Мечи свою молнию даже в смерть - Игорь Резун

Эльжбета облизнула губы. Вышло у нее это неэстетично – словно их обмакнула серая салфетка.

– Пожалуйста, вашим именным чеком!

Вуаве вынул из пиджака чековую книжку и Parker в платиновом корпусе. Бумага чековой книжки не шуршала, так как тоже была первоклассной. Банкир молча продвинул к Эльжбете розоватую бумажку чека по глади стола.

Банкирша легко вырвала листочек из открытого блокнота – он был заготовлен заранее.

– Приют для социально ослабленных детей Губнаркомсоцвоса номер четыре, на улице Ядринцевской, дом пятнадцать, – проговорила она насмешливо. – Помещена под именем Револы Ивановны Старцевой.

Вуаве кивнул.

– Да. На фамилии настоял сам Эйхе. Подполковник Пацвальд получил возможность беспрепятственно добраться до Владивостока, откуда в мае тысяча девятьсот двадцать второго года отплыл на пароходе «Ла-Плата» в Англию, а затем осел в нейтральной Швеции. В тысяча девятьсот тридцать втором году он перебирается в Австрию, где служит в Венском суде. На период с тысяча девятьсот тридцать седьмого по тысяча девятьсот тридцать восьмой год между Эйхе и Пацвальдом возобновляются контакты через советскую дипмиссию. Эйхе предлагает Пацвальду приехать в Ново-Николаевск, уже переименованный в Новосибирск, для контакта с уже подросшей девочкой. Ей к тому времени исполнилось двадцать восемь лет, и она была замужем за одним из сотрудников Эйхе, чекистом. Пацвальд согласен выехать, но почему-то очень надолго застревает в Польше, не решаясь пересечь границу… Он вам что-нибудь говорил о причинах такой медлительности, мадам Эльжбета?

– Дед опасался, что его немедля арестуют на границе. Он не мог поверить, что данные о его участии в чехословацком мятеже и контактах с Унгерном надежно спрятаны Эйхе! – резко отрубила банкирша.

Вуаве покачал головой. Перо опустилось на розоватую бумагу с водяными знаками.

– Робер Эйхе был арестован в середине тысяча девятьсот тридцать восьмого года и расстрелян по приговору трибунала как враг народа. Известно, что муж Старцевой также был арестован. Следовательно, она должна была оказаться в тюрьме советской политической полиции. Но, судя по документам, она там не побывала. Значит?

Эльжбета поджала тонкие губы. И, раздвинув их ровно на толщину бумажного листа, обронила:

– Это будет стоить вам В ДВА РАЗА БОЛЬШЕ, Робер!

Перо снова бесшумно вывело на бумаге: «28 787 340 $».

– Вас устраивает сумма сделки номер два?

– Да. Вам написать фамилию?

– Просто скажите.

– Перед арестом она развелась со своим мужем и заключила фиктивный брак с нотариусом Григорием Шаховым. Под фамилией Шахова выехала из Ново-Николаевска за две недели до ареста бывшего мужа.

Она замолчала, но Вуаве тоже ничего не говорил. Потом он заметил:

– Это не весь товар, мадам Эльжбета…

Банкирша снова скривилась.

– В тысяча девятьсот тридцать шестом году Старцева родила девочку. При отъезде ее записали на фамилию Шахова.

Банкир удовлетворенно сложил свои бумаги в кейс. Проговорил устало, как человек, завершивший изнурительную работу:

– Вашего деда, Эльжбета, погубила не осторожность, а элементарная жадность. Насколько мне известно, они с Эйхе не могли договориться о сумме, в какую тот оценил услуги Пацвальда по расконсервированию Старцевой. Ведь он прекрасно знал о татуировке на лобке той самой девочки и о том, что это означает… Так вот, ваш дед приехал в Ново-Николаевск, но слишком поздно. Эйхе был уже расстрелян. Но Пацвальду удалось собрать богатый материал… В итоге он вернулся в Австрию. И после аншлюса успешно передал эти сведения членам будущей организации «Аннэнербе». Впрочем, это уже другая тема. Меня интересует ПОСЛЕДНИЙ этап нашей сделки, мадам Эльжбета. Итак, Старцева-Шахова направилась по рекомендации Эйхе в Забайкалье. Там следы ее теряются. Но… вроде как в тысяча девятьсот восьмидесятом году, в возрасте сорока четырех лет, родила ребенка, будучи до этого времени бесплодной. Этот факт зафиксирован в «Гинекологическом вестнике СССР» за тысяча девятьсот восемьдесят третий год. Открытые источники. Так вот, меня интересует фамилия и имя этого ребенка. Тем более что ваш дедушка, скончавшийся в возрасте девяноста шести лет в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году, выписывал данный журнал на чужое имя.

Создалось ощущение, что свет в этом спокойном кабинете мигнул – как в метро, предупреждая об очередной остановке.

Лицо Эльжбеты фон Нойбарт исказила гримаса, губы наконец раскрылись достаточно широко, и ее фарфоровые зубы показались белыми, отточенными клыками.

– Это будет стоить вам ОЧЕНЬ ДОРОГО, Робер! Очень!

– Назовите сумму, – деловито подытожил Вуаве.

Она снова облизнула губы. Мириам, словно передразнивая, показала и свой яркий язычок. Но банкирша не заметила этого.

– СТО МИЛЛИОНОВ!

Банкир пристально посмотрел в ее некрасивые, блеклые глаза. Это была секундная дуэль. Продолжая гипнотизировать ее своими темными, почти без зрачка, глазами, он, не глядя в чек, выписал сумму – видимо, это была привычная, автоматическая процедура. Расписался витиевато. Подвинул чек по столу.

Банкирша снова оскалилась.

– Я могу вам сказать… Девочку, рожденную в роддоме номер два города Читы, назвали Юлиана Максимова, по фамилии мужа, Старцевой-Шаховой. Однако та вскоре развелась с пьющим мужем. По достижении шестнадцати лет девочка, в соответствии с законом и из чувства протеста, взяла фамилию матери. Шахова Юлиана. Но я вас предупреждаю: официальные документы, переданные мне дедом, находятся в ячейке банковского сейфа. И вы получите шифр доступа только тогда, когда на мой счет поступят эти деньги… Что она делает?

Она выкрикнула это, внезапно выпав из поля магнетизирующего взгляда Вуаве. Банкирша не заметила, как Мириам, сбросившая под столом свои платформы, неслышно ступая босыми ногами, подошла к ней сзади и положила красивые пухлые руки на ее жилистую шею. Она гладила эти костлявые плечи с животным наслаждением, сползая ладонями туда, где под тонкой тканью платья едва бугрилась плоская грудь немки с набухшими сосками.

Банкирша попыталась сбросить эти жадные руки.

– Что делает ваша шлюха, Робер?! Уберите ее… уберите немедленно! Убери…

В этот момент Мириам сдавила пальцами основание шеи и слегка дернула. В тишине кабинета прозвучал шорохом этот еле слышный хруст позвонков. Эльжбета замолкла, вывалив рот, как зев, и склонив голову набок – по птичьи.

Вуаве улыбнулся.

– Я же говорил вам, мадам Эльжбета, вас погубит жадность. Сделка совершена. Нам пора…

Ее шейные позвонки были свернуты умелыми и безжалостными руками Мириам. Но возможность говорить, клокоча горлом, еще оставалась. Английские фрикативные звуки в этой речи получались немного смазанными.

– Вы… не выйдете… с этажа… разблокируется… отпечатками… только со мной… в госпиталь… немедленно… я вас умоляю…

Вуаве спустил руку куда-то вниз, под стол. Туда, где сидела Мириам. Он перебросил женщине по столу ее туфли-платформы. Длинные концы завязочек хлестнули по белому, без кровинки лицу банкирши.

– Вы пользуетесь канцепринадлежностями от Swiss Canceller? Хорошая марка. Сталь великолепна, – заметил он непринужденно.

При этих словах Мириам резко выдернула тело женщины со стула. Голова банкирши снова дернулась, глаза выкатились – она лишь хрипела. Сухие, жесткие пятки в чулках проскребли по ковру.

А Мириам тем временем, придерживая голову банкирши под мышкой, легко разломала каблук своих туфель. В руках блеснул короткий отточенный тесак – не больше офисного ножа для разрезания бумаги. Мириам ласково, как обращаются с куклой, положила на серую гладь стола, рядом с миллионными чеками, обе костлявые, слабые, но ухоженные руки банкирши.

– Какая? – деловито поинтересовался Вуаве. – Правая или левая? Вы можете показать глазами…

Но Эльжбета Терезия Эбельхарт фон Нойбарт только хрипела, силясь вытолкнуть звуки из переломанного горла. На шее с шершавой кожей бешено дулись болезненные жилы.

– Увы…

Вуаве сказал это, и Мириам, усмехаясь, тотчас с размахом опустила тесак на бледную кисть. Удар был такой силы, что тесак вонзился в палисандр столешницы на полсантиметра. Раздался хрустящий звук перерубленных хрящей, и кисть Эльжбеты крабом прыгнула на середину стола. Вуаве могло бы залить фонтаном крови, текущей из искалеченной конечности, но он предусмотрительно отодвинулся. Алая артериальная кровь залила банковские чеки Итало-Французского банка, выписанные на сумму в сто сорок три миллиона сто шестьдесят одну тысячу и десять долларов.

Вуаве меланхолично посмотрел на часы.

– Своим упрямством вы нас задерживаете, мадам Эльжбета…

Тесак ударил по другой кисти. В эту минуту тело – не рот, а все тело несчастной издало стон. Вторая отрубленная кисть тоже подпрыгнула на столе, а тело выгнулось и обмякло.