Черный скоморох - Сергей Шведов

– Я протестую,– возвысил свой голос Пигал до такой степени, что сидящая напротив несравненная тетушка вздрогнула и взглянула на него с удивлением.

– Брюнетка – это мой идеал,– тихо отозвался ибсянин.– А идеал трудно поддается исправлению.

Феликс на эти слова только плечами пожал. Раздеть женщину – это, прямо скажем, не самый замысловатый фокус. Подобные фокусы барону Садерлендскому и прежде не раз удавались, и даже без всяких магических заклинаний.

Далее обед протекал без происшествий. Просвещеннейший Пигал являл собой образец сиринской галантности, а Феликс Садерлендский – образец либийской живости. Ну а Андрей Ибсянин если и являл собой что-то, то, скорее всего, образец каменного истукана. Во всяком случае, на все попытки несравненной брюнетки Хилены завязать более близкое знакомство отвечал лишь пожатием плеч. Пигал вскользь заметил мессонскому барону, что Ибис – чрезвычайно странная планета. Отсюда, видимо, и недоверие молодого человека к женщинам вообще. Во всяком случае, Пигал Сиринский странностям сына Леды нисколько не удивился. Ну а завязавшийся вскоре разговор с достойной женщиной и вовсе отвлек внимание любезного сиринца от сумрачного ибсянина. Разговор был, в сущности, ни о чем, но для погрязшего во вселенских делах Пигала таил в себе неизъяснимое очарование давно минувших дней, когда его еще волновали глаза встречных женщин, а шелест юбок заставлял сердце биться чаще. Если бы кто-нибудь сейчас предположил, что просвещеннейший магистр влюбился, то он бы отверг это предположение с негодованием. В его ли годы пускаться в подобные авантюры. С другой стороны, сиринское воспитание не позволяло Пигалу сидеть букой на ибсянский манер и молча пялить глаза на женщину, словно она стена или шкаф. Надо сказать, что поведение ибсянина вносило в непринужденную обстановку, возникшую после сытного обеда, нервозную ноту. Несравненная брюнетка выглядела несчастной, и бросивший в ее сторону случайный взгляд магистр вдруг заметил, что она сильно подурнела. Это его слегка обеспокоило и даже нарушило ход мыслей, которыми он собирался поделиться со своей очаровательной и мудрой собеседницей. Пигал не удержался и взглянул на печальную брюнетку во второй раз. Увиденное настолько поразило его, что он не смог удержаться от крика. Причем это был крик не удивления, а ужаса. Несравненная брюнетка куда-то исчезла, а на ее месте сидело существо, напоминающее кикимору с Селы.

– Что происходит? – воскликнул с удивлением барон Садерлендский.

А происходило нечто несуразное, поскольку несравненные вместе со своей тетушкой меняли внешность с невероятной быстротой, так что от обилия ликов у Феликса в глазах зарябило. Что же касается блондинки Милены, то она стремительно превращалась в урода, весьма напоминавшего чудище с карты, подаренной Феликсу просвещеннейшим Пигалом. Барон Садерлендский схватился было за меч, но его остановил голос Андрея Ибсянина:

– Не убивай ее, барон, она безобидна. Все эти образы она черпает из твоей головы.

Просвещеннейший Пигал хоть и с опозданием, что, разумеется, никак не красило магистра Белой магии, но обрел-таки себя. Во всяком случае, обрел способность мыслить, а следовательно, и говорить. С точки зрения ученого, планета Релан, бесспорно, была уникальным явлением, но для простого человека, имеющего чувства и нервы, климат здесь был неподходящим. Тем более что Андрей Ибсянин оказался прав: кто бы ни были эти существа, но в своих трансформациях они использовали образы, таившиеся в памяти собеседников. Среди гостей чудесного дворца объявился сильно постаревший Летучий Зен. А следом – канцлер Весулий, который откровенно смеялся Пигалу в лицо, чего прототип никогда себе не позволял. Ну и совершенно не было продыху от девиц, в том числе и самого вульгарного вида.

– Это перестает быть интересным,– сказал Феликс Садерлендский, когда какой-то дебошир запустил в него пивной кружкой.

От кружки барон благополучно уклонился и отвесил оплеуху наглецу. После чего начался ад кромешный. Существа завизжали на все лады и ринулись в драку на не ожидавшего подобного оборота событий Пигала Сиринского. Магистр не выказал доблести, а благоразумно ретировался за спины своих спутников, которые взялись за мечи. Кровь полилась бурным потоком. Во всяком случае, Пигал бежал уже по чудовищно скользкому полу, среди отсеченных рук и голов, причем руки норовили ухватить его за ноги, а отсеченные головы скакали мячиками и устрашающе щелкали зубами с явным намерением вцепиться в глотку. Пару раз Пигал ощущал хватку чужих пальцев на шее и только чудом успевал их отодрать. Трижды его спасал Феликс Садерлендский, причем однажды от Гига Сигирийского, который от настоящего отличался разве что неестественно бурым лицом и оловянными глазами.

– К лошадям отходите,– крикнул Андрей Ибсянин, отражая удар чудовищной палицы, которой орудовал лже-Весулий.

У самого выхода дорогу Пигалу перегородила очаровательнейшая Сабина, которая, однако, весьма нелюбезно вцепилась пальцами в волосы просвещеннейшего магистра. Счастье еще, что тех волос осталось мало, и потные пальцы просто скользнули по лысине. Очумевший от ужаса Пигал свалил лже-Сабину ударом кулака в челюсть, вспомнив очень ко времени мальчишеские забавы. К счастью для путешественников, этот сброд не только на них нападал, но и активно выяснял отношения между собой, иначе вырваться из сумасшедшего дома невредимыми им вряд ли бы удалось.

В седло Пигал взлетел легкокрылой бабочкой, чего с ним не случалось по меньшей мере лет тридцать. И, надо отдать должное вефалийскому жеребцу, упрашивать себя он не заставил. От бешеной скачки и пережитого страха у магистра едва не закружилась голова, и пришел он в себя только тогда, когда услышал у самого уха спокойный голос ибсянина:

– Хотите водички попить, магистр?

Воды Пигал выпил, тем более что в глотке у него пересохло, но прощать ибсянину его непостижимое легкомыслие он не собирался.

– Бросьте, просвещеннейший,– вступился за брата Феликс.– Если бы трефовый не расшевелил это гнездо, то неизвестно бы, чем все для нас закончилось.

– Нет, известно,– возвысил голос магистр.– До того, как этот неразумный человек затеял свои эксперименты с брюнеткой, мы полностью контролировали ситуацию и могли выйти из положения без лишних волнений.

– Не знаю,– покачал головой Феликс.– Вряд ли эти уроды нас так легко выпустили бы.

– Не знаю я никаких уродов,– даже взвизгнул от возмущения Пигал.– Это твой брат раскачал ситуацию, а потом не сумел удержать процесс в безопасном русле.

– Магистр прав,– сказал Андрей.– Я никак не предполагал, что столь поначалу вялый процесс превратится в чудовищную вакханалию.

Просвещеннейший Пигал словами молодого человека остался удовлетворен. Способность признавать собственное ошибки – это главное достоинство всякого порядочного человека. Конечно, очень может быть, что в данной ситуации и сам магистр оказался не на высоте, но обнародование собственных ошибок он счел непедагогичным. Причин для паники пока не было. Рассчитывать на гостеприимство планет Темного круга просто глупо, а молодым людям события сегодняшнего дня послужат хорошим уроком перед грядущими испытаниями. Что же касается самого Пигала, то для него подобные приключения в будущем нежелательны, поскольку мышечный тренинг ему ни к чему, а пищи для ума все эти передряги дают крайне мало.

Ночь прошла спокойно, а поутру просвещеннейший Пигал пришел к выводу, что выбранный им путь к цели вряд ли можно признать удачным. И даже не пережитое вчера приключение тому причиной, а осознание того, что темные силы, бросившие вызов Светлому кругу, никак себя не проявили до сих пор.

– Так вы считаете, магистр, что наши несравненные существуют сами по себе и вне зависимости от тех чудищ с карт, которые вздумали с нами потягаться? – спросил Феликс.

– Это совершенно очевидно, человек молодой,– снисходительно пояснил Пигал,– иначе они не оставили бы нас в покое.

– Возможно, я вас разочарую, просвещеннейший,– усмехнулся барон,– но мне кажется, что вы поторопились со своими оптимистическими выводами.

Поднявшееся в отдалении гигантское облако пыли приближалось слишком стремительно для того, чтобы у Пигала возникло желание вступать в дискуссию с молодыми людьми. Скачка возобновилась с новой силой, к большому неудовольствию сиринца, который был слишком стар, чтобы испытывать удовольствие от подобного способа передвижения. К тому же реланские ландшафты сильно разонравились Пигалу, а здешние дороги уж точно не шли ни в какое сравнение с сиринскими. Да и дорог, в общем-то, никаких не было, а было обширное кочковатое поле, по которому и неслись галопом запалившиеся кони.

– А вот и станция! – крикнул Андрей Ибсянин.– Наше счастье.

В этом Пигал был абсолютно согласен с молодым человеком, поскольку вефалийские кони вряд ли могли выдержать еще пятнадцать минут подобной скачки. Магистр первым и на удивление бодро ссыпался с седла и первым же припал ладонями к прохладному камню. Ворота станции распахнулись, пропуская беглецов внутрь вместе с храпящими конями, и тут же захлопнулись за их спинами, навсегда отрезая от планеты Релан, которая не оставила у Пигала никаких приятных воспоминаний.