Клоны - Павел Амнуэль

А шрам остался.

Но главное – никто, кроме Тома, не мог сказать «крошечная моя»… только почему Минни? С женщиной, носившей такое имя, Том не был знаком, это имя никогда не звучало в их разговорах, в Ваймеа Лайма не знала женщины с таким именем. Интуиция, которой она доверяла больше, чем фактам, определенно говорила, что ни с кем, кроме нее, Том не знался, не виделся, не встречался, не…

Тогда – почему Минни?

Если Том скрывал от нее планы, если смог скрыть подготовку к полету, то, может, и женщину сумел спрятать?

Господи, какая чушь…

А разве не чушью были утверждения русских, будто сигнал получен с расстояния в сотни световых лет? Конечно, они ошибаются. Это спутник. Наверняка военная программа. Вечные секреты.

«Я должна сообщить мистеру Хаскеллу!»

Леонид заморочил ей голову объяснениями, а шеф – как его фамилия? Длинная и непривычная: Бредихин – совсем сбил ее с толку, уверяя, что сам обо всем расскажет, когда с передачей наступит определенная ясность.

Почему она поддалась? Это Том, он на спутнике, спутник в опасности, знают об этом в НАСА или нет, ей неизвестно. Почему она лежит и плачет, когда нужно действовать?

Леонид позвонил в половине восьмого.

– Я иду? – спросил он.

Лайма хотела ограничиться кивком, но молчание Леонид мог понять по-своему, и она сказала:

– Запись у вас с собой?

– Да, – Леонид, похоже, ждал этого вопроса и ответил раньше, чем Лайма закончила фразу.

За прошедшие часы Лайма сделала две вещи, которые, как ей казалось, могли (должны были) серьезно изменить ее жизнь. Она позвонила в канцелярию профессора Хаскелла и, не пожелав разговаривать с директором (он был свободен и, как сказала Мэг, его секретарша, готов был ответить Лайме), попросила назначить встречу на понедельник. За три дня она, возможно, поймет, чего от нее хотят русские астрофизики, и, самое главное, возможно (было бы замечательно!), узнает, что на самом деле произошло с Томом, почему его хоронили в закрытом гробу и как тут замешано НАСА, а в том, что НАСА замешано, у Лаймы не было сомнений. Она вспомнила мимолетный и, как ей тогда показалось, бессмысленный разговор, состоявшийся у нее с Томом на второй или третий день их знакомства. Они бродили по пляжу Васамеа, все еще узнавая друг друга, и Том произнес вскользь: «С детства хотел полететь в космос, и, в конце концов…» Он замолчал, глядя на пролетавший над заливом самолет, и Лайма спросила: «В конце концов – что?». Том будто очнулся после транса, посмотрел Лайме в глаза и пробормотал: «Ничего… так… мечты детства. Иногда они сбываются, чаще – нет».

Понять Тома можно было по-разному, и Лайма поняла, как ей хотелось. Она ошиблась? Том иногда исчезал на три-четыре дня, ездил за оборудованием в Гонолулу, она знала об этом не только с его слов. К тому же, они общались по мобильному. Тем не менее, возможно…

Лайма отыскала в интернете сайт НАСА (почему не сделала этого сразу?), отдел подготовки астронавтов, список кандидатов… Ее остановило требование ввести пароль. Тогда она отправила запрос в дирекцию – фамилия, имя (свои и Тома), причину запроса, все по форме. Получила подтверждение и думала теперь о том, не поступила ли глупо – если Том полетел на спутник, и со спутником произошло несчастье, никому об этом не сообщили, а Тома похоронили в закрытом гробу, инсценировав аварию, то и запрос ее мог вызвать не ту реакцию, на какую она рассчитывала.

Странно устроена у человека память, и странно порой работает ассоциативный ряд. Может, только у женщин? Набирая текст запроса и думая, мог ли Том так поступить с ней, и могли ли с ней так поступить официальные лица из НАСА, Лайма не вспомнила, что в тот роковой день сама проводила Тома на работу, и никуда он не отлучался почти месяц, и как он мог через три часа оказаться на пустынном шоссе Мамалахоа, если на самом деле находился на погибавшем спутнике?

Леонид выглядел смущенным. Лайме, когда она открыла ему дверь, показалось, что русский ее боится. Днем он был не таким скованным – может, потому, что они встречались в официальной обстановке?

Лайма не стала спрашивать, хочет ли гость выпить, голоден ли он, ей было не до приличий. Пусть еще раз покажет запись. Первый шок прошел, и она сумеет разглядеть детали, на которые раньше не обратила внимания.

Ноутбук лежал на журнальном столике, и Леонид, присев на угол дивана, достал из кармана флэш-диск. Лайма села рядом и повернула экран так, чтобы лучше видеть. Возникло изображение тесного помещения, Том еще не вошел, но сейчас Лайма знала, что хотела увидеть.

Она надавила клавишу паузы, изображение застыло, несколькими движениями мышки Лайма приблизила нужный участок.

– Видите? – сказала она.

– Да, – кивнул Леонид. Конечно, они видели эту надпись, пытались перевести, но ни один интернет-словарь не нашел соответствий. – Что-то написано или нарисовано. Изображение очень нечеткое, особенно после увеличения. Да еще помехи при передаче.

– Тогда я не разглядела, – с горечью произнесла Лайма. – Не обратила внимания. Потом вспомнила… Вы говорите, это не Том? Вот же написано!

На экране была часть стены рядом с круглым темным отверстием. Табличка с тремя то ли строками, то ли пунктирными линиями.

– Комао Калоха, астронавт-исследователь, – прочитала Лайма.

– Комао?

– В гавайском нет буквы «т». Комао – Том.

– Надпись – на гавайском?

– На языке олело Гавайи, – Лайма перемещала изображение, пытаясь добиться лучшей видимости. – У нас был пиктографический язык до того, как в начале девятнадцатого века, во времена короля Камеаме?а Первого, христиане-миссионеры приспособили латиницу.

– Вы уверены?

Лайма не ответила. Гавайскому ее обучила бабушка, а потом она пополняла свои знания, хотя язык считался мертвым и использовался только в быту. Отвратительное, нечеткое изображение. Комао. Сейчас он войдет в каюту, сядет перед камерой…

– Я должен позвонить Папе, – пробормотал Леонид.

– Я должна позвонить Хаскеллу, – сказала Лайма и протянула руку к лежавшему на журнальном столике мобильному телефону. Леонид положил свою ладонь на пальцы Лаймы.

– Вы обещали, – произнес он с просительной интонацией. Он не мог приказать, не мог даже настаивать.

– Лайма, – Леонид хотел, чтобы его голос звучал убедительно, но получалось плохо. – Если это действительно Том, чего быть не может… но если это Том, запись попадает в компетенцию НАСА, а не обсерватории Кека…

– Хаскелл скажет, с кем нужно связаться, или свяжется сам. Том в опасности!

Неужели эта женщина так уверовала в воскрешение любовника, что элементарные вещи проходят мимо ее сознания? Том в опасности! Даже если это Том и если, вопреки всем данным, передача шла со спутника или межпланетной станции, то все уже кончилось – люди погибли.

– Том погиб, Лайма, – мягко произнес Леонид. – Я хочу вам помочь. Мы все хотим. Две минуты ничего не изменят. Позвольте мне позвонить шефу.

– Звоните, – Лайма освободила руку и взяла мобильник. – Это ваша проблема. А я позвоню Хаскеллу.

Ничего не сделаешь. Ничего.

– Мэг, я могу поговорить с профессором? – спросила Лайма, выбрав нужный номер из списка абонентов.

– Евгений Константинович? – сказал Леонид.

– И сегодня не получится? – спросила Лайма.

– Потрясающая новость, – сказал Леонид. – Мисс Тинсли прочитала надпись на табличке, той, что на стене, это, оказывается, гавайский язык, таким шрифтом не пользуются лет двести… Написано: «Комао Калоха, астронавт-исследователь». Комао – гавайское имя Тома.

– Может, вы дадите другой его номер? – упавшим голосом спросила Лайма и, выслушав ответ, бросила аппарат на столик.

– Директор вылетел на континент, – сообщила Лайма.

При иных обстоятельствах Леонид сказал бы: «Не беда, давайте свяжемся с Фармером, у главного инженера не меньше возможностей».

– Лайма, – сказал Леонид. – Вы очень хотите спасти Тома?

Девушка подняла на него взгляд, в котором, кроме недоумения, было, пожалуй, презрение к человеку, задавшему нелепый вопрос.

– Простите, – Лайма сцепила пальцы. – Я наговорила много глупостей. Конечно, это не Том. Том умер. Тома похоронили, и я видела, как гроб опускали в могилу. Мы можем сейчас поехать на кладбище и убедиться в том, что могила не вскрыта. Вы поедете со мной?

– Лайма… – Какие нелепые мысли приходят ей в голову!

– Вы поедете со мной? – настойчиво переспросила Лайма. – Иначе я поеду одна.

– Поеду, – решился Леонид. Он понятия не имел, где находится городское кладбище, но представлял, как оно выглядит в темноте. Похоже, они странным образом поменялись ролями. Лайма уверила себя, что человек на экране не может быть Томом, несмотря даже на табличку, удостоверявшую личность. А он-то хотел рассказать ей о своей идее.

Вечера в Ваймеа были прохладными даже летом, когда дневная температура поднималась до сотни градусов по Фаренгейту. А сегодня с вершины Мауна Кеа спустились холодные струи воздуха, на полпути сгустив в туман скопившуюся влагу. Выйдя из дома, Лайма и Леонид погрузились в белесое облако, сквозь которое слабо светили фонари, обозначавшие линию улицы.