Мозес - Ярослав Игоревич Жирков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Идиот, – подвел итог Генрих и рухнул на пол.
Черный Мерседес задним ходом подъехал к открытому окну первого этажа. Водитель торопился и слегка помял бампер о стену. Он вышел из автомобиля и, оглядевшись, залез в окно. Грузное тело рухнуло с подоконника прямо в открытый багажник, словно мешок с картофелем. Туда же Вилл побросал тряпки, испачканные в крови которыми он только что вытер полы, край стола, тумбу. Он подобрал гильзу и стер свои отпечатки с бокала. Перерыв шкафы, Вилл забрал деньги, документа Генриха и небрежно бросил в машину.
Безлунная туманная ночь была верным соучастником преступления, но и таила в себе опасности. Вилл нехотя включил фары, и лампы пронзили мрак, отражаясь от миллионов капель тумана. Он схватил смятую пачку сигарет, но она оказалась пуста.
Черная машина растворилась в густой тьме, когда водитель погасил фары и свернул с загородной дороги в лес. Автомобиль медленно переваливался по кочкам и остановился, когда Вилл заприметил небольшой овраг. Тело покатилось как манекен, безвольно размахивая конечностями, и мирно легло на дне. В воздухе, среди свежести хвои и прохлады ночи запахло бензином. На грудь усопшему Вилл бросил его документы, деньги и окровавленные тряпки. Спичка чиркнула о коробок, но потухла, как и вторая, третья. Руки начали дрожать. Наконец спичка уверенно зажглась. Бензин вспыхнул, и пламя поглотило тело. Поджигатель отвернулся, но запах паленой плоти ударил в нос.
С неба начали срываться хлопья снега, но лишь коснувшись еще теплой земли, таяли. Обугленное тело слилось с чернотой ночи, а запах обязательно должен был приманить лесных хищников. Вилл еще раз посмотрел на изуродованное тело и убедился, что теперь Генриха не узнать. Дело оставалось за волками и кабанами.
Вилл сел в машину и поправил зеркало заднего вида. Он посмотрел в свои уставшие глаза. «Идиот, – последнее слово Генриха всплыло в уме. – Похоже он прав. Считаться с совестью в наше время – идиотизм». Автомобиль выехал на дорогу, и водитель зажег фары. Вилл поехал домой.
10.
В небольшую квартиру в Нью-Йорке лениво вкрался закат. За окном раскинулся первый день осени, а холодный ветер, предвестник увядания завывал, словно дикий зверь.
В квартире пахло жареной курицей и картошкой. На обеденном столе три порции ароматного ужина парили от жара. В центре, как главное украшение стояла бутылка красного вина. Супруги сели за стол и Амрам неодобрительно цыкнул.
– Опять ты накрываешь на Сару.
Мария ничего не ответила, а только положила к одинокой тарелке вилку.
– Всё равно потом обратно в кастрюлю вываливаешь, – не унимался муж. Мария села на своё место и прежде чем начать есть потянулась за вином. Красный напиток наполнил бокал, и принял его форму, изображая обманчивую покорность.
– Ты стала много пить.
– Ты стал много жаловаться.
Мария одним глотком осушила половину бокала. Амрам не узнавал свою жену, но прекрасно знал, почему она так себя ведет. Мария поставила вино и пристально посмотрела на мужа.
– Я буду накрывать третью порцию до тех пор, пока руки меня слушаются. Если Сара вернется, – она запнулась и потянула воздух носом, – она должна видеть, что её всегда ждут дома любящая мать и горячий ужин.
– И отец, – добавил Амрам.
– Отец? – она грозно посмотрела на мужа, – не из-за тебя ли её сейчас нет рядом? Не из-за твоего ли упрямства мы лишились уже второго ребенка?
– Я не мог принять этого Джона, ты же знаешь.
– Ты думаешь только о себе и своих дурацких убеждениях.
– Они не… – Амрам начал было спорить, но осекся, дабы не зарывать себя еще глубже в яму непонимания. Он тяжело вздохнул и развалился на стуле.
– Всю свою жизнь я пытался делать всё, что бы моя семья была счастлива, а в итоге всё становиться только хуже. Я просто хотел сделать всё правильно…
– Правильно еще не значит хорошо.
– Наверное.
Амрам взял бутылку и налил свой бокал до краёв. Отхлебнув, он поморщился.
– Кислятина.
Супруга поднесла бокал к лицу и взболтала содержимое, – В Америке нет хорошего вина, – печально сказала Мария.
– А в Европе нет мира. Сегодня Германии напала на Польшу, а значит, уже совсем скоро в это втянется Англия и Франция. Кажется, началась еще одна мировая война.
Мария подавилась вином и безумными глазами посмотрела на мужа.
– Что? Ты серьезно?
– Серьезно. Едва прошло двадцать лет, а наша родная страна опять развязала войну против половины мира, – неожиданно он слегка улыбнулся, – но теперь, мы далеко.
– А как же… как же Мозес! – запротестовала Мария. Амрам с укором посмотрел на неё.
– Его воспитывали другие люди, едва ли ты теперь узнаешь его.
– Он наш сын!
– Даже если он еще жив, он рос в семье того нациста, ты хоть представляешь кем он мог стать?
– Что значит, если он еще жив?
– Эти новости часто не доходят до нас. Но мне известно, что твориться в Германии. Просто я не хотел тебя расстраивать.
–Говори! – она встала и облокотилась на стол, сверля взглядом супруга. Он рассказывал ей о погромах, еврейских гетто и ссылках, а Мария изумленно, раскрыв рот, слушала, и не желала верить его словам.
– Почему? Почему об этом неизвестно? – дрожащим голосом шептала Мария.
– Не знаю. Правда, не знаю. Они не стеснялись говорить об этом во всеуслышание, с трибун перед толпой, в газетах и буклетах, но когда взялись за дело, наверно поняли, что некоторые вещи нужно делать в тайне, – он поправил воротник рубашки. – Многие даже не знают, что с ними будет, когда их толпой грузят в тесный вагон поезда и увозят на восток.
– А ты? Ты-то откуда знаешь?
– У меня остались свои люди в Германии. И всё на этом. Больше я не скажу ни слова.
Скрепя стулом Амрам встал из-за стола, так и не притронувшись к ужину. Он пошел в душ смыть выступивший от волнения пот и хотел поскорее лечь спать.
Мария в оцепенении стояла у стола, а в уме зрели беспокойные идеи.
***
Амрам поднимался по лестнице, шаркая замшевыми ботинками. На площадке замерцала лампочка и раскаленная спираль, в последний