Семь месяцев бесконечности - Виктор Боярский

У нас в палатке было тепло и сыро, с потолка капало. Сегодня на ужин мексиканская кухня, то есть все то же самое, только перца вдвое больше. За сегодняшний сумбурный день прошли 22 мили. Мы идем уже четвертый день подряд. Не так уж плохо, тьфу-тьфу! Лагерь в координатах: 71,9° ю. ш., 65,3° з. д.

Такое впечатление, что ледник Гуд Инаф, убедившись в бесплодности первой попытки остановить наше продвижение штормовой погодой, перешел к тактике выжидания и заманивания. Вопреки обыкновению, ветер, достаточно сильный с утра, стал постепенно стихать и, когда мы вышли, успокоился окончательно. Морозная погода, голубое небо, прекрасная видимость были нашими приятными спутниками в то утро. Погруженные в свои мысли, мы скользили на лыжах рядом с нартами, придерживаясь одной рукой за стойку, и изредка лениво перебрасывались словами, комментируя какие-то показавшиеся нам особенными картины медленно меняющегося слева от нас горного пейзажа. Справа, сливаясь с горизонтом, простиралась белая однообразная равнина ледника, не нуждающаяся в каких-либо комментариях. Горы Гутенко обрывались в сторону ледника так круто, что на их склонах, обращенных в нашу сторону, практически не было снега, и от этого они казались черными, а их резко очерченная ломаная линия только подчеркивала белизну подступающего к их подножию ледника и прозрачность опускающегося за их вершины голубого неба. Расстояние между нами и плато Дайер все более увеличивалось, но и отсюда, издалека, можно было легко распознать его местоположение: с северо-северо-восточной стороны горизонта небо было свинцово-черным, резко выделяясь на окружающем его светло-голубом фоне.

Приятно было идти на лыжах, не сгибаясь, не пряча лицо от ветра, и, откинув капюшон, смотреть по сторонам, видеть своих товарищей и бегущих без явного напряжения собак. Время от времени мы с Уиллом покрикивали на них, иногда останавливались, чтобы распутать постромки, но все это делалось с запасом времени и настроения и потому совершенно незлобиво. Температура повысилась до минус 18 градусов, и идти стало совсем приятно. Весь обеденный перерыв я провел в обнимку с озонометром, который никак не хотел выходить на режим. Ребята, разнежившись на солнышке, мирно обедали у соседних нарт.

После обеда вперед с компасом вышел Кейзо, оставив Жана-Луи одного управляться с упряжкой. Такая подмена, конечно, не осталась незамеченной Кутэном, который сразу же начал предпринимать попытки торпедировать принятый нами относительно недавно законопроект, согласно которому время нашего движения продлевалось до 18 часов. Первая пробная попытка свернуть с трассы Кутэну удалась лишь наполовину — усилиями Этьенна и в основном благодаря его дипломатическому такту и ораторским способностям собаки были разагитированы и вернулись на трассу (Кутэн в последнюю очередь), но всего полчаса спустя после проведений Кутэном дополнительной агитработы упряжка вновь свернула вправо и остановилась. Нам было видно, как Жан заметно усилив свою аргументацию за счет принесенного им в жертву обстоятельствам дипломатического такта, пытался сдвинуть собак с места, но безуспешно. Он применил даже репрессивные методы разгона демонстрации, но и это не дало результатов. Я поспешил на помощь Этьенну, и мне удалось увести собак за собой. Я человек для них относительно новый и, по мнению некоторых из них — главным образом, конечно, Кутэна, — мог предложить им нечто отличное от того, что они имели до сих пор. Собаки послушно бежали за мной, и я поспешил за ушедшей далеко вперед упряжкой Джефа.

В моем дневнике в этот день было записано: «Если мы хотим достичь поставленной цели, то должны относиться к собакам как к своим друзьям, а не как к средствам передвижения. Это значит, что необходимо полностью исключить из практики обращения с ними побои и другие сильные аргументы, по возможности стараться не прибегать к грубым и резким крикам (я видел, что это деморализует собак порой даже больше, чем побои), а действовать только методами убеждения, пусть настойчивого, но убеждения». Это я записал после описанного случая с упряжкой Кейзо, когда ни ругань, ни побои со стороны Этьенна не возымели должного действия, и они согласились идти только после довольно продолжительных и настойчивых уговоров. Я знаю, что это мое рассуждение может вызвать и определенно вызовет возражения у некоторых собачников, но в нашей ситуации, когда нам предстояло работать бок о бок с нашими собаками еще долгих пять месяцев в самых трудных условиях, важнейшей задачей для всех нас было поддержание высокого морального духа у собак. Им было неизмеримо труднее, чем нам, даже со скидкой на огромную разницу в уровнях нашей психической организации (несмотря на всю нашу любовь к собакам, априори мы считали, что разница все-таки была), хотя бы потому, что они не знали, куда и зачем мы идем и когда это все кончится; кроме того, они тянули тяжеленные нарты и не имели ни малейшей возможности укрыться от холода и ветра на протяжении всего пути.

Джеф, Дахо и Кейзо поджидали нас у подножья длинного и пологого склона. Я сменил Кейзо впереди и пошел на лыжах с компасом. День клонился к вечеру, температура немного понизилась, но ветер продолжал оставаться слабым, и установка лагеря оказалась скорее приятной, чем трудной процедурой. Блаженствуя после трудного дня, я вытянулся на спальном мешке. В палатке было тепло и сухо. Уилл смазывал трещины на пальцах каким-то ароматным маслом, что предложил проделать и мне. В широкую и глубокую трещину на большом пальце моей левой руки ушло изрядное количество этого эликсира, но он мало помог. Лучший целитель — время. В Гренландии, я помню, мы мучились с этими трещинами около месяца, затем они прошли как-то незаметно: здесь они пока держались, но и путешествие здесь длилось дольше, так что поживем — увидим! За день прошли 23 мили. Координаты лагеря: 72,3° ю. ш., 65,5° з. д.

Первый раз за последние несколько дней никаких проблем с самого утра! Ясно, минус 31 градус, легкий ветерок от северо-востока, боковой и поэтому не очень страшный. Но шли сегодня медленнее обычного из-за затяжного подъема. Подъем этот, как уже случалось и прежде, шел в двух плоскостях: уклон в западную сторону и подъем в южную; нарты постоянно скатывались, шли юзом и собакам было тяжелее их тащить. Наша упряжка шла замыкающей и через некоторое время стала отставать. Чтобы подбодрить собак, я вышел вперед на лыжах. Дело пошло побыстрее, но ненамного. К обеду прошли всего 10 миль, обычно же при лучшей поверхности мы проходили 12. Ветер стих, и со стороны запада поднялась облачность, закрывшая почти все небо, за исключением тоненькой голубой полоски с восточной части горизонта, температура повысилась до минус 24 градусов. Мы комфортно отобедали и выстроились прежним порядком: Джеф с Дахо впереди, далее Этьенн и Кейзо и последними мы. Прежде чем тронуться с места, Джеф вдруг обернулся и прокричал: «Эй! На нартах! Нет ли, желающих сменить меня на почетном месте лидера?» Вопрос был обращен именно к нам четверым, ибо Дахо в расчет не принимался (у него все еще не получалось одновременно идти на лыжах, смотреть на компас и поддерживать темп). Этьенн с Кейзо переглянулись и посмотрели назад. Все это мне удивительно напомнило ситуацию в каком-нибудь третьем «А» классе, когда учитель спрашивает: «Кто хочет выйти к доске?» — а все впереди сидящие ученики начинают оборачиваться на товарищей, всем своим видом показывая, что вопрос этот адресован явно не к ним. Поскольку мне оборачиваться было не на кого, да и, признаться, мне давно хотелось помочь Джефу, то, как отличник в школе, заслоняя своей истонченной науками грудью весь класс от неминуемой гибели, я поднял руку и отчетливо сказал: «я готов!» Не успели звуки моего голоса достичь Джефа, как Жан-Луи, ретранслируя меня, обрадованно и с видимым облегчением перевел: «Виктор хочет! Виктор хочет!» И я шел впереди. Из гренландского опыта я знал, что основной главной трудностью для идущего впереди является отнюдь не увеличение чисто физической нагрузки, а большая психологическая нагрузка от осознания того, что ты ведешь за собой всю команду, всецело тебе доверяющую, повторяющую все изгибы и сомнения твоего следа, а при движении в плохой видимости и в трещиноватом районе от впереди идущего порой зависит и безопасность команды. Поэтому надо отдавать все внимание компасу, не расслабляясь ни на минуту, постоянно контролировать обстановку с упряжками, что называется «держать дистанцию», и так в течение всех 9 часов хода. Это было трудно, больше всего уставали глаза, но я пошел впереди, ибо, как мне показалось, наступил момент, когда надо было выйти вперед! Профессор захотел постажироваться у меня и встал на лыжи рядом. Тьюли, увидев такую толпу народа впереди, сразу же резко увеличила скорость, так что мне тоже пришлось наддать, и стажировку профессора пришлось отложить до лучших времен. Часа два, не снижая темпа, мы поднимались по пологому, кажущемуся нескончаемым подъему. Туман или какая-то снежная мгла, появившаяся неизвестно откуда, ограничивала видимость, и мне было трудно определить, где находится вершина гребня, на который мы сейчас карабкались. Я остановился, чтобы подкрепиться шоколадом и подождать отставшие упряжки. Поджидая их, я еще раз внимательно осмотрел горизонт и вдруг увидел вдалеке слева плавающие над туманом островки гор. Подъехал Джеф, и мы с ним по карте и направлению на горы определили свое место и откорректировали направление — следовало взять немного правее. «Здесь должна быть еще одна гора справа», — сказал Джеф, ткнув в карту толстым в перчатке пальцем. «А вот и она! — воскликнул стоявший рядом и слышавший эту реплику Джефа профессор. — Смотрите!» Мы оторвали глаза от карты и посмотрели по направлению руки Дахо. Справа и чуть впереди от нас медленно выплывала, поднимаясь над оседающей белой пеной тумана, огромная, округлая черная голова горы. «Теперь можно смело двигаться вперед», — сказал сразу повеселевший навигатор, установив столь милое его сердцу соответствие между окружающей нас живой природой и ее схематическим изображением на листке вощеной бумаги. Это его предписание теперь можно было, как выяснилось, выполнить без особых усилий, потому что мы стояли на самой вершине гребня и впереди угадывался длинный и пологий спуск. Естественно, мы потратили на него гораздо меньше времени и к 6 часам уже выкатились на относительно ровную поверхность у его подножья, где и разбили лагерь. Вечером на связи я узнал от радистов станции Беллинсгаузен, что по московскому радио якобы было передано сообщение, согласно которому экспедиция «Трансантарктика», столкнувшись с необычайно сильными ветрами на Антарктическом полуострове, вынуждена была повернуть обратно, а куда обратно — сказано не было. Это, пожалуй, одна из самых неожиданных новостей для нас за последнее время. Выходит, слухи могут произрастать и на такой неплодородной почве, как антарктический снег! Скажу со всей откровенностью, что вопрос о повороте обратно у нас даже не обсуждался, хотя мы пережили несколько довольно критических ситуаций — это и поломка обеих нарт, и многочисленные падения собак в трещины, и потеря двух складов с продовольствием, и нехватка собачьего корма, и постоянные метели и штормовые ветры. Но для всех нас единственным возможным выходом из всех самых сложных ситуаций был только один — идти вперед, что мы и старались делать. Сегодня прошли 22 мили. Лагерь в координатах: 72,6° ю. ш., 65,7° з. д.