Ценою крови - Вилло Робертс

Франсуа опять кивнул.

— Дымком с юга потягивает, так что на север все равно надо свернуть.

Вмешалась Селест:

— Вряд ли они тут, англичане, я имею в виду. Что они, подожгут и стоят, смотрят, пока до конца выгорит? Скорее, они к другому месту идут, там поджигать… Хорошо бы сейчас погреться — хотя и грех: от чужой беды себе урвать. Но Бог простит, а?

Ни Солей, ни Франсуа ничего не ответили. Солей пошла первой, Селест, вздохнув, поплелась за ней. Минут через двадцать Солей резко остановилась и повернулась, приложив палец к губам.

— Англичане! — выдохнул Франсуа, указав на перелесок впереди.

Их было человек пять-шесть, шли они беззаботно, явно не опасаясь засады: чего им бояться безоружных, голодных людей? Англичане прошли мимо них, притаившихся в кустах, буквально в дюжине ярдов. У Солей даже ногу свело от напряжения; англичан уже и след простыл, а она все еще не могла пошевелиться, прийти в себя от ужаса.

Но вот, наконец, они возобновили свой путь — и вдруг Солей под ногой ощутила что-то мягкое. Боже, неужели мертвое тело? Но нет…

— Одеяло! Целая связка! Чьи это?

— Чьи бы ни были, а нам пригодятся. Если кто-нибудь не прячется вроде нас, то будут наши, — произнес Франсуа, вставая на колени, чтобы получше рассмотреть бесценную находку.

— Я вам говорила, господь нам поможет! — заверещала Селест. — Вот он и послал нам! И солдат послал, я думала, это нам наказание, а не встретили бы мы их — и одеял бы не нашли! А еще что-нибудь есть?

Кроме четырех одеял были еще два каравая хлеба, не совсем зачерствевших, головка сыра и кочан капусты. Они разделили один каравай, поели с сыром — хорошо! Остальное засунули в котомку — запас никогда нелишне иметь. Каждый накинул на себя одеяло — вроде плаща получилось. Франсуа впервые за все время улыбнулся.

— Ты давай, Селест, молись еще! Проси мокасины, только чтобы не дырявые были!

На следующий день — о чудо! — они действительно нашли мокасины. Только бы лучше не находить их при таких обстоятельствах. Солей опять почувствовала запах горелого, тихо сделала знак идущим сзади. Краем глаза увидела, как Франсуа вскинул мушкет. Оказалось, что постреляли уже до них. Несчастных англичане, видно, застали врасплох, когда они жарили на вертеле над костром кролика: четверо ребят, один чуть постарше их Жака. Так и остались лежать на месте; убийцы даже и не подумали предать земле их тела.

— Звери! — только и смогла вымолвить Солей, а Селест едва не вырвало.

— Не раньше, чем этим утром случилось, — заметил Франсуа. — Хищники еще их не тронули. Солдаты, видно, дым заметили. А мясо-то осталось. Имеет смысл поесть, а каравай на завтра оставим.

Солей содрогнулась, но взяла себя в руки. Она понимала: брат прав.

— Тут кровью все забрызгано. А мясо, правда, никто не трогал. Не стоит быть слишком уж… щепетильными.

— И мокасины на них получше наших, — помрачнев, добавил Франсуа.

Селест что-то слабо вскрикнула, возражая, но Франсуа бросил на нее урезонивающий взгляд:

— Вот-вот снег повалит. Босиком по нему пойдешь? Садись, примерю, может, подходящие?

Он стащил мокасины с трупа мальчика и натянул на ноги Селест. Оказалось впору. Мокасины взрослых были великоваты, но Франсуа быстро подогнал их сестре по ноге. Подобрал и себе, а лишние опять-таки сунул в котомку — пригодятся. Взял вертел с жареным кроликом. Селест снова полувскрикнула-полувсхлипнула, но не оттолкнула руку Франсуа, когда он протянул ей ее долю.

Подкрепившись, они снова двинулись вперед. Солей впервые с начала их приключений чувствовала себя почти на верху блаженства: одеяло греет плечи и грудь, ногам тепло, и в желудке от мяса так хорошо. И в этот момент она почувствовала, как в животе у нее зашевелился ребенок. Сначала она даже не поняла, что это. Остановилась, прижала руки к животу. Франсуа испуганно спросил:

— Ты что?

— Ребенок! — ответила Солей. — Он живой! Все хорошо! — И она заплакала от счастья. Да, да, это было настоящее счастье!

43

Жители Акадии, которые предпочли укрыться от англичан в лесах, оказались в отчаянном положении: октябрь и ноябрь не те месяцы, когда там можно найти кров и пропитание. Но и тем, кто сдался, было не лучше; они тоже страдали от голода и холода. Установленный их надсмотрщиками рацион — фунт муки, полфунта хлеба в день и фунт мяса в неделю — был едва достаточен, чтобы не умереть с голоду. Но и этот мизер не всегда доставался несчастным: судов не хватало, шторм задерживал отплытие, и порой все запасы акадийцы съедали еще на берегу, а на само путешествие уже ничего не оставалось.

Многие умирали — особенно старики и дети. Те, кто добирался до предназначенных им мест поселения, тоже вряд ли могли считать себя счастливчиками: там их никто не ждал; граждане Бостона или Нью-Йорка воспринимали прибытие чужаков как какое-то нашествие: чужой язык, враждебная религия — все это вызывало отрицание, ненависть либо презрение. Трагедия, впрочем, только начиналась.

Обходя пепелище, которое некогда было городком и носило звучное название Бобассен, трое беглецов еще дважды едва не натыкались на солдат. Вокруг — сожженные дома, почерневшие от гари поля, трупы животных…

— За что они нас так ненавидят? — не выдержала однажды Солей.

— Из-за земли все. На нашу землю зарились. Ну, теперь своего и добились. Нет, надо было драться, драться с ними…

— Ну ты-то, по-моему, так и делал! — Солей уже давно догадывалась, но высказала свою догадку брату в первый раз.

Франсуа помедлил — откуда сестра это знает? — но потом решительно кивнул:

— Да. Антуан… — он замолчал: как тяжело произносить это имя! — Антуан считал, что это правильно. Мы не верили, как отец, что англичане нас оставят в покое. Ну, а что это дало? Надо было вместе, всем, тогда, глядишь, и победили бы…

Селест поплотнее запахнулась в свое одеяло:

— Может, если бы все подписали эту их присягу, то ничего не было бы…

Франсуа отрицательно покачал головой:

— Под конец многие уже соглашались, даже без наших оговорок. Но полковник Лоуренс сказал: поздно…

Они вновь двинулись в путь. Насколько все было непохоже на ее путешествие с Реми! Беременная, она теперь быстро уставала. Одеяла и мокасины, которыми они разжились, конечно, здорово их выручили, но все равно не защищали от холода. С едой было совсем плохо: запруды, некогда полные рыбы, были разорены, вода из них спущена; стрелять было нельзя, и ту живность, которую Франсуа удавалось подстрелить из лука, приходилось есть почти сырой: запах дыма от костра мог привлечь внимание английских патрулей.