Семейство Борджа (сборник) - Александр Дюма

В тот же вечер г-ну Грею, главе посольства, нанес якобы личный визит некий придворный и в беседе с ним сказал, «что будет крайне трудно сочетать безопасность королевы Елизаветы и сохранение жизни узницы; кроме того, ежели королева Шотландии будет помилована и когда-нибудь она или ее сын взойдут на английский престол, это поставит под угрозу жизнь членов комиссии, голосовавших за смертный приговор; по его мнению, есть лишь один способ все уладить: король Шотландии должен отказаться от своих претензий на английское королевство, а иначе Елизавете просто-напросто опасно сохранять жизнь шотландской королеве». Г-н Грей, пристально глянув на гостя, поинтересовался, не его ли государыня поручила ему высказать эти соображения. Однако придворный заявил, что сам дошел до этого и высказывает эти мысли как собственное мнение.

Приняв в последний раз шотландских послов, королева объявила, что «после долгих раздумий она не нашла способа сохранить жизнь королеве Шотландии и обеспечить при этом собственную безопасность, а посему не может помиловать ее».

На таковое заявление г-н Грей ответил, что «в таком случае, раз дело принимает подобный оборот, они имеют повеление своего государя заявить ей от имени короля Иакова, что все, что было совершено с его матерью, не имеет законной силы, понеже у королевы Елизаветы нет права судить королеву, такую же, как она, равную ей по сану и по рождению; вследствие всего вышесказанного они предупреждают, что сразу же по их возвращении, как только их государь будет осведомлен, чем завершилось их посольство, он соберет сословия и направит посланников ко всем христианским государям, дабы обсудить с ними, что они могут предпринять, дабы отомстить за ту, кого не сумели спасти».

Елизавета вновь вышла из себя и сказала, что не верит, будто их король поручил им говорить с нею подобным образом, но послы ответили, что готовы вручить ей это заявление в письменном виде, скрепленное их подписями; тогда Елизавета объявила, что направит посланника к своему доброму и верному союзнику королю Шотландии, дабы все это уладить с ним. Но послы сообщили ей, что их государь не примет никого до их возвращения. После этого Елизавета попросила их не уезжать в ближайшее время, поскольку она еще не приняла окончательного решения.

Вечером после этой аудиенции г-на Грея навестил лорд Хингли и, увидев у него превосходные пистолеты, привезенные из Италии, весьма их хвалил; сразу же после его отъезда г-н Грей попросил родственника лорда Хингли отвезти ему эти пистолеты в подарок. Молодой человек, крайне обрадованный столь приятным поручением, решил исполнить его в тот же вечер и отправился во дворец королевы, где жил его родственник, дабы вручить ему подарок. Однако едва он успел войти, как его задержали, обыскали и нашли при нем подаренные пистолеты. И хотя пистолеты не были даже заряжены, молодого человека подвергли аресту, правда, в Тауэр не отправили, а содержали под охраной в его собственной комнате.

На другой день разошелся слух, что шотландские послы тоже хотели убить королеву и что у убийцы были обнаружены пистолеты, которые ему вручил собственноручно Грей.

Этого оказалось вполне достаточно, чтобы у послов открылись глаза. Убедившись, что они ничего не в силах сделать для несчастной Марии Стюарт, послы оставили ее на произвол судьбы и уже на следующий день отбыли в Шотландию.

Как только они уехали, Елизавета послала своего секретаря Дейвисона к сэру Эймиасу Полету. Дейвисону было поручено вновь прощупать тюремщика в отношении судьбы узницы; королеву пугала необходимость публичной казни, и она вновь вернулась к давним замыслам насчет отравления или убийства Марии Стюарт, однако сэр Эймиас Полет заявил, что не впустит к Марии никого, кроме палача, но и тот должен будет представить приказ об исполнении приговора, составленный по всей форме. Дейвисон доложил его ответ Елизавете, и та, слушая его, неоднократно топала ногой, а когда он договорил, воскликнула, не в силах сдержаться:

– Проклятие! Этот щепетильный болван только и знает, что кричит без передышки о своей верности, но не желает доказать ее!

Елизавете пришлось решиться; она истребовала у Дейвисона приказ об исполнении приговора, а когда тот принес его, то, позабыв, что ее мать-королева кончила свою жизнь на эшафоте, с полнейшим бесстрастием поставила свою подпись, велела приложить большую государственную печать и со смехом сказала:

– Ступайте, объявите Уолсингему, что с королевой Марией покончено. Только сделайте это осторожно, а то он болен, и я боюсь, как бы он не умер от удивления.

Шутка была тем более жестокой, что Уолсингем, как всем было известно, являлся самым непримиримым врагом шотландской королевы.

Вечером того же дня, то есть в субботу четырнадцатого, был вызван во дворец родственник Уолсингема сэр Бил. Королева вручила ему смертный приговор и вместе с ним адресованное графам Шрусбери, Кенту и Ратленду, а также другим знатным дворянам, живущим в окрестностях Фотерингея, повеление присутствовать при смертной казни. Бил взял с собою лондонского палача, которого Елизавета ради такого экстраординарного случая велела одеть в черный бархат, и отбыл через два часа после получения приговора.

Мария Стюарт уже два месяца знала про приговор, вынесенный ей членами комиссии. В тот самый день, когда он был объявлен, ей сообщил о нем ее духовник, которому один-единственный раз позволили повидаться с нею. Мария воспользовалась этим визитом, чтобы передать со священником три письма, которые она тогда же и написала: одно, адресованное папе Сиксту V, второе – дону Бернардино Мендосе[79] и третье – герцогу де Гизу.[80]

«4 декабря 1586 года.

Любезный мой кузен, который мне дороже всех на свете, я говорю вам «прощайте», ибо я готовлюсь принять смерть по приговору неправедного суда, и притом смерть, которой, слава Богу, не умирал никто из нашего рода, ни одна королева, тем паче моего сана и происхождения. И все же восславьте Господа, дорогой мой кузен, поскольку, живя узницей, я была бесполезна для дела Бога и его церкви, меж тем как моя смерть, напротив, докажет мою твердость в вере и готовность принять мученичество ради поддержания и восстановления католической церкви на этом злосчастном острове. Хотя палач никогда доселе не обагрял руки нашей кровью, не почитайте, мой друг, мою смерть позорной, ибо приговор еретиков, не имеющих никакого права судить меня, королеву, пойдет перед судом Божиим на пользу детям его церкви. Впрочем, согласись я на то, что мне предлагают, чаша сия миновала бы меня. Все из нашего дома преследовались этой сектой, и доказательство тому ваш славный отец,[81] заступничеством которого я надеюсь обрести милосердие праведного Судии. Я оставляю на вас моих несчастных слуг, уплату моих долгов и прошу служить ежегодную панихиду по мне, но не из ваших средств, а обратитесь с прошением об указе на сей счет, каковой вы истребуете, когда услышите про мои намерения относительно моих несчастных и верных слуг, которые станут свидетелями моей последней трагедии. Да ниспошлет Господь благоденствие вам, вашей жене, детям, братьям и родичам, а прежде всего нашему главе, моему брату и кузену, и всем его родственникам. Благословение Божие и мое, которое я дала бы своим детям, да низойдет на ваших, хотя я все-таки поручаю Божьему попечению и собственного сына при всей его неблагодарности и заблуждениях. Вы получите от меня кольца, которые будут напоминать вам, чтобы вы молились за душу вашей несчастной кузины, не имеющей ничьей помощи и совета, если не считать Бога, который дает мне силу и мужество противостоять стае завывающих волков, окруживших меня. Да будет славен Господь.

С полным доверием отнеситесь ко всему, что сообщит вам человек, который передаст от меня кольцо с рубином, ибо заверяю, что он скажет, как я и велела ему, чистую правду, особенно что касается моих несчастных слуг и доли каждого. Рекомендую вам этого человека как совершенно честного и порядочного, поместите его в каком-нибудь хорошем месте. Прошу вас, не нужно, чтобы знали, что он говорил с вами наедине, поскольку зависть может повредить ему. За два с лишним года я много выстрадала и даже не могу дать вам об этом представления. Да славится Господь во всем, и да ниспошлет он вам благодать быть стойким в службе его церкви, пока вы живы, и да никогда не лишится этой чести наш род: пусть все мы, мужчины и женщины, будем готовы пролить нашу кровь в войне за веру, отметя в сторону все мирские побуждения. Что касается меня, я считаю, что и по матери, и по отцу рождена, чтобы отдать свою жизнь за веру, и не намерена отступаться от нее. Иисус, распятый за нас, и все святые мученики делают нас своим заступничеством достойными добровольной жертвы, которую мы приносим своей плотью ради его славы!