внимательнее, — изредка говорил Кручинин. — Внимательнее.
Вобрав голову в плечи, Изместьев неотрывно смотрел, как исчезает холм, как он низится, убывает, как увеличивается провал, как милиционеры руками счищают крошево с крышки маленького гроба, как, расшатав, выпрастывают его, вынимают.
— Вскрывайте.
— Не надо, — хрипло сказал Изместьев. — Это лишнее, — и показал: — Там, под ним.
Кручинин сам шагнул в яму.
Снял горсть земли и, приподняв и ощупав дно, вынул волглый, испятнанный глинистой слизью плащ, в который было завернуто что-то тяжелое.
— Тот самый топор? — обернувшись, спросил он.
Изместьев кивнул.
— Что ж, будем заканчивать.
Изместьев устало поднял руку.
— У меня к вам… просьба, Виктор Петрович, — он говорил тусклым, ослабшим голосом, медленно подбирая слова. — Нельзя ли… как было?… У меня совершенно нет сил.
— Конечно, — сказал Кручинин. — Мы не варвары.
— Спасибо.
Изместьев опустился на колени и низко, до самой земли, склонил голову.
— Прости меня, девочка, — произнес едва слышно. — Прости.
— Приступайте, товарищи, — сказал Кручинин. — Сделайте для убийцы доброе дело.
Милиционеры переглянулись.
— Так надо.
Они аккуратно поставили на прежнее место самодельный деревянный ящик. И взялись за лопаты.
Комья земли гулко застучали о крышку гроба.