Сокол на запястье - Ольга Елисеева

Зевс раздраженно закусил губы: опять она знала и могла больше него! Вот он, например, не видит Геро, не ведает, откуда та говорит, и не стоит ли сейчас, ухмыляясь, прямо за его спиной? Как царь богов может чувствовать себя в безопасности, когда Трехликая незаметно следит за каждым его шагом?

Загрей почувствовал себя обиженным мальчиком, у которого мать нашла в кармане гвоздь.

-- Слушай меня, -- настойчиво повторила Геро. - Если волшебная вещь покидает предназначенное ей место, то она не может обрести постоянного пристанища. Куда бы ты не забросил ее, следует оговорить условие: "Настанет день и такой-то, скажем, царь, пастух или сумасшедший сможет взять серп, если..."

-- Да замолчи ты!!! - сорвался Зевс. - Я понял! Понял!

С досады он размахнулся - а силы у сына Земли было не меряно - и зашвырнул серп с Олимпа в сторону темневшего за горами моря.

Несколько мгновений ошарашенный собственной выходкой Загрей видел, как вспыхивает на широком крутящемся лезвии солнце. Потом роковой серп исчез за северной оконечностью горной гряды. Куда он улетел? Где нашел себе приют? Осталось для Зевса тайной. Он слышал только страшный удар, ознаменовавший падение оружия в каменные глубины гор.

-- Пусть там и лежит! - гневно прокричал "отец богов". - Пока сумасшедший царь-пастух не найдет его и не зарежет им сам себя!

* * *

Аполлон ехал на ослике по бескрайней меотийской степи, когда над головой у него просвистело что-то золотое и блестящее. Оно вращалось, рассекая воздух. "Комета! - подумал Феб. - Так близко от земли?" Лучник проследил за предметом глазами, тот сверкнул над громадой Тафрских гор в отдалении и рухнул в самую их сердцевину.

От удара земля под ногами гиперборейца вздрогнула, а каменные исполины к юго-западу от Меотиды, слегка приподнялись и опустились на прежнее место, брякнув отрогами, как лошадь сбруей. Тучи пыли взметнулись в воздух, сотни вековых сосен попадали на землю с вывороченными корнями, с вершин сошли камнепады, перегородив русла рек, и воды потекли вспять.

"Не слабый бросок. - подумал Аполлон. - Интересно, что это?"

-- Серп Кроноса. - отозвалась с ветки орешника серая кукушка, и лучник тот час узнал голос Великой Матери. - Вернее так серп называется с тех пор, как Зевс кастрировал им Кроноса, но ты...

Кукушка спорхнула с ветки, потому что гипербореец вскинул лук и прицелился. Геро знала, что ее бывший слуга бьет без промаха, и потому предпочла растаять в воздухе.

-- Ты глуп, -- жужжала пчела у его уха, -- но я все равно скажу то, что должна сказать, -- шуршал песок на дороге. -- Мы с тобой в ссоре, а жизнь течет к назначенным событиям, -- звенела трава. - Рано или поздно ты вступишь с Зевсом в схватку. Знай, что серп сможет взять только сумасшедший царь-пастух, который зарежет им самого себя. Он вспыльчивый, правда? Мой маленький Загрей?

Больше Аполлон ничего не услышал. Он с досадой натянул повод, и ослик встал, как вкопанный, не понимая, чего хочет хозяин.

Великая Мать опять впутывала его в свои дела! А от них нельзя ждать ничего хорошего! И откуда такая медлительность? Стрелял бы сразу! Лучник ругал себя последними словами.

Он и Зевс - какая может быть схватка? Загрей властолюбец и грубиян, а Феб только и мечтает, как оказаться дома на севере среди любезных его сердцу гиперборейцев, петь и плясать с ними. Но только ли это?

Чтобы успокоиться, солнечный бог вытащил из-за пазухи флейту и приложил к губам. Но Марсий, вечный спорщик и недоброжелатель, казалось, выискивал в душе у Аполлона самые темные закоулки и на все лады распевал про них. Он свистел о пышных процессиях жрецов-лучников под стенами храмов и городов, названных в его честь, о девушках, которые откажутся от семейного очага, ради того, чтоб стать прорицательницами в его святилищах. Он выставлял Феба кичливым вершителем судеб, падким на лесть и жертвы. Он показывал ему место на Олимпе в залитой вечерним светом комнате, где возле окна тихо пряла божественная Геро. И теперь не она им, а он мог помыкать ею.

-- Слушай, -- сказал Феб, убирая от губ флейту, -- у тебя нет причин меня любить, но зачем внушать мне, что я хуже, чем есть на самом деле? Я немного убийца, немного артист...

-- Прекрасное сочетание для того, кто хочет править миром! расхохотался Марсий. - Ну же, ты видел, куда упал серп. Пока от тебя требуется только запомнить.

-- Но у меня нет причин ненавидеть Зевса. - возразил лучник.

-- Будут. - заверил его рапсод. - Предоставь все Великой Матери.

* * *

Тем временем Трехликая, рассерженная попыткой солнечного лучника выстрелить в нее, полетела к городку Флегий, где в небольшой пещере у реки жил маленький сын Аполлона Асклепий со своей матерью, нимфой черного тополя, Коронидой.

Малыш рос на редкость толковым. Он мог исцелять людей от любой хвори и даже заставлял двигаться глиняные фигурки, которые лепил сам. Как видно, после долгого воздержания Феб славно развлекся с нимфой и передал их отпрыску через чур много божественной силы.

Когда Триединая подлетела к реке, Асклепий возился с глиной, весь перепачканный с головы до ног, а Коронида стирала, войдя в воду по колено. Великая Мать имеет власть над всеми нимфами, она лишь слегка коснулась лица Корониды краем своего плаща и полностью завладела душой бедной дриады.

Несчастная выпустила из рук белье, встала, подошла к Асклепию и, зажав ему рот, погрузила в реку. Она держала его там до тех пор, пока из воды перестали выходить пузыри, а потом отпустила. Тело мальчика не пошло на дно. Река подхватила его сразу и понесла по волнам, словно ждала этого подарка.

С минуту Коронида стояла неподвижно, глядя перед собой, а, когда пришла в себя, с диким криком бросилась вдогонку. Но было уже поздно, тело Асклепия скрылось за поворотом.

Исполнив задуманное, Триединая посетила Гефеста в его кузнице на Лемносе и за разговором стянула из большой корзины еще теплую молнию, которую кузнец только что сковал для Громовержца.

Когда Феб с севера добрался до городка Флегий, чтоб навестить своих, он увидел только растоптанных глиняных человечков на берегу да покачивавшуюся на ветру веревку с засохшей веткой черного тополя. Когда нимфы убивают себя, от них остается лишь дерево, душей которого они были.

Триединая позаботилась, чтоб ствол тополя был разбит молнией, а глиняные фигурки Асклепия обуглены. К тому же весь песок у пещеры был истоптан "бычьими следами". Последнее оказалось нетрудно. Приняв облик Небесной Коровы мать богов долго скакала по берегу, точно ужаленная осой.

Потрясенный увиденным, Феб без труда восстановил в голове цепь страшных событий. Зевсу приглянулась Коронида, он явился к ней в образе быка. Когда же нимфа отвергла его ухаживания, разгневанный Громовержец убил и ее и маленького сына Аполлона. Подумаешь, какой-то лучник!