Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони

«Она бы очень хотела отправиться к вам, моя дорогая Катрин, так как в глубине души оставалась со своим братом только для того, чтобы помогать ему и вести дом. Насколько бы ей больше хотелось спокойно жить подле вас и смотреть как подрастают внуки! Но дорога из Дижона до ваших гор длинна, а ее здоровье не позволяло ей такого длительного путешествия. Тогда она воспользовалась моим гостеприимством в старом Шатовилене, который вам хорошо известен. Я Дала ей вашу комнату, и вечерами, засиживаясь допоздна, мы без умолку болтали об одном и том же, как две старые Дурехи, о вас, о ваших малышах и о вашем невыносимом муже. Мы провели вместе столько прекрасных мгновений, ваша мать — такая хорошая женщина…

Но на пост она сильно простудилась, и с тех пор я вижу, Как она угасает… И я боюсь, потому что с каждым днем она все слабее. И вот я пишу вам с просьбой приехать. Вы молоды, сильны, и дороги вас не пугают. Вы можете проделать это путешествие, которое ей уже никогда не осилить. И если вы хотите ее еще раз обнять, я думаю, вы успеете, если не потеряете слишком много времени! Приезжайте, Катрин! Это я вас об этом прошу, так как она никогда бы не решилась вас просить, а она вас так любит».

Пергамент выскользнул из рук Катрин, снова свернулся и упал на землю. Лицо Катрин было залито слезами, но она ничего не говорила, не жаловалась. Она только нагнулась, чтобы поднять свиток, и подняла на Жака полный слез взгляд.

— Письмо помечено третьим числом этого месяца, — сказала она отчетливо. — Вы правы, Жак, мне надо ехать на следующий день! Мне бы так хотелось, так хотелось… приехать не слишком поздно. Моя бедная мама! Я думала, что она счастлива, спокойна, я была так невнимательна.

— Вы не могли догадаться…

— О чем? Что, старея, мой дядя Матье превратится в безмозглого дурака, который не сможет устоять перед какой-то кумушкой, похитрее других? Как он не видит, что этой женщине нужны от него только его экю? И он спокойно дал уйти моей бедной маме, выбросить ее на улицу как нищую. Свою сестру! Свою собственную сестру!

— Успокойтесь, Катрин! Я знаю, что лучший способ заставить вас забыть о горестях, это дать вам повод для гнева. Но теперь надо подумать об отъезде… и о том, что надо сделать до него. Я все приготовлю. Но сегодня вечером…

— Да. Я пойду с вами в замок! Это последнее, что я могу сделать для моего мужа, если он еще жив, и для моих детей, если его больше нет. Так как затем мне необходимо будет выбросить все из головы, чтобы думать только о той, которая; меня призывает и так нуждается во мне.:

Поздно вечером Катрин и Жак Кер поднимались по пологому склону, ведущему в замок. Перед ним открылась потайная дверь (потерна), как только Жак показал широкую бляху, висевшую на шее.

Потом они оказались во дворе, где царило не прекращавшееся оживление, и вошли в маленькую красную дверь, за которой была узкая и темная каменная винтовая лестница, едва освещаемая редкими факелами.

Наконец они пришли в маленькую молельню, затянутую фиолетовым бархатом в золотую сетку, и казалось, что никто не собирался спрашивать, куда они идут.

— О вас доложили! — объяснил Жак. — А дорога мне хорошо знакома. У нас с королевой часто бывают тайные совещания. Она очень интересуется моими делами, в которых видит грядущее процветание королевства! Кстати, вот и она!

Через мгновение Катрин уже стояла на коленях, целуя руку, протянутую ей высокой худой бледной женщиной, чья черная вуаль была накинута на высокую золотую корону. Недавняя болезнь оставила глубокие следы на лице Иоланды Арагонской. Ее густые волосы, когда-то черные, стали теперь снежно-белыми и бросали мягкую тень вокруг лица, еще энергичного и красивого, но измученного перенесенными страданиями. Однако глаза сохранили прежнюю живость.

Без единого слова она подняла Катрин и горячо поцеловала. Затем пристально посмотрела на нее.

— Бедное дитя! — сказала она. — И когда наконец судьба сжалится над вами? И вместе с тем я не знаю никого, кто больше вас заслуживал бы счастливой и мирной жизни!

— Я не имею права жаловаться, мадам. Судьба в самом деле послала мне множество испытаний, но она же дала могущественных к великодушных покровителей.

— Скажем, она дала вам друзей, каких вы заслуживаете. На этот раз я хочу, чтобы вы уехали из города со спокойной душой. Король простит вашего мужа.

— Ваше Величество… знает? — удивилась Катрин. Королева улыбнулась и бросила в сторону Жака Кера иронический взгляд.

— Я прочла этим вечером самое длинное письмо, какое мэтр Жак Кер мне когда-либо адресовал. И поверьте мне, он ничего не оставил в тени. Да, я знаю все. Я знаю, что ваш Арно опять принялся за старое. И чтобы быть откровенной, Катрин, бывают минуты, когда я жалею, что вы не смогли выйти замуж за Пьера де Брезе. Он мог бы обеспечить вам существование, достойное вас. Граф де Монсальви невыносим.

— Мадам! — воскликнула возмущенная Катрин. — Подумайте, что в этот час он может быть уже мертв.

— Он? Мертв? Полноте! Вы сами не верите в это, а я тем более. Когда этот человек умрет, обязательно что-нибудь случится: наводнение или землетрясение, не знаю, но произойдет какое-то из ряда вон выходящее событие, о котором все человечество будет поставлено в известность. Не смотрите на меня так, Катрин! Вы очень хорошо знаете, что я права. Эта порода людей, как дурная трава: ее невозможно искоренить. На полях сражений — это герои, но их необузданность невыносима в повседневной жизни, так как им необходимы буря и смятение, чтобы чувствовать себя в форме. А дисциплина — последняя из вещей, которую они принимают.

— Но тогда Где же он?

— Этого я не знаю. Но мужчина, который перенес то, что перенес он, и вышел живым, включая лепрозорий и плен у сарацинов, не даст себя глупо убить, где-нибудь в темном лесу деревенскому мяснику. Верьте мне, Катрин, ваш Арно все еще жив. Те, кто хорошо меня знают, утверждают, что я умею заглядывать в будущее, что туманы иногда расступаются передо мной. Это не правда… или не совсем правда. Однако я вам говорю: уезжайте, не мучая себя, поезжайте к вашей матери, которая больше, чем кто-либо другой, нуждается в вас.

Воля этой женщины была такой могучей,