Крепкие узы. Как жили, любили и работали крепостные крестьяне в России - Ника Марш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подросши, Орест получил вольную. В 1788 году его записали в Воспитательное училище при Академии художеств. Это был самый правильный выбор. Симпатичный мечтательный подросток оказался способным учеником. Лишь единственный раз он попробовал свернуть с назначенного ему пути: в 16 лет безответно влюбился и попросил императора Павла I отправить его на военную службу. По счастью, государь не принял всерьез прошение молодого художника. «Вернуть в Академию», – последовало распоряжение. Его выполнили незамедлительно.
Учеба закончилась в 1803-м, и Орест Кипренский выпустился с аттестатом первой степени. Благодаря хлопотам настоящего отца одновременно с документом Оресту вручили и шпагу. Он был официально признан дворянином. Теперь перед ним открывался путь в большую жизнь.
Новой ступенькой в карьере Ореста оказалось его изображение Дмитрия Донского на Куликовом поле. За это полотно он получил медаль и право уехать за границу, в Италию, продолжать обучение в Европе. Но поездку пришлось отложить: континент находился в состоянии перманентной войны. Только в 1816 году, уже после победы над Наполеоном, Кипренскому удалось уехать. Помогла ему в этом супруга императора Александра I, Елизавета Алексеевна.
Кипренский приехал в Италию и… обомлел. Он никогда еще не видел такой совершенной красоты, такого источника вдохновения. Это была любовь с первого взгляда – солнечная страна открыла Кипренскому свои объятия, и он наслаждался ею. Переполненный впечатлениями, Орест писал картины. Галерея Уффици заказала ему автопортрет, и работа очень понравилась. Вместо нескольких месяцев Кипренский задержался в Италии на год, затем еще. В 1821-м Кипренскому намекнули: надо бы вернуться. А он все еще не спешил паковать вещи.
Чуть раньше он создал дивное полотно «Девочка в маковом венке». Позировала ему юная Анна-Мария Фалькуччи. Шестилетнюю девочку Орест называл Мариучча и совсем по-отечески опекал ее. Матерью малышки была проститутка, мало заботившаяся о своей дочери. Русскому художнику она отдала ребенка на попечение, а Кипренский полюбил это беззащитное существо и старался дать ей ту ласку, которой она была обделена. «Она одна соединяет в себе для моего сердца, для моего воображения все пространство времени и мира»[90], – писал художник.
Однажды утром в мастерской художника нашли мертвую натурщицу (по разным версиям – это была мать Мариуччи), и Кипренского обвинили в убийстве. Хотя вскоре был обнаружен настоящий убийца, ревнивый слуга живописца, по Италии продолжали бродить нехорошие слухи. Имя Кипренского отныне было неразрывно связано с этим преступлением, и ему пришлось несладко: в его окна бросали камни, мальчишки кричали оскорбления ему вслед. Орест собрался уезжать, но перед этим определил Мариуччу в хороший пансион. Никто, кроме него, не смог бы позаботиться о сироте. На всякий случай было оставлено письмо для кардинала Э. Консальви, где художник выражал обеспокоенность возможным будущим Мариуччи и просил позаботиться о ней.
Возвращение в Россию ожидаемого спокойствия не принесло. Об итальянском убийстве уже слышали, и были люди, которые закрывали перед Орестом двери своих домов. Карл Брюллов с негодованием отмечал, что императрица не приняла его, и великие князья, с которыми Кипренский прежде был хорошо знаком, демонстрировали явное отчуждение.
Только два года спустя Елизавета Алексеевна дала Оресту Кипренскому аудиенцию. Это был своеобразный светский сигнал – художник вне подозрений или хотя бы прощен. Петербург снова был готов улыбаться ему. Но дальше этого дело не пошло. Академия отказала Оресту в звании художника, а выгодный заказ на портретную галерею героев 1812 года отошел Д. Доу.
Орест Кипренский все чаще испытывал чувство глубочайшего одиночества. Кто мог разделить его? Кто мог понять? И мыслями он снова обратился к Италии, к Мариучче. Как она там? Он попросил разузнать о девочке, уже повзрослевшей, а в 1828 году вернулся в Рим.
Они встретились спустя много лет. Анна-Мария Фалькуччи, девочка в маковом венке, вышла замуж за того, кто рисовал ее шестилетней. Кипренский даже принял католичество, чтобы обряд прошел по всем правилам. Наконец-то он был счастлив! А еще он узнал, что император Николай I приобрел его картину «Вид Везувия», и появилась надежда на новое признание на Родине. Следовало ехать, ехать немедленно, с молодой красавицей-женой.
В сборах и хлопотах художник не обратил внимания на простуду. А она оказалась коварной. Спустя три месяца после свадьбы Ореста Кипренского не стало. Уже после его смерти родилась девочка Клотильда, его единственный ребенок.
Следы Мариуччи и Клотильды затерялись в Италии. В Россию вдова Кипренского не поехала. Как сложилась жизнь дочери великолепного крепостного художника – увы – остается загадкой. И таких немало. Почти ничего не известно о жизни двух крепостных живописцев, Иване и Александре Мельниковых. Остались записи, что принадлежали они семье Строгановых, что работали на рубеже XVIII и XIX столетия – но этих сведений явно недостаточно. Их полотна хранятся в Березниковском музее. Авторство одного из них установили случайно, разглядывая расходные книги монастырей.
Потому что не все картины XVIII и XIX веков, хранящиеся в столичных и местных музеях, содержат подпись автора. «Портрет работы неизвестного» – такое пояснение нередко можно встретить в залах галерей. Весьма вероятно, что эти картины писали крепостные художники. От них не осталось имен, и восстановить истину уже невозможно: давным-давно почили потомки их владельцев. Но они оставили след, и мы любуемся им.
Глава 20
Крепостные умельцы
Помимо шелков и драгоценностей каждая знатная дама любила кружева. Ими украшали парадные платья и нижнее белье, ажурный узор оплетал перчатки, спускался с плеч в виде модных шалей. Дорогие кружева закупали во Франции и в Италии, но с XVIII века[91] появились и собственные умелицы, способные создать рисунок не хуже. Русские крепостные кружевницы трудились не покладая рук.
Эта работа считалась такой тонкой и сложной, что требовалось много лет на совершенствование навыков. Крошечные петельки, невесомые нити, сложные переплетения – создать подобное могли только очень умелые руки. И очень юные. В кружевницы отдавали с малолетства, с пяти или шести лет.
Труд был тяжелым, требовал постоянного напряжения зрения. Зоркий глаз ребенка не шел ни в какое сравнение со взглядом взрослого человека. Поэтому уже девятилетние девочки начинали работать над кружевами и к пятнадцати годам достигали совершенства в своем ремесле. И постепенно слепли.
Кружевницы работали много часов подряд, их взгляд был постоянно сконцентрирован на новом изделии. Добавим к этому отсутствие электрического освещения. Хотя помещения для кружевниц старались сделать светлыми, источников света все равно не хватало. А если приходила пора выполнять особенно важную или срочную работу, трудиться приходилось сверх меры, иногда в потемках. Неудивительно, что со временем мастерицы теряли зрение. Некоторые доходили до полной слепоты. Да и руки, измученные трудом, со
