Исповедь волка с Уолл-стрит. История легендарного трейдера - Терни Дафф

Она начинает ходить по комнате. «Моя работа – привить вам навыки и научить быть лучшими ассистентами по продажам на планете. – Она останавливается на минуту и вдруг смеется. – Также среди моих обязанностей – следить, чтобы вы не плакали». Она опять хохочет. Я осматриваюсь, но никто больше не смеется. Она снова становится серьезной, как будто у нее есть кнопка включения-выключения смеха, и продолжает медленное движение вокруг нас.

«Знаете ли вы, как долго я работаю в этой фирме? – спрашивает она. Она в упор смотрит на одного из ребят. – Двадцать лет. Хотите знать, почему я работаю здесь на протяжении двадцати лет? И я скажу вам… потому что есть «Морган Стенли» и есть все остальные». Она говорит словами Генри Моргана или Гарри Стенли: «Из «Морган Стенли» можно уйти только один раз».

Она выдерживает паузу, чтобы все смогли усвоить ее слова. Я замечаю, что некоторые женщины записывают их в блокнот. Про себя я думаю, что мне здесь не место. Я хочу быть в торговом зале, который выглядит скорее как компания парней, которые неплохо проводят время. А тут все серьезно. Стефани снова начинает ходить по комнате. У меня возникает ощущение, что я нахожусь в какой-то зловещей игре типа «Утка, утка, утка… Гусь».[20] «Большинство из вас будут «плавающими» сотрудниками, – говорит она, делает несколько шагов, затем останавливается и встает ровно за мной. – Прошлый набор стажерской программы МВА был самым многочисленным за всю историю, и его выпускники скоро начнут искать себе новых ассистентов по продажам. Кто-то из вас получит работу, а остальным придется уйти. – Мне кажется, что она может ударить меня по голове в любой момент. – Поэтому, пока вы здесь еще не закрепились, вы должны доказать свою ценность этим брокерам. Именно они будут решать, нужны ли вы им в качестве ассистентов или нет».

В следующие пять минут Стефани рассказывает, что нам нужно сдать два экзамена (серии 7 и 63[21]), научиться пользоваться телефонами и компьютерами, «читать» результаты исследований, а также познакомиться с работниками почтовой комнаты[22] и бэк-офиса.[23] Я стараюсь «впитать» в себя все, что она говорит, но роль губки мне не слишком удается. Я смотрю на двух других ребят: они кажутся уверенными в себе, даже высокомерными. По их виду не скажешь, что они ощущают что-то подобное. Мысль, что эта работа мне не подходит, потихоньку гложет меня.

Теперь наша очередь представиться. И по мере того, как каждый из моих новых коллег рассказывает о себе, наше общение все больше напоминает телепередачу «Кто есть кто» среди самых талантливых и одаренных; их университеты – из первой десятки рейтинга «Принстонского обозрения».[24] Они упоминают и Дьюк, и Стэнфорд, и Гарвард. Меня никогда не смущало то, где я учился. Я люблю Университет Огайо и считаю его лучшим в мире. Но, когда я говорю: «Меня зовут Терни Дафф, я из Кеннебунка, штат Мэн, учился в Университете Огайо», парень на другом конце стола, который учился в Университете Виргинии, выкрикивает: «Бакайс!»[25]

«В Университете Огайо, а не Университете штата Огайо»,[26] – говорю я.

«Это как бы Майами штата Огайо», – вставляет реплику кто-то еще, но он также ошибается.

«Вообще-то, Афины, – говорю я. – Бобкэтс? Зеленые и белые?[27] Слышали?»

Все смотрят на меня со смущением. Теперь мне кажется, что я сижу на допросе в полицейском отделении, и лампа светит прямо на меня. Я надеюсь спасти ситуацию во второй части этого представления, когда мы все рассказываем о себе что-нибудь интересное. Я говорю, что люблю писать. Надеюсь, что мои коллеги отнесутся к этому, по крайней мере, с таким же интересом, как к достижениям остальных: вхождению в число лучших студентов университета по итогам года, обладанию любимым домашним животным, а также истории жополиза из Вирджинии, который рассказал Стефани, что он на досуге торгует акциями, используя свой собственный счет. Но никакой реакции не последовало, мои слова были явно неуместны. Я чувствую, как у меня на лбу собирается пот. Стефани улыбается, но я не понимаю, сочувствует она или наслаждается этой некомфортной для меня ситуацией.

«Пойдемте, – говорит она, поворачиваясь к двери, чтобы проводить нас. – Давайте я вам покажу, где столовая». Я пристраиваюсь в конце группы рядом с девушкой из Университета Дьюка.

«Что такое «плавающий» работник?» – шепчу я ей.

Офис – шириной с городской квартал и длиной с футбольное поле. Все брокеры и ассистенты сидят в открытом пространстве. Рабочие столы сгруппированы в кластеры, по шесть в каждом, и они занимают целый этаж. Все столы похожи друг на друга, на каждом – компьютерный монитор, телефон, ячейки для писем и клавиатура, а также семейные фотографии, интересные цитаты и разные сувениры. На этаже постоянно находятся от двухсот до трехсот человек. По большей части это мужчины тридцати-сорока лет и девушки около двадцати. По периметру этажа расположены кабинеты, в которых сидят работники в возрасте лет пятидесяти с очень серьезными выражениями на лицах.

«Плавающие» работники, как я узнал, приходят в офис каждый день и помогают любой группе, которой по какой-либо причине не хватает ассистента. Приходя в офис, мы даем знать об этом Стефани, и она распределяет среди нас работу на день. Это всего лишь немногим лучше, чем быть временным сотрудником. Идея в том, что спустя какое-то время ты понравишься брокеру или группе брокеров, и они попросят, чтобы тебя прикрепили как постоянного работника.

В свой второй день я получаю задание отправить 18 страниц с ценами на облигации по факсу одному из клиентов брокера, что я и делаю. Но клиент звонит моему брокеру и говорит, что он ничего не получил. Я отправляю их еще раз. В этот раз он перезванивает и говорит, что получил 36 пустых страниц по факсу. Я просто положил их не той стороной. Брокер не разговаривал со мной до конца дня. Спустя несколько дней я сижу на телефоне, отвечая на звонки для другой группы. Система работает так: телефон звонит, я поднимаю трубку. Затем я записываю информацию, которая поступает из торгового зала, встаю и выкрикиваю ее двум брокерам и трем ассистентам, которые сидят за мной. Технология чуть более современная, чем коммуникация с помощью двух консервных банок, соединенных проволокой, но на дворе – 1994 год, и так уж это работает. В первый раз, когда звонит телефон, я снимаю трубку, и голос на другом конце начинает что-то тараторить. Я стараюсь записать это настолько быстро, насколько могу. Но так же стремительно мой собеседник вешает трубку. Я смотрю на лист бумаги. На нем написано: писатель Грейс устроит нам пир. И что мне с этим делать? Мне становится плохо. Все брокеры и ассистенты уставились на меня; а я делаю вид, что все еще что-то пишу, чтобы не смотреть на них. Но я понимаю, что рано или поздно мне надо будет что-то им сказать, поэтому я встаю, держа в руках лист бумаги, как будто собираюсь читать стихи. «Писатель Грейс, – говорю я со всем мужеством, которое мне удалось в себе найти, – устроит нам пир». Воцаряется коллективная пауза. Затем следует взрыв хохота. Я стараюсь посмеяться вместе со всеми, но мое лицо горит, и я знаю, что оно красное, как знак «Стоп». Наконец главный ассистент подходит к моему столу.

«Думаю, они сказали: председатель ФРС настроен на мир, – говорит она, стараясь сохранить серьезное лицо. – Но я могу ошибаться».

Мои дни, недели, а потом и месяцы в качестве «плавающего» работника очень напоминают подборку из романтических комедий, в которых главный герой ходит на неудачные свидания одно за другим. Сначала был сумасшедший брокер, который матерится без повода; потом – команда брокеров, которые хотят видеть в качестве своего ассистента горячую телочку, а не парня; брокеры-латиноамериканцы, чьи клиенты не говорят на английском; женщина-брокер, которая ненавидит меня, как и вообще всех мужиков; брокер, который разводится и поэтому плачет весь день (он пытается позвать меня на ужин, чтобы поговорить о его бывшей жене); брокер, который не разговаривает со мной и шепчет все в трубку, потому что думает, что я могу быть русским шпионом, который пытается выведать секретную информацию; брокер, с которым мне бы хотелось работать, но у него уже есть два ассистента. Все, чего мне хочется, – найти свою команду, но дни проходят, и создается впечатление, что я ее никогда не найду.

С проблемами на работе было бы легче справиться, если бы на остальных фронтах моей жизни все было спокойно. Но нет. Нью-Йорк еще остается большой загадкой для меня. Например, Западный Бродвей – это не западная часть Бродвея. «Пиццерией Знаменитого Рэя» владеет вовсе не Рэй. Загадочным образом у водителей такси и ребят из доставки еды не бывает с собой сдачи каждый раз, когда все, что у меня есть, – двадцатидолларовая купюра. Парень без ног, сидящий около моей станции метро, должен был бы использовать те 20 долларов, которые я ему подал, на новую пару ботинок для баскетбола, потому что он в него играет в нашем же квартале. Зонтики, которые продают по два бакса, когда светит солнце, стоят уже десять, когда на улице начинается дождь. Даже детские садики могут быть престижными или непрестижными. Тут принято говорить «Счастливых праздников!», а не «С Рождеством!» Консьерж не оценит коробку леденцов в качестве чаевых в конце года. На «Канале 35» поздно вечером показывают очень пикантные передачи. Девочки, которые спрашивают у меня, не хочу ли я сходить на «свидание» в Мясоразделочный квартал,[28] могут оказаться вовсе не девочками. Водителям автобуса наплевать, если ты зашел не в тот автобус. Бары открыты до четырех утра. А Двадцать третья улица находится не в Даунтауне.