Инструктор над законом - Андрей Воронин

А ты говоришь, не тот...

- Конечно, не тот, - со вздохом облегчения сказал Архипыч. - Что-то вы, товарищ майор, путаете. Тут такого близко не было. То есть абсолютно ничего похожего. Может, это как раз ваш Семенихин и есть, а Забродов - он пониже будет, и не сказать, чтоб сильно широкий.., хотя жилистый, конечно. И волос у него никакой не белый, а так... не поймешь какой.., вроде шатена. Насчет татуировок не скажу, не видал я его голышом, а только не он это. Не там ищете, товарищ майор.

- Ты мне, Стеблов, не указывай, где искать, - сказал майор. Взгляд у него вдруг сделался жестокий. - Ты мне следствие в заблуждение не вводи.

Ты мне здесь сказки рассказываешь, а он у тебя по участку бродит!

- Где? Где бродит? - вскинулся Архипыч. - Быть того не может, обознались вы. Где?

- В Улан-Уде! - рявкнул майор и грохнул по столу ладонью. - В поселке в этом твоем, где коттеджи.., как его?

- В Выселках? - переспросил Архипыч безо всякого интереса. Разговор вдруг перестал его занимать: он внимательно разглядывал ладонь майора Зубко, лежавшую на поверхности стола.

- Точно, в Выселках! - подтвердил майор. - Ты вот что, Стеблов: ты мне сейчас поможешь этого урку повязать. Аида, поехали!

- Непременно, - сказал Архипыч, не сводя глаз с майорской ладони. Ладонь была интересная: на тыльной стороне ее было вытатуировано восходящее солнце в виде полукруга с расходящимися лучами, а пальцы украшали вытатуированные же перстни.

Каждый перстень, как объяснил однажды Архипычу Витька Дроздов, отсидевший два года за пьяную драку и считавшийся в деревне главным специалистом во всем, что касалось мест лишения свободы, означал одну ходку. На руке майора Зубко перстней было четыре, и Архипычу очень хотелось взглянуть на другую ладонь гостя. - Непременно поедем и непременно арестуем, - пообещал он, осторожно продвигая руку к кобуре. - Вот только хотелось бы мне, товарищ майор, прежде на ваши документики взглянуть.

- Ты что это, старшой, - удивленно проговорил майор, - не доверяешь, что ли? За падло меня держишь, да? Документики ему...

Он энергично полез во внутренний карман кителя, и тут в помещении внезапно стало темнее - кто-то заслонил своим телом распахнутую дверь.

Архипыч начал оборачиваться, чтобы посмотреть, кто это, но не успел повернуться до конца: вошедший быстро и бесшумно скользнул через кабинет и коротким профессиональным ударом вогнал ему под лопатку длинное, тускло сверкнувшее лезвие.

Убийца подхватил обмякшее тело участкового под мышки и аккуратно опустил его на пол. Вынув из раны нож, он тщательно обтер лезвие полой архипычева кителя и убрал нож в карман.

- Ну что, Савелич? - спросил он.

- Все путем, - сказал майор Зубко, выходя из-за стола. Он шевельнул носком нечищенного ботинка мертвую руку участкового. - Ну что, ментяра, не дотянул до пенсии? Документики тебе! Линяем, Белый.

Белый, внешность которого точно соответствовала описанию, данному минуту назад лже-майором, и фамилия которого и вправду была Семенихин, быстро выскочил на улицу. "Майор" задержался только для того, чтобы забрать пистолет участкового и запасную обойму к нему. Рассовав свои приобретения по карманам милицейского плаща, он вслед за Белым покинул кабинет и уселся на заднее сиденье угнанного накануне "форда".

Машина тронулась, разбрызгивая грязь. "Майор", раздраженно шипя, копошился на заднем сиденье, сдирая с себя милицейскую форму.

- Ты чего, Савелич? - спросил спереди Белый.

- Тесно здесь, как в СИЗО, - ответил тот. - Надо было автобус угнать.

- В следующий раз так и сделаем, - пообещал Белый. - И погоны полковничьи достанем. У полковника никто не станет документы требовать себе дороже.

- Глазастый, волчара, - отдал должное участковому Савелич. - Это он масти углядел.

- Да, - сказал Белый. - Таких ни у одного полковника нету! Четыре высших образования - это тебе не лишь бы что!

- Потише ты насчет высших! - ощерился Аркадий Савельевич. Накаркаешь, дурак! О себе подумай.

- А что - я?

- Отмороженный ты, вот что. За убийство мента знаешь, что полагается? До двадцати годиков, а в особых случаях - вышка.

- Ну? - испугался Белый.

- Хрен гну... Дали бы по башке, и ищи ветра в поле.

- Брось, Савелич, не найдут.

- Может, и не найдут, только в легавке не одни дураки работают. Затаиться тебе надо.

- Мне... А как насчет тебя?

- Насчет меня не волнуйся, я не первый год замужем. И потом, какие у меня особые приметы?

Майорские погоны да фуражка, вот и все мои приметы. Думаешь, эти лохи, что нас видели, что-нибудь еще запомнили?

- А вдруг запомнили?

- Тебя они запомнили, и больше ничего. Ты у нас мужчина видный. Притормози-ка.

- Это еще зачем?

- Где-то здесь, помнится, озерцо было. Надо бы мои особые приметы схоронить.

- Так это дальше! Там еще поворот был, забыл, что ли?

Через несколько минут машина, свернув на лесную грунтовку, выехала на берег маленького лесного озера, вода в котором казалась черной из-за глубины и оттого, что в ней годами гнили упавшие стволы, листья и хвоя.

- Тут точно никто искать не будет, - сказал Аркадий Савельевич, выходя из машины с завязанной в узел милицейской формой в руке. В другой руке он держал пистолет Архипыча.

- Ты бы пистолет-то в узел засунул, - посоветовал Белый. - Сразу ко дну пойдет. Не пойму, зачем ты его вообще забрал?

- Дурак ты. Белый, - сочувственно сообщил ему Аркадий Савельевич. Вот прикинь, будто ты мент. Вот участковый на полу, и кобура при нем, пистолет слямзил. Значит, что? Значит, замочили его с целью завладеть оружием!

- Лихо, - сказал Белый. - Я бы не додумался.

- А ты вообще ни хрена не думаешь. Зря ты все-таки этого легавого примочил.

- Может, и зря. Только что ж теперь... Что сделано, то сделано.

- Менты теперь землю жрать будут, все вверх дном перевернут, - словно бы и не слыша его, продолжал Аркадий Савельевич. - Ох, найдут они тебя. Белый. А через тебя и на меня выйдут.

- Что это ты все страсти какие-то рассказываешь, - сказал Белый и вдруг увидел, что пистолет направлен прямо ему в живот. - Эй, поаккуратнее! Савелич, да ты что, в натуре, охренел?!

Савельич не ответил. Шорох мокнущего под осенним дождем леса сглотнул хлопок выстрела. Белого согнуло пополам и отшвырнуло назад. Он издал невнятный мучительный звук и медленно опустился на одно колено, глядя на своего убийцу внезапно заслезившимися глазами. Лицо Савельича странно оживилось, глаза заблестели, а уголки губ поползли в стороны. Он выстрелил еще раз, и Белый опрокинулся на спину, уже мертвый. Но он продолжал нажимать на курок до тех пор, пока затвор со щелчком не замер в крайнем заднем положении. Тогда Савельич, следуя совету Белого, затолкал пистолет в узел серого тряпья и швырнул его в озеро.

Белый оказался слишком тяжелым, и его пришлось скатывать в воду, как суковатое бревно. После этого Аркадий Савельевич подобрал в лесу длинный кривой сук и затолкал труп поглубже. Сук он тоже бросил в воду.

Вернувшись к машине, он с сомнением посмотрел на нее, на небо и снова на машину. С неба продолжал сеяться дождь. Аркадий Савельевич открыл дверцу со стороны водителя, взялся одной рукой за баранку, а другой уперся в переднюю стойку кузова. Машина медленно, словно нехотя уступила его усилиям и тронулась с места. Круто вывернув руль вправо, он направил ее к воде, а когда автомобиль, набирая скорость, покатился по пологому береговому откосу, отскочил в сторону. Через две минуты на поверхности озера не осталось ничего, кроме медленно расходящихся кругов.

Через полчаса водитель рефрижератора подобрал попутчика. Попутчик, по всему видно, был человеком бывалым и всю дорогу развлекал его анекдотами и историями из собственной богатой биографии.

В Великих Луках он сошел, помахав на прощанье рукой, и дальше водитель рефрижератора поехал один.

***

- Сколько можно играть в политику? - ворчал Мещеряков, раздраженно обгоняя тащившийся впереди хлебный фургон. - В стране жрать нечего, а все торчат у экранов и ждут, что новенького отмочат Макашов или Жириновский... Председатели колхозов развалили свои хозяйства, украли все, что могли, и спрятались в Думе вместе с генералами. А своим собственным делом никто не занимается... Да уже, наверное, и не может заниматься. Позабыли все, бегая по митингам...

- Не надо было ехать на красный свет, - заметил Сорокин, - не пришлось бы штраф платить.

- Штраф! - саркастически завопил Мещеряков, воздевая руки к небу. Сорокин испуганно дернулся, но тут же снова схватился за руль. - По-твоему, пятьдесят долларов - это нормально.

- Ты сам дал ему пятьдесят долларов, - примирительно сказал Сорокин. Зачем же теперь кричать?

- У меня не было рублей, - сердито огрызнулся Мещеряков.

- Не понимаю, - пожал плечами Сорокин, - мы в Чикаго или в Филадельфии?

- Ему смешно! - обращаясь к невидимой аудитории, воскликнул Мещеряков. - Между прочим, ты тоже хорош. Мог бы показать ему свое удостоверение. Ты же все-таки полковник, и это твое ведомство.