Тонкая работа - Сара Уотерс

— Хорошие новости, мисс? — спрашивает она, и, похоже, письмо и на нее странным образом подействовало, потому что голос ее звучит теперь иначе: так нарочито беззаботно, а взгляд пронзительный.

Она убирает наперсток в шкатулку, а сама все глядит, глядит на меня. А я не могу поднять на нее глаз. Ричард скоро будет здесь. Чувствует ли она то же, что и я? Во всяком случае, вида не подает. Она расхаживает по комнате, садится — все как всегда. Завтракает. Достает карты, привычно тасует их, раскладывает. Я стою перед зеркалом и вижу, как она тянется за картой, берет ее, переворачивает, кладет рядом с другой, отбирает королей, выкладывает тузы... Смотрю на свое отражение и думаю, почему я — это я: вот овал лица, вот губы, слишком полные, слишком пухлые, слишком розовые. Наконец она собрала колоду и говорит: я могу их сейчас перемешать, и тогда она предскажет мне будущее. Она говорит это совершенно серьезно, без тени насмешки, и я почему-то иду к ней, сажусь рядом и непослушными пальцами кое-как тасую карты, а она собирает их и выкладывает на столе.

— Эти показывают, что было, — говорит она таинственно. — А вот эти — что есть.

Она совсем как девчонка теперь, и мы, склонив головы, перешептываемся, как шепчутся, наверное, наши сверстницы в гостиных, в классах или в буфетных: «Вот кавалер, он на коне. А это долгая дорога. Это бубновая дама — к деньгам», — и верно, у меня есть брошь, усыпанная бриллиантами. Я о ней только что вспомнила. И я вновь представляю, как Сью глядит на камушки, приценивается...

В конце концов, мы не обыкновенные девчонки, и мы не в классе, и моя судьба интересна ей лишь постольку, поскольку она считает ее своей. Как она щурится! И уже не шепчет, а вещает! Я отодвигаюсь от нее, а она, ничего не замечая, перебирает карты, смотрит на них и хмурится. Одну она уронила и даже не заметила: это двойка червей. Я придавливаю ее каблуком (мне кажется, одно из этих нарисованных сердец мое) и втаптываю со всей силы в ковер.

Когда я поднимаюсь со стула, она находит ее и тщетно пытается разгладить, потом снова утыкается в пасьянс.

Я снова смотрю на ее руки. Они стали белее, и ногти теперь ровные, без заусениц. У нее маленькие ручки, а в перчатке покажутся и того меньше — и будут совсем как у меня.

Это необходимо. Раньше надо было об этом подумать. Ричард скоро будет здесь, а у меня еще столько всего не сделано, я чувствую, как уходят, ускользают, словно юркие рыбы в глубину, мои часы и дни — их не поймать уже, не задержать. Ночью мне не спится. Когда наутро она приходит меня одеть, я хватаю ее за рукав.

— Ваше платье, Сью, какое-то затрапезное, — говорю я. — Мне кажется, вам пора переменить его.

Она отвечает, что другого у нее нет. Тогда я достаю из шкафа бархатное платье и заставляю ее примерить. Она неохотно оголяет плечи, вылезает из юбки и отворачивается от меня, стесняется. Платье ей узковато. Я с трудом застегиваю крючки. Поправляю на ней пышные складки юбки и иду за шкатулкой, где лежит брошь — та самая, с бриллиантами, — и бережно прикалываю ей на грудь, у самого сердца.

Потом подвожу ее к зеркалу.

Но тут входит Маргарет и уводит ее от меня.

...Я привыкла к ней, к тому, что она всегда рядом, живет, дышит, движется, — она для меня уже не просто наивная дурочка, которая старательно исполняет отведенную ей по плану роль, не Сьюки Сопли, а девочка, у которой есть свое прошлое, девочка со своими привычками и пристрастиями. И только сейчас до меня дошло, как же она похожа на меня лицом и фигурой, и я вдруг словно воочию увидела, что мы с Ричардом собираемся сделать. Прижавшись щекой к резному столбику балдахина, я смотрю на нее, как она охорашивается перед зеркалом — поворачивается то так, то эдак, расправляет юбку, — вживается в новое тесное платье.

— Вот бы тетушка моя на меня сейчас посмотрела! — радуется она, а я думаю: «Интересно, кто ждет ее там, в разбойничьей берлоге, — тетка, мать или, может, бабка?..» Представляю, как та, должно быть, места себе не находит, считает дни, когда ее маленькая воровка вернется домой... Вижу, как та ходит, по очереди перебирает ее вещицы — вещи Сью: то ленту потрогает, то бусы, то какой-нибудь безвкусный браслет...

Она их вечно будет перебирать, но пока она об этом и не подозревает. Как и Сью, целуя тетушку в морщинистую щеку, не подозревала, что целует ее в последний раз.

Так я размышляю, и мне становится жаль ее. Очень странно, подумала я и вдруг испугалась. Испугалась того, какой ценой придется заплатить за мое будущее. И само это будущее меня пугает — своей неизведанностью, а также теми незнакомыми и неуправляемыми чувствами и эмоциями, которые оно таит в себе.

Она об этом ничего не знает. Он тоже не должен знать. Он появляется у меня в гостиной после полудня — как во времена Агнес, — берет меня за руку, заглядывает в глаза, склоняется для поцелуя.

— Мисс Лилли, — произносит он, и голос его дрожит от нежности.

Он одет во все темное, строг и подтянут. Но все же проскальзывает в его манере держаться некая наглая самоуверенность, она едва заметна и ощущается лишь вблизи, подобно терпкому облачку духов. Даже сквозь перчатку я чувствую жар его губ.

Он оборачивается к Сью, та пытается сделать реверанс. Платья с корсажем не приспособлены для этого: она неуклюже, рывком, приседает, бахромчатая оборка на юбке смешно трясется. Она заливается краской.

Я вижу, он улыбается украдкой. Но вижу также, что он оценил платье и, верно, заметил белизну ее рук.

— Я чуть не принял ее за леди, клянусь вам! — говорит он, обращаясь ко мне.

И подходит к ней ближе. Рядом с ней он кажется еще выше — большой и черный, точно медведь. А она — как тростинка. Он берет ее за руку — какая большая у него ладонь, вся ладошка ее скрылась в его горсти, — и говорит:

— Итак, Сью, надеюсь, на новом месте вы показали себя как хорошая служанка?

Она смотрит в пол.

— Я тоже на это надеюсь, сэр.

— Да, — отвечаю я за нее. — Сью — хорошая девушка. Очень-очень хорошая.

Но чувствую, что слова мои звучат неубедительно. Он отпускает ее руку.

— Ну конечно, — миролюбиво говорит он, — она и должна быть хорошей, всякая девушка обязана быть хорошей, когда у нее перед глазами такой пример для подражания, как вы, мисс Лилли.

— Вы так добры, — отвечаю я.

— Любой джентльмен просто обязан быть добрым — рядом с вами.

И смотрит на меня. Он заметил меня, сделал сообщницей, он намерен вырвать меня из «Терновника», да так, чтобы я не поранилась, и я была бы не я, не дядина племянница, если бы смогла выдержать этот его взгляд без жуткого, идущего откуда-то из самых глубин трепета. Но я ощущаю этот подлый трепет, и ноги мои подкашиваются. Я улыбаюсь, и улыбка получается натужная.

Сью отворачивается. Неужели она думает, это я от любви? От этой мысли скулы мои сводит, я улыбаюсь деревянными губами. Ни ей в глаза смотреть нет сил, ни ему. Он отходит к двери, знаком подзывает ее к себе, и они стоят там пару минут, шушукаются. Он дает ей монету — я вижу, как блеснул желтый кружочек, — кладет монету на розовую ладонь, прижимает своими сильными пальцами — будто лапа с когтями. Она еще раз делает неловкий реверанс.

Теперь моя улыбка как посмертная маска. Когда она поворачивается ко мне, я не могу на нее смотреть. Ухожу в спальню, закрываю за собой дверь, ложусь лицом вниз на кровать — и меня прорывает: я корчусь от беззвучного смеха, он хлещет из меня, как фонтан грязной воды, так, что невозможно удержаться, — потом приступ проходит, и я затихаю.

— Как вам ваша новая горничная, мисс Лилли? — спрашивает он за обедом, глядя в свою тарелку.

Он ловко орудует ножом, отделяя рыбу от костей — кости тонкие, почти прозрачные, поверх рыбы дрожит толстый слой застывшего жира и соуса. Зимой еду нам подают почти остывшую, а летом — слишком горячую.

Я отвечаю:

— Очень... послушная, мистер Риверс.

— Так вы считаете, она подходит?

— Думаю, да.

— И у вас нет претензий к моей рекомендации?

— Нет.

— Ну что ж, я рад.

Он специально так долго об этом говорит. Дядя наконец услышал.

— О чем речь? — уточняет он.

Я утираю губы салфеткой.

— О моей новой горничной, дядюшка. О мисс Смит, которая поступила на место мисс Фи. Вы видели ее, и не раз.

— Скорее слышал — как она грохает каблуками у моей библиотеки. Так что она?

— Она прибыла ко мне по рекомендации мистера Риверса. Когда он встретил ее в Лондоне, она как раз подыскивала место, и мистер Риверс был так любезен, что вспомнил обо мне.

Дядя удивленно переводит взгляд с Ричарда на меня и обратно, словно пытается почуять, откуда ветер дует.

— Неужели? — спрашивает он медленно и тихо. — Мисс Смит, говорите?

— Мисс Смит, — говорю я твердо, — которая сменила мисс Фи. — Я невозмутимо очищаю от соуса вилку и нож. — Мисс Фи, папистку.