Особенности национальной гарнизонной службы - Виктор Преображенский

Еще больше везло тем, кто до призыва в армию успевал хорошо освоить гражданскую специальность того же маляра или плотника. Из их числа формировались бригады надомников — солдат, которые за спасибо ремонтировали квартиры начальников и начальников своих начальников. Ребята эти, как правило, вообще не появлялись в подразделениях, а если им приходилось там бывать, пугали молодых офицериков своим сытым, довольным видом, отнюдь не уставными спортивными костюмами и буйно заросшими головушками.

Неплохо устраивались в армии и те, кто имел автомобильные права и сумел пристроиться водителем на какую-нибудь машину, а также солдатики, родители которых могли и хотели расплачиваться за очередное увольнение сына из расположения части водкой, вином, коньяком или какими иными дарами окружающей их природы. Бывало, что везло и тем, кому, по идее, не должно было везти — не имеющим состоятельных родителей или гражданской специальности, приобретенной до призыва в ряды Вооруженных сил. Особенно везло тем, кого командиры продавали на время «в рабство» на какое-нибудь предприятие, которое расплачивалось с частью стройматериалами, деревом, металлом, столь необходимыми для нормальной жизнедеятельности любого воинского коллектива или для ремонта в квартирах начальников. Измотавшись физически на самой черновой работе, ребята, по крайней мере, наедались от пуза и возвращались в подразделения сытые и довольные, задаренные конфетами и сигаретами. Полностью счастливыми оказывались те, кому удавалось попасть в группу «рабов», направляемых по бартеру — ящик за человека — на консервные, табачные или ликероводочные предприятия. Почему, спросите? А попробуйте отгадать с трех раз…

По причине моей давнишней дружбы с карандашами и красками меня довольно часто освобождали от различных занятий для «оформительских работ». Работы эти предполагали создание бесчисленных боевых листков, обновление бесконечно облупливающейся наглядной агитации, а также рисование нескончаемых школьных стенгазет для офицерских отпрысков и занимали все мое время — от подъема до отбоя.

Очень скоро «оформительство» обрыдло мне настолько, что я начал искренне мечтать о занятиях по политподготовке, где под замполитское журчание вполне можно было всхрапнуть. А еще я мечтал попасть хоть в какую рабкоманду (в смысле, «команду рабов»). Для смены занятия и хотя бы небольшого отдыха. Стояло непривычно жаркое лето, и больше всего на свете мне хотелось попасть в рабство на пивзаводик, куда ежедневно снаряжались мои сослуживцы, зарабатывающие на пару вечерних канистр свежего холодного пива для отцов-командиров и не отказывающие себе в этом напитке во время работы.

Изнывая от жары в клетушке, выделенной мне в качестве мастерской в клубе части, я поделился своими мечтами с нашим фотографом, который наравне со мной, строителями, водителями, каптерами, писарями, кладовщиками, рабами и прочими представителями высшего солдатского сословия входил в элитарное подразделение армейских бездельников, являющихся стратегическим резервом целой армии таких же бездельников, наводняющих войска и штабы всех уровней. После первой же фразы мечты мои были приняты и разделены, и мы принялись обсуждать детали предстоящей операции, самым сложным в реализации которой было найти подходы к начальнику штаба, дружившему с директором пивзавода и лично набиравшему рабкоманды.

Решение этой проблемы взял на себя мой друг-фотограф, совсем недавно пополнивший семейный фотоальбом начштаба неплохими снимками, и уже через день мы действительно оказались в составе команды, выстроившейся для последнего инструктажа перед зданием штаба.

— Пивком захотели побаловаться? — почти нежно спросил нас начштаба.

— Так точно, товарищ гвардии майор! — хором ответили мы, зная его как вполне нормального человека, способного пошутить и понять чужую шутку, в радостном предвкушении предстоящего удовольствия не обращая внимания на незнакомый огонек, полыхнувший в глазах офицера. А напрасно…

— Ну что, ребятки, — сказал директор завода, — пиво, говорят, любите?

— Любим! — привычным хором ответили мы.

— А какие марки предпочитаете? — спросил мужик, и, сообразив, что кроме «Жигулевского» мы, наверняка, ни одной не знаем, добавил — Мы здесь производим «Украинское», «Рижское», «Золотое кольцо»… Какое предпочитаете?

— Да нам бы… — замялись мы.

— Не беспокойтесь, ребята, майор меня предупредил, что приедут любители пива, так что в обиде не останетесь!

С этими словами добродушный хозяин повел нас куда-то в глубь завода и, отпирая своим ключом какую-то дверь, рассказал о том, что сейчас нам предстоит посетить помещение, где располагаются цистерны, в которых доходит до нужной кондиции пиво, предназначенное для (при этом он сделал многозначительную паузу и показал пальцем в небо) самих верхов.

Преисполненные сознанием причастности к чему-то особому и страждущие вкусить нечто особое, мы последовали за директором по узкой металлической лестнице куда-то в глубь земли, где, как оказалось, и хранились эти вожделенные цистерны, наполненные холодной влагой, такой желанной после зноя, царящего снаружи.

— Пробуйте сколько хотите, — милостиво разрешил нам директор, показал, как пользоваться кранами, установленными в цистернах, и, оставив нам пару высоких дегустационных стаканов, удалился. — Меня дела ждут, ребята, так что я пойду… Да, я вас закрою, чтобы сюда кто другой не пробрался, а потом открою. Пейте на здоровье!

Проглотив пару стаканов из первой от входа цистерны, мы перешли к следующей емкости, искренне радуясь, что своим самоотверженным ратным трудом, солдатской смекалкой и определенной настойчивостью заслужили такое удивительное поощрение со стороны прямого армейского начальника. Прохлада, царящая в подвале, обилие разных сортов прекрасного пива, явно недоступного для простых смертных, привели нас в такое блаженное расположение духа, что в течение ближайшего часа мы успели порядком нагрузиться любимым напитком, благословляя и того, кто его изобрел, и того, кто нас сюда отправил, и тех, кто его производил.

Прошло еще какое-то время, и естество нашей природы потребовало восстановить баланс жидкости в организме, однако сколько ни искали мы в этом храме чистоты и порядка отхожее место, обнаружено оно так и не было. Несмотря на всю естественность желания, облегчиться здесь же, на месте, нам не позволяли воспитание, армейская дисциплинированность, а главное — глубокая привязанность к находящемуся рядом благородному напитку. И мы решили ждать избавления из плена, невольно думая о том, как хорошо сейчас наверху, на солнышке.

В течение ближайшего часа мы перепробовали с десяток занятий, которые, как нам казалось, были способны отвлечь от естественных потребностей переполненных влагой организмов. Сначала мы рассказывали друг другу анекдоты. Потом играли в «балду», «железку» и «города». Затем принялись прыгать на месте и с энтузиазмом выполнять ненавистный еще недавно комплекс армейских гимнастических упражнений, оказавшихся не худшим способом восстановления нормального кровообращения.

Еще через час мы абсолютно продрогли и с омерзением отворачивались от гигантских цистерн, заполнивших помещение. Мы пробрались к входной двери и, убедившись, что она надежно закрыта, принялись барабанить в нее кулаками и сапогами и отчаянно звать на помощь, понимая, что если помощь не подоспеет вовремя, мы рискуем околеть или опозорить честь мундира. В самом прямом смысле.

Надежда на помощь в лице какого-то рабочего появилась через час-другой нашего активного, но абсолютно безрезультатного выламывания двери. Рабочий выслушал нас и не спеша пошел искать директора, который появился через час-полтора и, провозившись еще минут пятнадцать с дверью, выпустил нас на волю, хитро улыбаясь при виде солдат, дико несущихся по территории завода в поисках отхожего места.

Оставшиеся до окончания учебки месяцы службы я с воодушевлением малевал боевые листки, щиты наглядной агитации и школьные стенгазеты, молясь, чтобы поскорее завершалось наиболее пригодное для потребления пива время года, и с содроганием думая, что начальник штаба может вновь засунуть меня в состав рабкоманды, на пивзавод. Все это время в моей «мастерской» не было видно и нашего батальонного фотографа, с головой ушедшего в съемку, проявку и печать снимков всего живого, что могло попасться на его пути.

Надо сказать, что я с тех пор отличаюсь крайней умеренностью в употреблении пива и даже жарким летом могу позволить себе не больше стакана этого неплохого в целом напитка.

Крыса

Первые месяцы срочной службы, проходившие в ветхих строениях царской постройки, связаны с массой незабываемых случаев, один из которых вполне мог закончиться плачевно.

Не знаю, как в других учебках, но в нашей сержанты-старожилы уделяли немало внимания леденящим кровь курсантов рассказам о том, как в прежние годы на территорию части по никому не известным подземным коммуникациям неоднократно проникали террористы, вырезавшие за одну ночь по сотне военнослужащих. Делалось это, как гласила солдатская молва, в абсолютной тишине: террористы, заткнув рты безмятежно спящих защитников Родины, орудовали шомполами, которыми они протыкали уши своих жертв. До сегодняшнего дня понятия не имею, насколько это соответствует истине, но рассказывали, что, проникая в мозг, шомпол мгновенно лишал жизни людей, которые даже пикнуть не успевали. Подобными мифами сержанты, как им казалось, совершенствовали состояние нашей боеготовности и, надо подчеркнуть, с успехом добились того, что после пары месяцев службы мы — «духи» — были в состоянии подняться и одеться по полной форме всего за 45 секунд, что считалось соответствующим неписаной норме так называемого «гвардейского подъема». Достиг этой рекордной скорости и я, хотя, признаться, укладываться в положенный срок мне удавалось только тогда, когда вместо портянок я натягивал на ступни носки, запрещенные уставом, но бережно хранимые, как напоминание о гражданской жизни, свободе, солнышке и девушках, беззаботно шастающих за высокими заборами части.