Тонкая работа - Сара Уотерс

Сара Уотерс

Тонкая работа

Ленни Гудингсу, Джули Гроу, Джудит Марри, Маркусу Хоффману, Бриджет Иббз, Кэролайн Хэллидей, Лоре Гоуит, Кейт Тейлор, Джоанне Калогерас, Джудит Беннетт, Синтии Херрап, Хирьяни Химоне и Веронике Раго.

Спасибо Дереку Джонсу и Линде Шонеси из «Аll Уатт», а также Мэри Маунт и Питеру Штраусу из «Пикадора».

Особая благодарность Рите Исаакс и Эндрю Моушену.

И отдельное спасибо Джону Кемпу за песни, которые он вспомнил; Дэвиду Хиллу за то, что он все читал и читал эту книгу, и Стивену Фостеру за то, что оставил книгу в покое.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

Звали меня тогда Сьюзен Триндер, или просто Сью. Я точно знаю, в каком году родилась, но долгое время понятия не имела, в какой день, и потому привыкла считать днем своего рождения Рождество. Я сирота. Моя мать умерла. Я никогда не видела ее и совсем не помню. И если говорить о родственных чувствах, то матерью мне скорее была миссис Саксби, а вместо отца — мистер Иббз, державший слесарную мастерскую на Лэнт-стрит, в Боро,[1] недалеко от Темзы.

Помню день, когда я впервые всерьез задумалась о том, что за мир меня окружает и какое место в нем отводится мне.

Была у нас девочка по имени Флора, она давала миссис Саксби пенни за то, чтобы я попрошайничала вместе с ней на представлении. Меня вообще часто брали с собой попрошайничать — в детстве у меня были очень светлые волосы, Флора и сама была белокурой, и я вполне могла сойти за ее сестрицу. Театр, куда она меня повела в тот вечер, о котором идет речь, назывался «Цирк Святого Георгия».[2] Шла пьеса «Оливер Твист». Вспоминаю о ней как о кошмарном сне. Как сейчас вижу уступы галерки, обрывающиеся в пустоту. Пьяную тетку — она вдруг вцепилась сзади в тесемки моего платья. Помню мерцание огней, сцену, залитую зловещим тусклым светом, и завывания актеров, и визг публики. Был там один герой в рыжем парике и с рыжими усами, так я решила, что он — переодетая обезьяна, до того он выделывался. Еще там была мерзкая рычащая псина с красными глазами, но хуже их всех, вместе взятых, был хозяин псины — Билл Сайкc, сутенер. Когда он стукнул бедняжку Нэнси дубинкой, все в нашем ряду повскакивали с мест. На сцену швырнули ботинок. Какая-то женщина рядом со мной не выдержала и заорала:

— Ах ты, зверюга! Гад ползучий! Да ты и мизинца ее не стоишь, подлец!

Не знаю отчего: оттого ли, что все разом поднялись, рискуя обрушить галерку, или оттого, что тетки подняли визг, а Нэнси, мертвенно-бледная, упала к ногам Билла Сайкса и больше не шевелилась, только я вдруг почему-то жутко испугалась. Мне показалось, что всех нас теперь убьют. Я зарыдала, и Флора никак не могла меня успокоить. А когда вопившая рядом женщина вдруг повернулась ко мне и растянула рот в улыбке, я зашлась пуще прежнего. Тут и Флора заревела — ей ведь было лет двенадцать-тринадцать, не больше. Она отвела меня домой, и миссис Саксби влепила ей пощечину.

— Ну и к чему ты потащила ее на такое непотребство? — возмутилась она. — Усадила бы по-тихому на лестнице. Не для того я отпускаю с вами моих деточек, чтобы потом их приводили ко мне в таком виде, — глянь, аж вся посинела от крика, бедная. Тоже мне, игрушку нашла!

Она усадила меня к себе на колени, и я снова расплакалась.

— Ну хватит, хватит, птичка моя, — сказала она.

Флора стояла перед ней молча и все наматывала на палец длинную прядь волос, прикрывала пунцовую щеку. Миссис Саксби была страшна в гневе. Она смотрела на Флору, топала по ковру ногой в домашней туфле, покачиваясь в кресле-качалке — это было допотопное скрипучее деревянное кресло, в которое никто не смел садиться, кроме нее, — и гладила меня по спине своей большой грубой рукой. Меня же всю трясло от рыданий. И вдруг...

— Знаю я твои штучки, — тихо произнесла она. Она и впрямь про всех все знала. — Что там у тебя? Пара утиралок, так? Пара утиралок и дамский кошелек?

Флора закусила прядь волос.

— Кошелек, — призналась она после короткой заминки. — И склянка духов.

— Покажи! — Миссис Саксби требовательно протянула ладонь.

Флора насупилась, но послушно сунула руку в прореху у пояса юбки и порылась там. Можете представить мое удивление, когда прореха оказалась вовсе не прорехой — в этом месте к платью был пришит потайной шелковый кармашек. Она вынула из него черный матерчатый кошелек и склянку с пробкой на серебряной цепочке. В кошельке оказалось три пенса и еще половинка мускатного ореха. Видать, все это Флора стащила у той подвыпившей тетки, что хватала меня за платье.

Когда откупорили склянку, запахло розами. Миссис Саксби понюхала.

— Не густо, — сказала она. — Разве это улов?

— Я бы еще нашарила, — Флора покосилась на меня, — если бы она не верещала.

Миссис Саксби качнулась вперед и влепила ей новую пощечину.

— Если бы я знала, что у тебя на уме, ты бы вообще осталась ни с чем. Так вот, послушай внимательно: хочешь жулить — бери любого другого ребенка. Только не Сью. Поняла меня?

Флора набычилась, но кивнула: мол, поняла. Тогда миссис Саксби продолжала:

— Хорошо. А теперь бери и спрячь как следует, не то нажалуюсь твоей матери, что ты гуляла с джентльменами.

Потом она уложила меня в свою постель — потерла ладонями простыню, чтобы согреть ее, подула на мои пальцы, чтобы согреть меня. Из всех своих воспитанников только со мной она так возилась, больше ни с кем.

— Ну как, Сью, теперь не боишься?

Но я боялась и честно в этом призналась. Сказала, что боюсь дядьки из спектакля, что он меня отыщет и стукнет своей дубинкой. Она ответила, что знает этого дядьку: он только притворяется.

— Это был Билл Сайкс, да? Он же из Клеркенвелла,[3] — добавила она. — Он в Боро и носа не кажет. Боится нашенских парней — еще накостыляют.

Я сказала на это:

— Но, миссис Саксби! Вы даже не представляете, что он сделал с бедняжкой Нэнси! Как стукнет дубинкой — и убил!

— Убил? — удивилась она. — Кого? Нэнси? Да я час назад ее видела. У нее только синяк под глазом. Она волосы зачесала на лицо, кудряшками прикрыла, со стороны можно подумать, он ее и пальцем не тронул.

— А вдруг он опять ее побьет? — спросила я.

Она ответила на это, что Нэнси в конце концов одумалась и навсегда ушла от Билла Сайкса, что она встретила симпатичного молодого человека из Уоппинга и тот устроил ее в лавочку торговать табаком и леденцами на палочке.

Она отвела ото лба мои длинные волосы и расправила их по подушке. Как я уже говорила, волосы у меня были тогда очень светлые (правда, когда я подросла, они потемнели до каштанового), и миссис Саксби мыла их с уксусом и расчесывала до блеска. Теперь же она пригладила их и, взяв одну прядь, поднесла к губам. И сказала:

— Если только Флора опять попытается сманить тебя на воровство — сразу говори мне, обещаешь?

Я пообещала.

— Вот и умница, — сказала она.

И ушла. Она унесла с собой свечу, но в двери оставила щелку, а занавеска на окне была из тюля, и в комнату проникал свет уличных фонарей. Так что было не очень темно, да и не сказать чтобы тихо. Этажом выше находилось несколько комнат, где время от времени собирались какие-то парни и девчонки: они смеялись и громко топали, бросали монеты, а то и вовсе плясали. В комнате рядом, за стенкой, жила сестра мистера Иббза. Она не вставала. Ей часто снились кошмары, и тогда она просыпалась и начинала пронзительно визжать. А по всему дому, уложенные в колыбельки валетом, как шпроты, лежали младенцы миссис Саксби. По ночам они в любую минуту могли поднять крик от малейшего шума. Тогда миссис Саксби обходила их с бутылкой джина и вливала каждому в ротик по капле, слышно было, как серебряная ложечка позвякивает о стекло.

Но в эту ночь комнаты наверху, похоже, были пусты, да и сестра мистера Иббза не вскрикивала, и, вероятно, оттого, что в доме было так тихо, младенцы спали спокойно. Привыкшая засыпать под шум и гвалт, теперь я никак не могла заснуть. Все представляла злющего Билла Сайкса и мертвую Нэнси, лежащую у его ног. Откуда-то из соседнего дома донеслась грубая мужицкая брань. Потом церковные часы отмерили час — и таким странным казался их перезвон, заглушаемый порывами ветра. Я вспомнила о Флоре: интересно, болит у нее щека или уже прошла? Потом подумала: а где находится этот Клеркенвелл, близко или далеко отсюда, и как скоро может добраться до нас дядька с дубинкой?

У меня всегда было богатое воображение, даже тогда. Когда на Лэнт-стрит послышались шаги, смолкшие прямо под моим окном, а вслед за этим заскулила собака, заскребла когтями, а потом дверное кольцо в мастерской стало тихонько поворачиваться, я подскочила как ужаленная, хотела закричать и непременно бы закричала, если бы собака не залаяла. Лай был знакомый, не как у того красноглазого чудища из театра: это подал голос наш пес Джек. Он был отличный сторож. Потом я услышала свист. Билл Сайкс не мог так нежно свистеть. Это свистел мистер Иббз. Он выходил за горячим мясным пудингом, чтобы поужинать с миссис Саксби.