Крик ворона - Дмитрий Вересов

— Подменил! — заверещал он. — Товарищи, это шулер! Подменил, когда мы отходили.

— Выбирайте выражения, Леонид Ефимович! — с надменной миной проговорил Коваленко. — А во-вторых, я не мог этого сделать, даже если бы хотел. Я ни на секунду не оставался за столом один.

— А когда… когда я к буфету ходил, а Яша за деньгами? Тогда только вы с Беней…

— Пойду я, пожалуй, а то поздно что-то… — пролепетал Беня и стал бочком пробираться на выход. Рафалович перехватил его и рванул за лацканы.

— Кого ты привел сюда, сука?! Урою!

Беня вырвался и отпрыгнул к самой двери. — А пошел бы ты, Ленечка, на три буквы, — болезненно морщась, сказал он. — Мне через три дня в Штаты улетать на постоянное жительство. Так что лучше мне с тобой поссориться, чем с компетентными органами.

Он проворно юркнул в прихожую. Рафалович остолбенел посреди комнаты. Из ступора его вывел спокойный голос Коваленко:

— Так что же, Леонид Ефимович? Когда прикажете получить?

Рафалович медленно развернулся и в обход стола двинулся на профессора.

— Что получить, что получить, падла?! Щас ты у меня за все получишь! — Он занес мощный кулак…

…и очнулся на полу. Возле него на коленях стоял белый как полотно Яша, а из кресла в углу сочувственно и насмешливо смотрел Коваленко.

— Что же вы, Леонид Ефимович, так разволновались. Понимаю, сорок пять тысяч — сумма значительная даже для вас. Значительная, но не смертельная. И даже не разорительная…

Рафалович застонал.

— Яша, Яша, ну скажи ему, скажи!..

— А что говорить, Леня, тут уж ничего не поделаешь, — чуть слышно, но твердо произнес Яша. — Проиграл — плати.

— Янислав Александрович исключительно прав, — заметил Коваленко. — Надеюсь, недели вам хватит, чтобы набрать нужную сумму? Кое-что из вашего имущества можно очень быстро перевести в наличность. Например, автомобиль «Волга-ГАЗ-24» прошлого года выпуска, записанный на имя жены. Норковую шубу, приобретенную за пятнадцать тысяч рублей в магазине Ленкомиссионторга. Брошь-браслет белого золота, государственная цена двадцать четыре тысячи рублей. Финский мебельный гарнитур, государственная цена восемь тысяч триста рублей. Наконец, двухэтажную зимнюю дачу на Рощинском направлении, записанную на имя вашей мамы. Кстати, в настоящий момент там находится ваша жена, Рафалович Лилия Теодоровна, и двое сыновей, Григорий и Михаил… Рафалович ткнулся носом в пол и завыл.

— Янислав Александрович, с вашего позволения, мне хотелось бы отрегулировать этот вопрос с Леонидом Ефимовичем с глазу на глаз, — сказал Коваленко.

Яша кивнул и, не оборачиваясь, вышел. Коваленко подошел к лежащему Рафаловичу, наклонился и потянул вверх за плечо.

— Вставай, горе луковое. Погоди оплакивать твои шубки-коврики. На твое счастье, есть один добрый дядя, который готов помочь тебе. Возможно, на всю сумму. Если будешь паинькой.

Рафалович приподнялся на четвереньки и мутно посмотрел на профессора. Тот опустил руку в жилетный карманчик и извлек оттуда маленькую плотную карточку, которую вложил Рафаловичу в зубы.

— Только смотри, не съешь ненароком. Тут имя и телефон. Позвонишь, честно ответишь на один вопросик — и считай, что ты никому ничего не должен. Но если ответишь нечестно — смотри у меня! Имей в виду, он будет ждать три дня. Успокойся, подумай… Янислав Александрович! Благодарю! У вас было очень мило. Я вам тут кое-что на столике оставил. В компенсацию за моральный ущерб.

Мягкий вагонпоезда «Адлер-Минск» оказался почти пустым: сезон массовых отпускных миграций еще не начинался, и проезжий народ, имея свободу выбора, предпочитал места подешевле. Павел, сдав билет лахудристой проводнице в шлепанцах, вошел в пустое купе, закинул сумку на верхнюю полку, а потом перебрался туда и сам. Мерно постукивали колеса, мутное окно было сплошь исполосовано диагональными потеками дождя, и незаметно для себя Павел задремал.

Проснулся он от звука оживленных мужских голосов. Пока он спал, в купе подсели двое и теперь резались в карты, добродушно переругиваясь. Один из новых пассажиров поднял голову.

— Что, землячок, разбудили? Слезай, сыграем!

— Да я как-то…

— Брось, мы ж не на деньги. Так, в дурачка время коротаем.

Павел слез с полки и включился в игру. Примерно через часик оба его попутчика, не сговариваясь, бросили карты.

— Надоело, землячок, — сказал первый, бровастый и широколицый. — Генерал, доставай!

Второй, поджарый и небритый, без слова нырнул под стол, в длинную сумку.

— Генерал? — Павел вопросительно посмотрел на бровастого.

Тот смутился на долю секунды, а потом бойко пояснил:

— Военная косточка. Наш Вова-Генерал пятнадцать лет в героических рядах оттарабанил. До больших чинов дослужился.

— Вобла, кончай, — нахмурившись, бросил Генерал.

— Вобла — это вы? Что-то не очень на воблу похожи, — заметил Павел, имея в виду сильно упитанную фигуру собеседника.

— Дурацкое детское прозвище. Мы с Генералом в одном дворе выросли, — сказал он и протянул руку. — Сергей Комаринцев.

— Савелий, — представился Павел, обкатывая на языке новое имя. — Савелий Черновол.

— Владимир Петров, — четко произнес Генерал. В памяти Павла что-то резко вспыхнуло, и как-то само собой выскочил вопрос:

— Скажите, Владимир, вы в Таджикистане не служили?

— Не приходилось, — отрезал тот.

— Ну что, со знакомством? — Комаринцев проворно скрутил крышку с вынутой Петровым бутылки «Кубанской».

— Вобла, не гони, — сказал Генерал. — Дай-кось я хотя бы колбаски настрогаю, помидорчиков. Человек, может, без закуски не хочет. Да и мне тоже больше нравится по-культурному, из стаканов…

Комаринцев хлопнул себя по лбу.

— Вот ведь голова садовая! — со смехом сказал он. — Про стаканы-то и забыл. Пойду проводницу охмурять.

— Из отпуска или как? — спросил Петров, оставшись с Павлом вдвоем.

— Можно сказать… Из санатория. А вы?

— Из командировки. Выездная ремонтная бригада при Минском тракторостроительном. Тоже минчанин?

Он пристально и выжидательно смотрел на Павла. Тот смутился.

— Нет, я так… К тетке заехать надумал… В Гродно. А вообще-то я из Кировской области…

— Вятский — народ хватский! — весело откомментировал Комаринцев, входя в купе с тремя стаканами.

— Гродно? — переспросил Петров. — Так в Гродно, короче через Львов ехать. Или напрямки, вильнюсским.

— Ладно тебе, — вмешался Комаринцев. — Давай разливай лучше. Душа горит.

— Я не буду, — сказал Павел, страшно сердясь на себя. При первой же беседе сбился, заврался, напутал.

— Почему? — Комаринцев посмотрел с обидой.

— Подшитый, — привел Павел самый железный в подобной ситуации аргумент.

— Что, хорошо зашибал? — сочувственно спросил Комаринцев. — Может, все-таки по чуть-чуть…

— Отвяжись от человека, — сказал Петров, пряча нож, которым нарезал колбасу и хлеб. — Слышь, Савелий, тогда давай компотику, а? Хороший компотик, сливовый. — Он во второй раз нырнул под стол.

— Напрасно вы. Вам самим пригодится… — начал Павел, но ему уже налили стакан густого, сладко пахнущего компота. Его попутчики подняли стаканы.

— Со знакомством! — во второй раз провозгласил Комаринцев.

— Твое здоровье, Савелий Черновол, — произнес Петров, оба залпом осушили стаканы, дружно крякнули и зажевали колбасой. — Ты давай, компотик-то пей, закусывай.

— Спасибо, я пью, закусываю, — Павел сделал хороший глоток и надкусил половинку помидора.

Его спутники приговорили остатки, оживились, стали травить анекдоты, рассказывать всякие случаи из жизни. Поначалу Павел старался поддержать разговор, но потом затих. Его как-то странно разморило, язык словно отнялся, в голове загудело, очертания купе и лица попутчиков затуманились и поплыли… Он прикрыл глаза, но от этого стало еще хуже…

Кто-то тронул его за плечо.

— Эй, пойдем перекурим.

— Н-не, вы ид-дите, а я…

Он не договорил: сил не осталось.

— Ну, отдыхай в таком разе.

Павел остался один и попытался прилечь. Тут же навалилась дурнота, прошиб пот, сделалось нестерпимо душно и маятно. Задыхаясь, Павел заставил себя встать, не сразу нащупал дверь, рванул, выкатился в коридор и, перебирая руками по стенке, двинулся вдоль вагона. Воздуху, хоть глоточек свежего воздуху!..

В тамбуре стояли Петров с Комаринцевым.

— Что, землячок, тоже покурить надумал? — спросил Комаринцев.

— Душно мне, — пробормотал Павел.

— Подыши, — сказал Петров, открывая дверь вагона. Стук колес сразу сделался громче. В тамбур ворвался свежий ночной ветер; Павел судорожно вдохнул, приблизился к открытой двери. — Только осторожно, не вывались смотри.

— Я держусь, — прошептал Павел. И тотчас сильная рука оторвала его пальцы от поручня, а другая подтолкнула вперед, в свистящую темноту.