Особенности национальной гарнизонной службы - Виктор Преображенский

Вечером вместо успевшего надоесть сухпая [4], несмотря на робкие возражения сопровождающего офицера, нам предстояло смолотить с десяток жареных цыплят, несколько палок копченной рыбы и груду свежих овощей, так что спать мы улеглись с полным ощущении того, что засыпаем дома, а не в вихляющем из стороны в сторону, дребезжащем всеми своими старыми деталями поезде.

Новое место службы

Пронзительный голос муллы, вещавшего с вершины стройного, обвитого тончайшим каменным кружевом минарета, стал первым впечатлением от нового места службы, куда поезд благополучно довез нас одним солнечным ноябрьским утром. Разбудив не без помощи проводника явно перебравшего прошлой ночью офицера, мы высыпали на привокзальную площадь города Н., бывшего, между прочим, столицей автономной республики.

Обещанную машину из штаба за нами так и не прислали, и под рассеянным взором постепенно приходящего в себя капитана мы двинулись навстречу Судьбе, рискуя свернуть шеи от обилия новых и ярких впечатлений. Необычность чувственного восприятия окружающего не померкла и после того, как мы переступили въездные ворота, выкрашенные привычной зеленой краской, потому что находившиеся в районе КПП офицеры все сплошь были не в кителях, а в рубашках, а солдаты… В совершенно незнакомых и даже чуждых нашей прежней армейской эстетике панамах, выгоревших на солнце хэбэ, с болтающимися значительно ниже пояса ремнями, новые однополчане произвели на нас ошеломляющее впечатление, разительный эффект которого лишь в малой степени смягчали напутствия, полученные в стенах родной части. Нас предупреждали, что показательная учебка и «настоящие войска» — явления малосхожие, но действительность превосходила все ожидания и усугублялась видом тощих коров, за полным отсутствием какой-либо растительности вынужденных тоскливо жевать содержимое урн.

Часа два мы провели в перекрытой маскировочной сетью курилке, дожидаясь окончания перерыва и возвращения с сиесты офицеров, которым предстояло распределить нас по частям. В итоге оказалось, что местный кадровик сегодня на службу уже не явится, и это пустяшное вроде бы обстоятельство сыграло решающую роль во всей моей последующей жизни. Вышедший для знакомства с нами майор оказался офицером политотдела армии, занимающимся военно-политическим изучением видного отсюда невооруженным глазом противника. Узнав, что за плечами у меня иняз и несколько лет работы в «Интуристе» и перебросившись со мной парой фраз на английском, он сходу состряпал рапорт о зачислении меня в распоряжение политотдела дивизии, подписал его у какого-то начальника и решил мою судьбу на ближайшие двенадцать месяцев.

«Мартский» кот

Писать я начал за много лет до того, как пошел в армию. Изведя тонны бумаги и чернил, иногда даже сам оставался доволен тем, что выходило из под моего пера. Но реальные навыки письма мне удалось получить только в армии. Точнее, в политотделе, куда был прикомандирован после окончания учебки. Именно там мне впервые пришлось написать что-то, предназначенное для прочтения не только мною самим. Что, говоря по правде, оказалось куда сложнее, чем это можно было предположить.

Меня, бравого гвардии сержанта, так и не успевшего усвоить лихую армейскую манеру представления и общения, неплохо приняли в коллективе, каждый член которого владел несколькими иностранными языками и всю жизнь занимался изучением того, что тогда было принято называть «вероятным противником». Офицеры читали абсолютно недоступные для простых смертных иностранные газеты и журналы, регулярно слушали радиостанции, передачи которых безбожно глушились, и вели какие-то формуляры и досье, пополняемые не всегда понятными записями и заметками. А еще они составляли листовки, радиограммы и программы устного вещания, которые предназначались для применения в боевых условиях, чтобы подорвать боевой дух противника, склонить его к невыполнению приказов собственного военного командования, сдаче в плен, выходу из войны.

Лишь много позже, когда мне самому доверили написать первую в жизни листовку, я убедился в том, какой чистейшей воды профанацией было занятие этих неглупых интеллигентных людей, мысли которых подвергались обязательной цензуре чиновников от политорганов. Но поначалу я даже не пытался скрыть восторг от общения с этими интеллектуалами, являвшими собой племя «белых ворон» в окружающем их параллельно-перпендикулярном примитивизме. И даже не мечтал, что когда-нибудь и мне будет доверена хотя бы теоретическая попытка написать нечто, рассчитанное на находящихся за тысячи миль людей. С тем большим трепетом я предпринял попытку написать листовку, которая, понятно, в итоге оказалась нещадно раскритикованной тем самым чиновником, в обязанности которого входило утверждение подобных документов. Прочитав представленный текст, генерал-политработник добродушно предложил мне дополнить его острой критикой заокеанских толстосумов и призывом к классовой солидарности трудящихся. И искренне вознегодовал, когда я тактично попытался высказать явному неспециалисту свои соображения.

Впрочем, все это было много позже, когда я отслужил положенные полтора года срочной службы, получил офицерское звание и был призван в кадры вооруженных сил. А тогда, только попав в новый для себя коллектив, я страшно переживал по поводу первого самостоятельного задания. Побеседовав со мной, новый начальник предложил мне подготовить материал об очередных маневрах НАТО на ТВД, определил срок сдачи текста и попрощался.

Привыкшему к повсеместной практике армейского «просиживания штанов» от звонка до звонка, мне была не совсем понятна эта ситуация. За непродолжительный период службы я успел убедиться в абсолютно дурной организации труда воинских коллективов и знал, что в ожидании очередного «мудрого указания» самодура-начальника давно сделавшие свое дело люди вынуждены часами тупо высиживать на своих рабочих местах, а тут…

— Мы работаем на конечный результат, — сказал мне один из сослуживцев, лейтенант, к которому я обратился за разъяснением. — Главное, чтобы ты своевременно и хорошо справлялся со своей работой, а где ты ее делаешь — на рабочем месте или дома — твое личное дело…

Подобная постановка вопроса находилась в прямом противоречии с обычной для армии стратегией создания видимости «тотальной занятости», однако с помощью нашего начальника оказалась вполне дееспособной. Рациональной и эффективной. Именно такой, которая, сочетая доверие и спрос, гарантировала достижение максимально высоких результатов. Через сколько-то лет, став каким-никаким начальником, я с удовольствием продолжил этот испытанный стиль работы, а тогда, получив первое задание, признаться, был слегка шокирован. Тем более, что дома, где я мог спокойно трудиться, у меня по понятной причине не было, а в политотделе мне определили вполне удобное рабочее место за письменным столом, имевшим даже запирающиеся ящики!

Как бы то ни было, я с энтузиазмом взялся за выполнение поставленного задания и убедился в его сложности. В самом деле, творить для души и писать по заданию — вещи диаметрально противоположные, и, взявшись за ручку, я очень скоро сообразил, что без навыков штабной публицистики это не так-то просто. Битый час прокорпел я над конструированием элементарных фраз, раз десять начинал свой материал заново, пока не добрался до гениального, как мне показалось, художественного сравнения, чудо как подходившего к общему тону моего повествования.

Речь шла об агрессивной сущности империалистов, которые, видимо, напились валериановых капель и уподобились блудливым мартовским котам.

«Мартовским? — переспросила тень сомнения, закравшаяся в мое сознание, испытывающее потребность справиться с первым заданием как можно лучше. — Мужики здесь грамотные, нельзя допустить ошибку… Если в прилагательных „январский“, „февральский“, „апрельский“, „майский“ и так далее пишется суффикс „ск“, то почему „мартовский“? „Мартский“, что ли? Звучит, конечно, странно, но, понятно, русский — язык особенный…»

Все еще сомневаясь, я в очередной раз перечислил в уме ряд прилагательных, образованных от названий месяцев, и остановился на варианте «мартский», который наиболее подходил к моему случаю. Думаю, не надо уточнять, что после того, как мое произведение было прочитано начальником, за мной на долгое время утвердилась соответствующая кличка.

В целом же, как оказалось, новый коллектив весьма отличался от прочих подразделений штаба. Особенно это было ощутимо именно с точки зрения лингвистики, об обширных знаниях наших командиров в области которой можно судить хотя бы по тому печальному факту, что даже начальник штаба армии, человек блестяще закончивший Академию Генерального штаба и, по сути, несущий ответственность за планирование боевых операций в рамках целого операционного направления на ТВД, был искренне удивлен, что наши офицеры, регулярно прослушивающие, в частности, радиостанции различных арабских стран, владеют столькими иностранными языками.