Ценою крови - Вилло Робертс

Каким-то чудом они добрались до Сент-Джона. Здесь уже стали встречаться хижины с обитателями. Их приглашали на ночлег, что же касается еды, то ее самим хозяевам не хватало.

— Торговли нет! — объясняли они. — Англичане уничтожают посевы, топят баркасы. По воде ни к нам не добраться, ни нам никуда не сунуться. Только и знают за беженцами охотиться.

И все-таки люди делились с ними, чем могли, иначе они давно бы обессилели и их ждала бы судьба вот этого несчастного, на могилу которого они недавно набрели. Это была просто куча камней, земля промерзла, яму не выкопаешь. Селест опустилась на колени. Франсуа тоже остановился. Боже, сколько обожания на его лице, обращенном к подружке! У Солей мучительно сжалось сердце: ведь Селест совсем не воспринимает Франсуа как мужчину.

Но Солей была не права. Верно, в первые дни после того кошмара у церкви в Гран-Пре Селест очень страдала из-за Антуана. Но потом Франсуа как-то стал все больше и больше вытеснять из ее памяти образ Антуана. Селест ведь и раньше порой путала их, а уж какие штучки они с ней разыгрывали, пользуясь своим внешним сходством! В конечном счете она выбрала Антуана, и они уже поговаривали о свадьбе, но… Почему же ей сейчас так нравится смотреть на Франсуа, когда он раздувает костер или разделывает тушу убитого им зверя? Почему, когда ее глаза останавливаются на его губах — теперь не улыбчивых, как прежде, а сурово-серьезных, к ней приходят всякие мысли вроде той: а как он, интересно, целуется?

Франсуа был похож на брата, но ведь они же разные. Почему же?.. Чувство какой-то непонятной вины заставляло Селест вновь и вновь бросаться на колени, молить о прощении… За что? Чем она виновата?

— Что будет, когда мы придем туда, в долину Мадаваски? — спросила она вдруг. — Зима ведь, и там никого нет. И ничего — ни дома, ни припасов. Как мы доживем до весны?

— Построим хижину, — бодро отозвался Франсуа.

— Как? У тебя даже топора нет!

— Солей говорит, там поблизости индейцы, друзья Реми. Ну, а в крайнем случае, я и с одним ножом справлюсь. Не будет ножа — зубами! — в выражении его лица была какая-то пугающая отрешенность. — У тебя будет место, где ты сможешь по-человечески жить. И не забывай: там не будет англичан, а значит, стрелять можно сколько хочешь!

У него и патронов-то почти не осталось. Все это знати. И все-таки его голос как-то убеждал. Верилось: Франсуа сдюжит, не подведет.

И тут случилась беда — заболела Селест. Началось с кашля, потом появилась боль в груди, потом — лихорадка. Солей обнаружила это утром, когда она проснулась от кашля подруги. Эту ночь они провели под открытым небом; оленью шкуру, под которой спали, покрыл легкий снежок, его пушинки запутались в волосах Селест, выбившихся из-под их общего покрывала. Солей села, поежилась от холода. Вставать не хотелось, но надо; вон брат уже давно на ногах, пора в путь, нельзя терять времени, пока светло. Единственный способ не замерзнуть — это двигаться, идти…

Солей выскользнула из-под шкуры, сбегала в лес, вернулась — Селест все спала.

— Вставай, время! Солнце уже проглядывает, Франсуа рыбу жарит!

Селест не пошевелилась, и Солей наклонилась, чтобы растолкать соню. Прикоснулась к ее щеке — как огонь! Бросилась к брату:

— Франсуа! Быстро сюда! Селест вся горит!

Он бегом ринулся к ним, упал на колени, наклонился, нахмурился. Селест открыла глаза, они были подернуты какой-то пеленой, будто незрячие.

— Антуан? — пробормотала она. Господи, как больно слышать это имя!

— Нет, это я, Франсуа, — мягко произнес он. — Ты можешь встать?

— Конечно, — ответила она как-то механически, но даже не пошевельнулась. — Где мы? Уже на Мадаваске?

Франсуа и Солей молча переглянулись, потом Солей ответила:

— Нет. Нужно двигаться. Ты идти сможешь?

— Конечно, — повторила Селест, но, когда они попытались помочь ей сесть, она не смогла, а как-то осела у них в руках.

Солей проглотила комок в горле и вполголоса проговорила:

— Что делать? Идти она не может, а еще одна такая ночь — без крыши над головой… — она не договорила и замолчала, чтобы не заплакать.

— Да, здесь нельзя оставаться. Где мы вообще-то? Ты не знаешь, далеко до следующего поселка? Или хоть до хижины какой-нибудь?

Солей в отчаянии огляделась.

— Не знаю! Тут никаких ориентиров нет, все белое…

Франсуа на секунду задумался.

— Мы ее понесем на себе.

Солей замахала руками:

— Я ее поднять не смогу, да и ты… — она замолчала; не стоит ему говорить о том, как он выглядит.

— Не на спине! Сделаем волокушу, у индейцев я видел такие. Залезай-ка обратно, погрейтесь, пока я палки поищу.

— Ой, она вся горит! — воскликнула Солей, послушавшись совета брата.

— Ну вот, быстрее согреешься! Присматривай тут за ней, я быстро!

Солей обняла больную, крепко прижат ее к себе; Селест была в забытьи и даже не пошевелилась; только несколько раз кашлянула.

Солей смотрела вверх, в серое зимнее небо. Может быть, все-таки он есть там — всемогущий и милостивый!

— Господи, услышь меня! — шептала она. — Спаси ее! Не дай ей умереть, ведь мы уже столько прошли, столько мучений позади! Не дай нам умереть!

И как будто в ответ ребенок у нее в животе легонько ударил ножкой. Солей до крови прикусила губу. Где же Франсуа?

46

В начале декабря "Вайолет" — судно, в трюмах которого томилось около четырехсот ссыльных акадийцев, почти достигло юго-западного побережья Англии. Но оно так и не дошло до порта назначения. В корпусе обнаружилась течь — и ледяная вода Атлантики хлынула внутрь судна. К тому времени старики и младенцы уже все перемерли, а оставшиеся давно пали духом, им было все безразлично. Но, как часто бывает, смертельная опасность пробудила у многих из них неистребимую жажду жизни, а у них — спокойную и благородную готовность достойно принять этот последний удар судьбы.

Бертин Сир всегда считал себя трусом. Он унижался перед своими мучителями, он плакал. Другие этого не делали, и Бертин ненавидел себя за то, что он не такой. О, как за него было бы стыдно отцу, если бы он каким-то чудом обо всем узнал!

И вот сейчас судно все больше и больше кренилось, на палубе наверху слышались крики и беготня, и Бертин понял, что это конец. Плавать он не умеет, а если бы и умел, все равно его никто не выпустил бы отсюда… Вот крен уже такой, что всех обитателей трюма кинуло к одному борту. Образовалась куча из человеческих тел: многие только сейчас проснулись. Закричали женщины, заплакали дети.

Бертина схватил за руку Жозеф Трудель, его одногодок, тоже, как и Бертин, лишенный семьи.