Горец-грешник - Ханна Хауэлл

Он посмотрел на Морейн, которая, казалось, была полностью поглощена вышиванием цветочков; ощущая его плохое настроение, она долго не поднимала глаз от шитья. Наконец раздражение окончательно отпустило Торманда, он даже почувствовал себя странно тронутым тем, что эта девушка, помимо своей воли втянутая в его неприятности, пытается защитить его, распознать его врагов.

Что ж, он позволит ей сохранить свой секрет. Он не станет рассказывать ей, что ее видения обретают материальную силу — по указанию шерифа Саймона многие люди вовлечены в поиск хижины, которую она описала. Печально, конечно, что вынужденное заточение и невозможность участвовать в поисках никак не улучшают его настроения. Морейн теперь — его женщина, и он должен быть среди тех, кто выслеживает негодяев, вознамерившихся причинить ей зло.

Его женщина. Торманд подумал, что, пожалуй, звучит это неплохо. Раньше он не замечал за собой подобного эгоистического инстинкта, но с Морейн вознамерился почувствовать себя собственником.

— Похоже, твоя подруга решила принести в приданое огромный сундук постельного белья? — спросил он с улыбкой.

Посмотрев на Торманда, Морейн с удивлением обнаружила, что от того дурного настроения, с каким он вернулся от Саймона, не осталось и следа. С облегчением вздохнув, она улыбнулась в ответ.

— У нее нет ни земель, ни состояния, но она хочет, чтобы у нее тоже было что показать, — ответила Морейн. — Поэтому все женщины ее семейства целые дни проводят за рукоделием. Я ей помогаю, так что хорошо, что твой брат привез необходимую материю.

— Если вся работа окажется такой же великолепной, родственники Джеймса будут в восторге. — Он вздохнул. — Извини, что последние несколько часов я был немного не в настроении. Можешь смеяться, но я вдруг пожалел самого себя.

— Пожалел? Из-за чего?

— Мне стало чертовски жаль, что, впутываясь в эти неприятности, более того, вовлекая в них своих братьев, Саймона и тебя, сам я вынужден скрываться, вместо того чтобы разыскивать своих врагов, которые с завидным упорством пытаются затащить меня на эшафот.

— Да, наверное, все это очень больно бьет по самолюбию знатного рыцаря.

Он мягко засмеялся:

— Похоже, ты не слишком сочувствуешь моим горестям.

— Я сочувствую, но…

— Ах это пресловутое «но»!

Она оставила без внимания его поддразнивание.

— Торманд, пойми, здесь тебя не достанут ни горожане, ни убийцы, здесь ты можешь переждать самое опасное время, а присоединившись к Саймону, подвергнешь себя огромному риску. Неразумно гоняться за сумасшедшей парочкой и рисковать попасть под камни разбушевавшейся толпы лишь для того, чтобы успокоить свою уязвленную гордость. Не забывай, что разъяренные горожане представляют опасность и для твоих друзей, которые обязательно бросятся защищать тебя в случае чего. И тогда охваченные страхом, озлобленные люди будут сражаться с теми, кто будет пытаться спасти твою жизнь. Твоих защитников толпа будет считать своими врагами.

Выговорившись, она даже слегка испугалась, что позволила себе зайти слишком далеко, но Торманд, по-видимому, не рассердился.

— Я все понимаю, — тихо ответил он. — Именно поэтому не стал противиться и согласился на затворничество. Я доверяю Саймону, этот человек знает, что делает. Но все же мне трудно сидеть здесь, ничего не предпринимая.

Морейн кивнула и, чуть помедлив, спросила:

— Они вышли на след этих мерзавцев?

— Круг понемногу сужается.

— Хорошо, значит, мы на верном пути. — Она покачала головой. — Как жаль, что тех, кто швырял камни в ваш дом, нельзя никак вразумить. Тогда они стали бы вашими помощниками в поисках, а тебе не пришлось бы больше оставаться пленником в этой темнице.

— Ну, темница темнице рознь. Но ты права в главном. Я был бы только помехой, мое присутствие лишь подстрекало бы толпу, а значит, все бы оказались в опасности. Или пришлось бы соблюдать особую осторожность, чтобы меня никто не увидел. Так что в любом случае на поиски оставалось бы меньше времени. Как сказал Саймон, он предпочел бы поймать проклятых убийц прежде, чем меня повесят. Так способен поступить только настоящий друг, согласна?

— У Саймона Иннеса мрачноватое чувство юмора.

— Верно, но не забудь, что ему частенько приходится иметь дело с самыми грязными людскими пороками. Думаю, Саймон видел почти все проявления зла, которое люди могут причинить друг другу. Иногда мне даже кажется, что этот горький опыт медленно разъедает его душу.

— Или сердце, — пробормотала Морейн. — Ему хоть чем-нибудь помогло то, что я видела во сне?

Торманд кивнул:

— А как же! Он уже воспользовался этими сведениями.

— Имя женщины ему кого-то реально напоминает? Мысленно я уже называю ее Адой.

— Саймон тоже считает, что ее зовут Ада, хотя ему так и не удалось раздобыть достоверной информации о жене Маклина. К сожалению, его воспоминания о встрече с ней слишком слабы, чтобы можно было полагаться на них. Удивительно, но не удалось пока найти и кого-то из слуг, работавших на Маклина, и это внушает подозрения. Может, они просто сбежали, хотя, конечно, все возможно. Эта парочка оставляет после себя слишком много трупов. — Торманд встал и протянул ей руку: — Пойдем в постель, Морейн. Давай больше не будем говорить о грустном.

Она покраснела, но отложила в сторону свое рукоделие и вложила свою ладонь в его руку. Торманд повлек ее к кровати и, остановившись у изголовья, поцеловал Морейн с такой нежной страстью, что у нее закружилась голова. Затем сгреб угли в очаге и задул свечи за исключением одной, стоящей рядом с постелью. Морейн почувствовала себя не так скованно, когда свет в комнате превратился в слабое мерцание. Это было глупо, если принимать во внимание, как часто они занимались любовью, но она все еще стеснялась, когда он видел ее наготу.

Целуя ее покрасневшие от смущения щеки, Торманд медленно раздевал ее. Он делал это неспешно, наслаждаясь каждым открывающимся его взгляду кусочком ее бархатистой кожи. Не меньшее удовольствие ему доставляло смущение, смешанное с желанием, которое он видел в ее глазах, когда осторожно, словно драгоценный сосуд, укладывал Морейн на мягкую перину. Он и раньше знал, что достаточно легко пробуждал в женщинах влечение плоти, но когда страсть просыпалась в Морейн, он волновался, как никогда раньше. Ни одна из его бывших возлюбленных так не будоражила его кровь. С теми, другими, его заботило лишь то, чтобы его собственное влечение было удовлетворено. Но сейчас Торманду хотелось, чтобы Морейн ощутила всю страсть, на которую он способен, и ради этого он был готов пожертвовать собственными удовольствиями.