Семейство Борджа (сборник) - Александр Дюма

– Миледи, – подойдя к столу и указывая на Новый Завет, промолвил граф Кент, – эта книга, на которой вы клянетесь, не настоящая, потому что это папистская версия, и посему вашу клятву должно считать не более достоверной, чем книга, на которой она принесена.

– Милорд, – отвечала королева, – возможно, то, что вы говорите, верно для вас, но не для меня, поскольку я знаю, что эта книга – точное и подлинное изложение слов нашего Спасителя, сделанное весьма ученым и почтенным доктором и одобренное церковью.

– Ваша милость, – возразил граф Кент, – закоснела в том, что узнала и чему научилась в юности, и никогда не интересовалась, что хорошо, а что плохо. Неудивительно, что вы упорствуете в своих заблуждениях, ведь вы никогда не имели возможности послушать человека, который помог бы вам познать истину. А поскольку у вашей милости осталось всего несколько часов жизни и нельзя терять ни минуты, мы, с позволения вашей милости, пришлем к вам декана из Питерборо, человека величайшей учености в вопросах религии, который словом своим приуготовит вас к спасению, которому вы, к величайшему нашему сожалению и к прискорбию нашей августейшей государыни, препятствуете приверженностью к папистским безрассудствам, мерзостям и простительным только малым детям глупостям, из-за которых католики расходятся со святым словом Божиим и познанием истины.

– Вы заблуждаетесь, милорд, – мягко заметила королева, – полагая, будто я бездумно росла в вере своих отцов и не занималась самым серьезнейшим образом столь важной проблемой, каковой является религия. Напротив, я в своей жизни встречалась со сведущими и учеными людьми, которые научили меня всему, чему следовало научить, и я многое почерпывала из чтения их книг, пока меня не лишили возможности внимать их слову. Присутствующий здесь граф Шрусбери подтвердит вам, что после прибытия в Англию я во время поста думала над этими проблемами и слушала ваших ученейших богословов, но их слова нисколько не задели моей души. Так что совершенно бессмысленно, милорд, – улыбнулась она, – присылать к такой закоснелой особе, как я, декана из Питерборо, сколь бы знающ он ни был. Единственное, что я попрошу взамен него, милорд, и за что буду вам благодарна превыше всех мер, – пришлите ко мне моего духовника, которого вы держите здесь взаперти, чтобы он дал мне утешение и приуготовил меня к смерти, а в случае его отсутствия любого другого католического священнослужителя, кем бы он ни был, пусть даже бедным деревенским священником, ибо Господу это неважно, и он требует от него не учености, но веры.

– Сожалею, ваша милость, – объявил граф Кент, – но вынужден отказать в этой вашей просьбе, ибо исполнить ее означало бы поступить противу нашей религии и совести, и посему мы вновь предлагаем вам достопочтенного декана из Питерборо, убежденные, что он даст вашей милости утешение куда успешнее и принесет пользы куда больше, чем любой епископ, священник или викарий католического исповедания.

– Благодарю, милорд, – еще раз отказалась королева, – но мне не о чем с ним говорить, а так как совесть моя чиста и я не совершала преступления, за которое меня казнят, то с Божьей помощью мученичество заменит мне исповедь. А теперь, милорд, я напомню вам ваши недавние слова, что мне осталось мало жить, и эти немногие часы мне будет куда полезнее провести в молитве и благоговейном самоуглублении, а не в пустых препирательствах.

С этими словами она поднялась, кивнула графам, сэру Билу, Эймиасу и Друри и величественным жестом показала им, что желает остаться одна, но, когда они уже уходили, вдруг вспомнила:

– Кстати, милорды, к какому времени я должна приготовиться умереть?

– Завтра к восьми утра, миледи, – запинаясь, ответил граф Шрусбери.

– Прекрасно, – бросила Мария. – А не можете ли вы мне сообщить от имени моей сестры Елизаветы ответ на письмо, которое я написала ей около месяца назад?

– Простите, миледи, а о чем было письмо? – осведомился граф Кент.

– О моих похоронах, милорд. Я просила, чтобы меня погребли во Франции в кафедральном соборе Реймса рядом с моей блаженной памяти матерью-королевой.

– Это никак невозможно, миледи, – отвечал граф Кент, – но вам не стоит беспокоиться обо всем этом: королева, моя августейшая повелительница, предусмотрит и устроит все должным образом. У вашей милости есть еще какие-нибудь просьбы к нам?

– Еще я хотела бы знать, – продолжала королева, – будет ли дозволено моим слугам вернуться в свои страны с тем немногим, что я смогу им дать. Признаться, это и вправду очень мало за их долгую службу мне и долгое заключение, которое они претерпели из-за меня.

– У нас нет никаких полномочий отвечать на этот вопрос, миледи, – сказал граф Кент, – но думаем, что и здесь, как во всем прочем, будут отданы распоряжения сделать все в соответствии с вашим волеизъявлением. У вашей милости есть к нам еще вопросы?

– Нет, милорд, – ответила королева и вновь кивнула. – Вы можете удалиться.

– Минуточку, милорды! Минуточку! – вскричал старик-врач, выскочив из ряда слуг и бросившись на колени перед графами.

– А вам что угодно? – осведомился граф Шрусбери.

– Сказать вам, милорды, – отвечал со слезами на глазах Бургуэн, – что время, которое вы отвели ее величеству для столь важного дела, каким является прощание с жизнью, совершенно недостаточно. Вспомните, милорды, какой сан имела и какое место занимала среди монархов на земле та, кого вы приговорили к смерти, и подумайте, можно ли и пристойно ли относиться к ней как к обычной приговоренной из простого народа. Сделайте это, милорды, если не ради этой благородной королевы, то хотя бы ради нас, ее несчастных слуг, которые так долго имели честь быть рядом с ней, и потому мы не можем и не готовы так скоро с ней расстаться. И потом, милорды, даме ее положения и сана необходимо некоторое время, чтобы отдать последние распоряжения относительно своих дел. Боже, что станется с нею и со всеми нами, если перед смертью наша госпожа не будет иметь времени распорядиться своим наследством, произвести расчет, привести в порядок свои бумаги и грамоты? Она должна вознаградить нас за службу и распорядиться насчет панихид. И теперь ей придется заняться либо тем, либо другим. Но мы знаем, милорды, что она станет заниматься лишь нами, и, таким образом, пренебрежет собственным спасением. Милорды, дайте ей несколько дней сроку! Наша госпожа слишком горда, чтобы просить вас об этой милости, и потому я прошу об этом от имени всех нас и умоляю не отказать несчастным слугам в просьбе, которую ваша августейшая королева, несомненно, удовлетворила бы, если бы мы имели счастье припасть к ее стопам.

– Миледи, вы действительно еще не написали духовной? – спросил сэр Роберт Бил.

– Нет, сударь, – ответила королева.

– В таком случае, милорды, – обратился он к графам, – может быть, и впрямь стоит дать отсрочку на день или на два?

– Невозможно, сударь, – решительно произнес граф Шрусбери, – день и час установлены, и мы не можем сдвинуть этот срок ни на минуту.

– Довольно, Бургуэн, довольно, – промолвила королева. – Приказываю вам встать.

Бургуэн встал, а граф Шрусбери, повернувшись к сэру Эймиасу Полету, который стоял позади него, сказал:

– Сэр Эймиас, мы оставляем на вас эту женщину. Возьмите ее на свое попечение и держите под строгой охраной до нашего возвращения.

После этого он удалился, и с ним вместе ушли граф Кент, сэр Роберт Бил, Эймиас Полет и Друри, королева же осталась со своими слугами.

Она обернулась к служанкам, и лицо у нее было такое безмятежное, словно то, что сейчас происходило тут, не имело большого значения.

– Ну, что, Энн, – обратилась она к Кеннеди, – разве я не предсказывала вам, разве не была уверена, что в глубине души им безумно хочется это сделать? Во всех их действиях я видела цель, которую они себе поставили, и прекрасно знала, что я слишком большая помеха для их ложной религии, чтобы меня можно было оставить в живых. А сейчас, – продолжала она, – давайте поскорей поужинаем, чтобы у меня осталось время.

Но, видя, что слуги, вместо того чтобы готовить ужин, все так же стоят, плача и причитая, сказала с грустной улыбкой:

– Дети мои, нет никакой причины для слез, напротив, если вы меня любите, вы должны радоваться, что Господь позволяет мне умереть за его дело, избавляя от мук, какие я терпела целых девятнадцать лет. И я благодарю его, что он велит мне отдать жизнь во славу его религии и его церкви. Так что успокойтесь, мужчины пусть займутся приготовлением ужина, а мы, женщины, пока помолимся.

Мужчины, утирая слезы, вышли, а королева и женщины опустились на колени. Было прочитано много молитв, после чего Мария Стюарт поднялась и велела принести все оставшиеся у нее деньги. Пересчитав, она разделила их на части и положила в кошельки, и в каждый вложила записку с собственноручно написанным именем того, кому этот кошелек предназначается.