Крепкие узы. Как жили, любили и работали крепостные крестьяне в России - Ника Марш

Петру Губонину, в отличие от крепостного Платона Богдановича, повезло – помещик Бибиков довольно легко отпустил его в 1858 году. Не разглядел в камнерезе будущего миллионера и дворянина!

Граф Сергей Юльевич Витте [84]написал о нем в конце XIX века: «толстопуз, простой русский мужик, который начал карьеру с мелкого откупщика, а затем сделался подрядчиком и строителем железных дорог».

В этой характеристике все правда – Петр действительно был человеком простым и без образования, начинал как обычный каменщик, а затем сумел подрядиться на постройку каменных мостов. Заработать на вольную он смог в 23 года, и после этого не было таких горизонтов, до которых Губонин не смог бы дотянуться.

Он верно выбрал направление для своей деятельности – железные дороги в России развивались семимильными шагами. Московско-Курская, Орловско-Витебская, Уральская горнозаводская и Балтийская… Губонин стал одним из основателей Бакинского нефтяного общества, принимал участие в создании Северного общества страхования. Кипучая деятельность бывшего крепостного приносила такой доход, что он смог за 250 тысяч рублей купить имение Гурзуф и еще отдавать солидные средства на благотворительность. Деньги Петра Ионовича Губонина были вложены и в строительство храма Христа Спасителя, и Политехнического музея, и духовной семинарии в Твери. Он учреждал именные стипендии и стал членом общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. А после грандиозных пожертвований в 1870-х Губонин добился дворянского звания.

Спустя еще несколько лет у Петра появился герб и потомственное дворянство. «Не себе, а Родине» – гласил его девиз. Но этим званием Губонин не кичился и даже преподнес императору Александру II серебряную чернильницу с надписью: «От бывшего крестьянина, ныне твоей милостью действительного статского советника».

Наследникам Губонина в 1894 году осталось около двадцати миллионов рублей, не считая прочих домов и земельных угодий. Похоронили Петра Ионовича в его любимом Гурзуфе, силами и стараниями владельца перестроенном в настоящий высококлассный курорт.

Из крепостных талантов вышли и дельцы Абрикосовы, открывшие в Москве знаменитую кондитерскую фабрику. А все потому, что помещица из села Троицкое позволила Степану Николаеву перебраться в город. Условия были такими же, как у Морозова, – плати оброк и занимайся своим делом. Степан Николаев умел варить сладости, особенно хорошо получалась у него пастила из абрикосов. Оттуда-то и возникла фамилия – Абрикосовы. Пастилу в Москве полюбили, лавка Степана работала бесперебойно, и полученный доход позволил выкупить свободу. Абрикосов стал называться купцом 3-й гильдии.

После смерти предприимчивого Степана дело взяли в свои руки его сыновья, Иван и Василий. Но так бывает, что дети оказываются куда менее талантливы, чем их родители, – оба Абрикосова разорились. И только внук Степана Николаева, Алексей, сумел возродить кондитерское дело и даже поставить его на широкую ногу. Именно его считают самым одаренным в семье: шутка ли, в 18 лет уже самостоятельно вел бухгалтерию! Абрикосов-внук делал не только пастилу, но еще и конфеты, варенье и вкусные пряники. Слава абрикосовских сладостей снова пошла по всей Москве, и в 1872 году Алексей Иванович уже поставлял в лавки и магазины 30 тысяч пудов своей продукции за год. На тот момент внук уже звался купцом 1-й гильдии, то есть поднялся на несколько ступенек выше, чем его дед.

Замечательное качество сладостей во многом объяснялось качеством сырья, которое использовал Абрикосов. Чтобы получать его бесперебойно, он открыл представительство в Крыму. А попутно участвовал в создании банка, Московского купеческого общества, сахарного завода… Семья Абрикосовых владела, помимо прочего, доходными домами – они принадлежали жене Алексея Ивановича, Агриппине. И всем семнадцати выжившим наследникам сумели дать хорошее образование.

Абрикосовы попали в торговые «верхи» – к концу века стали называться поставщиками двора Его Императорского Величества. На них трудились почти 2 тысячи работников, для которых строили специальные казармы и столовые. Имелась при фабрике и собственная больница, и, по традиции того времени, храм. Перед Первой мировой войной бывшие крепостные уже имели годовой оборот почти в 4 миллиона рублей.

Но в 1918 году фабрику национализировали. Затем абрикосовское детище получило название в честь большевика, слесаря, кочегара и машиниста Петра Бабаева. К кондитерскому делу не прикасавшегося. Таково было веяние эпохи: пролетарское происхождение имело большее значение, чем заслуги. И в этом заключается грандиозная несправедливость: свою фабрику Абрикосовы открыли благодаря умному и работящему крепостному Степану Николаеву. Простому крестьянину, из самых низов.

Переименовали – причем несколько раз – и ткацкую фабрику, открытую в Иваново крепостным Ямановским. Все началось во второй половине XVIII века, когда крестьянин графа Шереметева получил право заниматься производством полотна. На начало следующего столетия это была уже вторая по величине фабрика в губернии, а к концу XIX века на ней трудились полтысячи рабочих. Незадолго до Февральской революции производство Ямановских объединилось с Куваевским, а в 1918-м было точно так же национализировано, как и фабрика Абрикосовых. Увы, но Большая Ивановская мануфактура (так она стала называться впоследствии) закончила свое существование в 2008 году.

Крепкие хозяйственники, талантливые люди, неравнодушные к своему делу, внимательные к мелочам – многие крепостные использовали появлявшиеся возможности, чтобы достичь своей мечты. Они открывали лавки, «дорастали» до заводов и фабрик, не забывая при этом о благотворительности и меценатстве. Каждый род русских предпринимателей XVIII–XIX веков непременно выделял большие собственные средства на приюты, больницы, строительство храмов, открытие театров и библиотек. Их капиталы приумножались, но с этим множилось и благосостояние империи, поэтому-то многие из них удостоились дворянских званий, получали право представлять свои товары на международных выставках, называться почетными гражданами.

Все, что они создали, было отнято у их потомков в годы революции. Но это уже история другого рода. А сейчас поговорим о прекрасном. О других талантах – художниках, вышедших из крестьянской среды.

Глава 19

Крепостные художники

Мальчика Ваню родители «драли нещадно», как рассказывала позже его дочь, за то, что отлынивал от работы. Солевару Степану рисование казалось глупым занятием, барским. Это хозяева, графы Строгановы, могли рассматривать картины или учить отпрысков живописи. А ребенку из «простых» следовало поскорее озаботиться получением профессии.

Иван Дощенников (эту фамилию запишут позже) родился в 1812 году в Новом Усолье. Грамоте обучался скверно, от случая к случаю, а вот «баловаться с красками» любил намного больше. Когда сообщили об этом графу, тот предложил Ивану учиться. Но получилось не сразу, а потом уже Дощенникова от холста было не оторвать. По заказу Строгановых он писал жанровые зарисовки и портреты, а потом попробовал себя в иконописи. Когда граф Сергей Григорьевич собрался достраивать церковь Рождества Богородицы Добрянского завода, Ивану поручили разработать композицию иконостаса. Проект, представленный на бумаге, Строганову понравился, и Дощенников написал, в общей сложности, двадцать семь икон для Добрянского храма.

А в «свободные годы», уже после отмены крепостного права, Иван позволил себе пошутить – написал картину «Игра в дурачки дедушки со внучкой», где каждый легко узнал местного управляющего Агеева, очень любившего общество юных барышень. Из-за этого