Великие арабские завоевания - Хью Кеннеди

Когда создано было синее небо наверху и бурая земля внизу, между ними созданы были сыновья людей. И выше всех из них стояли мои предки, каганы[62] Бумынь и Иштеми. Став повелителями народа тюрков, они установили империю, и правили ею, и создали законы страны. Множество врагов было у них, но в войнах они покорили или усмирили множество народов во всех четырех сторонах мира. Они принудили их склонить головы и преклонить колени. То были мудрые каганы, то были доблестные каганы: все их военачальники были мудры и доблестны, все благородны, весь народ был справедлив. Вот почему сумели они править империей столь великой, вот почему поддерживали закон[63].

Сила тюрков была не только в справедливости и личной доблести. Эти закаленные кочевники были искусными наездниками и, самое главное, умели стрелять из луков с седла. Ранние тюрки жили на конях, пили кобылье молоко, ели конину, а в крайности, умирая от жажды, вскрывали вены и пили кровь живых коней. Юные тюрки часто учились скакать на коне раньше, чем ходить. Кроме того, эти великие всадники были еще и невероятно выносливыми. Привычные к изнурительной жаре и жестоким холодам материковой Азии, они могли существовать в условиях, которые убили бы другие народы.

Боевые приемы тюрков в начале VII века описал автор «Стратегикона» — книги, которую приписывают римскому императору Маврикию. Он пишет:

Народ тюрков очень многочислен и независим. Они не разбрасываются на многое и не постигают различных искусств, а стремятся лишь научиться отваге в сражениях. Правит ими монарх, который жестоко наказывает их за проступки. Подчиняясь не по любви, но из страха, они терпеливо выносят тяжелые работы и трудности. Они переносят жару и холод и обходятся без многого необходимого, потому что они кочевой народ. Они очень суеверны, коварны, подлы и бесчестны и ненасытны в желании богатства. Они презирают свои клятвы, не соблюдают соглашений и не удовлетворяются дарами. Еще не успев принять дар, они уже обдумывают измену. Они умны в том, чтобы найти подходящий для этого случай и ловко обернуть его в свою пользу. Они предпочитают одолевать врага не столько силой, сколько хитростью, атакуют без предупреждения и перерезают пути снабжения.

Вооружение их—кольчуги, мечи, луки и копья. Копья они носят за плечом, а луки держат в руках и применяют то или иное соответственно случаю. Они не только сами носят доспехи, но и конь их вождя спереди прикрыт железом или войлоком. Особое внимание они уделяют обучению стрельбе на скаку.

За ними следуют огромные стада жеребцов и кобыл, которые не только дают им пишу, но и создают впечатление огромной армии. Они не укрываются за земляными укреплениями, подобно римлянам и персам, а до самого дня битвы рассеиваются среди своих племен и кланов и продолжают пасти свои табуны как зимой, так и летом. Затем они выбирают подходящих лошадей, стреноживают их у своей палатки и стерегут, пока не настанет пора встать в боевой строй, что они всегда проделывают под покровом ночи. Они расставляют часовых на расстоянии, но так, чтобы те могли подать друг другу сигнал, так что тюрков трудно застать врасплох. В битве они не строятся, как римляне или персы, в три боевые крыла, а теснятся друг к другу, так что выглядят одной длинной шеренгой. Отдельно от главных сил они посылают отряды в засаду, чтобы подстеречь неосторожного противника или помочь тем, кого больше всего теснят. Запасных лошадей они держат позади строя, а обоз справа или слева в одной-двух милях под довольно надежной охраной. Они часто связывают заводных лошадей между собой, чтобы защитить с тыла свой боевой строй.

Они предпочитают биться издали, из засад, окружать противника, изображать отступление, чтобы внезапно развернуться и вклиниться в ряды противника, хотя это не клин, а беспорядочная группа. Если противник обратится в бегство, они забывают обо всем и не удовлетворяются, подобно римлянам или персам, тем, что отгонят врага подальше и захватят трофеи, они же не останавливаются, пока не уничтожат всех до последнего, и для этого идут на все. Если враг, которого они преследовали, укрылся в крепости, они не отступают, а стремятся выяснить, нет ли там нехватки припасов для коней или людей. Затем они берут крепость измором и добиваются выгодных для себя условий. Вначале они выставляют довольно легкие условия, когда же враг их примет, добавляют более суровые.

Они уязвимы при недостатке корма, что может случиться, потому что они гонят за собой множество коней. Также и в сражении, если им противостоит пехота в тесном строю, они остаются в седлах и не спешиваются, потому что не выносят долгого боя на земле. Они растут в седле и с непривычки просто не могут подолгу устоять на своих ногах[64].

Вот с такими грозными воинами встретились арабы, перейдя реку Оке, и быстро прониклись к ним почтением.

С 557-го по 561 год тюрки под предводительством брата и приемника Бумыня — Иштеми — заключили союз с сасанидским шахом Хосровом I (531-579), чтобы уничтожить кочевников, известных в истории как эфталиты, уже столетие господствовавших в степях Трансоксании. Заключен был даже брачный союз между персидским шахом и дочерью кагана Иштеми. В то же время установилась прямая дипломатическая связь между тюрками и властями Византии, с расчетом на установление доставки среднеазиатских шелков через северные степи к Черному морю.

Этой первой великой империи тюрков не суждена была долгая жизнь. Раздоры между правящими родами привели к гражданской войне, и к 538 году западные тюрки отделились от своих восточных родичей и основали в Трансоксании отдельный каганат. Тюркский каган Тон-ябгу оставался великим правителем еще в 630 году, когда китайский паломник Сюань Цзян проходил через его земли и лично встречался с ним, однако вскоре после того каган был убит, и начался распад каганата. Ко времени появления арабских войск в начале VIII века вождем тюрков, признававших власть китайского императора, был тюргешский каган. Несмотря на раскол, кочевые тюрки Трансоксании, объединившись в союз с местными иранскими князьями, дали мусульманам такой яростный отпор, с каким те еще ни разу не сталкивались. В эту-то мозаику воинственных народов и культур, разбросанную по обширным и разнообразным природным ландшафтам, вторглись в 650-х годах передовые разведчики арабских войск.

Первые вылазки арабов за реку были обычными набегами заданью. Арабские источники зачастую изображают эти набеги настоящими завоеваниями, а отпор более настойчивым попыткам вторжения рисуют как восстания против власти мусульман. Эти передовые отряды пробились до самого Самарканда, но натолкнулись на жестокое сопротивление и отступили с наступлением зимы. Их уход дал местным жителям передышку, и нам рассказывают, что «царь Хорасана» встречался с войсками, объединяя их и договариваясь не нападать друг на друга, но обмениваться сведениями и совместно выступать против пришельцев. В последующие годы подобное сотрудничество было редкостью.

Смерть одного араба в те первые годы арабских набегов за реку имела неожиданные и долговременные последствия. Рассказывают, что среди мусульман, погибших в походе на Самарканд, был Кусам, сын аль-Аббаса, дяди пророка Мухаммада. Кусам не только обладал почитаемым статусом спутника Пророка, но и приходился ему двоюродным братом. Несмотря на высокое происхождение и большие связи, его запомнили скромным человеком, который отказывался принимать больше обычной доли добычи для себя и коня. Мусульмане Средней Азии чтят его память, и, как бы скромны ни были его действительные достижения, он принес харизму приближенного самого Пророка в эти далекие страны, создав прямую связь между Мухаммадом и мусульманами Трансоксании. Возникла легенда, что он не умер, а жив в своей могиле, под древними сложенными из сырцовых кирпичей стенами Самарканда. Ему дали имя «Шахи Зинда» — Живой Царь, и в эпоху Тимуридов (конец XIV — начало XV веков) его могила стала центром сложного комплекса захоронений принцев, и особенно принцесс, двора Тамерлана. Их мавзолеи с куполами из бирюзы и синего изразца стали самым чистым и изысканным образцом персидской архитектуры, дошедшей до наших дней.

В 671 году Зияд ибн Аби Суфйан, правитель Ирака и всего Востока, собрал в Ираке, главным образом в Басре, 50 000 человек, чтобы вывести их в Мерв и тем сократить потребление местных ресурсов. До того времени арабские армии ежегодно ходили походами в Хорасан и каждую зиму возвращались в Ирак, оставляя лишь маленькие отряды для защиты городов. Появление такого множества мусульман в качестве постоянных поселенцев преобразило ситуацию. Возможно, в Мерве и окрестных городках и деревнях оказалось больше арабских поселенцев, чем во всем остальном Иране. Они были голодны, жаждали богатств и подвигов — им предстояло образовать ядро армии, вторгшейся в Трансоксанию.