Год 1942 - Давид Ортенберг

В общем, подборка как будто удалась. Над ней заголовок: "Начало освобождения Советского Крыма". Потом стало ясно, что мы с ним изрядно поторопились. А пока операция продолжалась. Ждали очерков Симонова, командированного в Крым. Но они пришли позже...

Константину Симонову и на этот раз не повезло. Вылетел он первого января, чтобы через пару дней вернуться с очерком.

Выхлопотали ему место в бомбардировщике, летевшем на Южный фронт. Но по дороге на аэродром перед "эмкой" встали почти непроходимые сугробы. Когда корреспондент прибыл туда, самолет уже выруливал. К "счастью", колеса самолета тоже попали в сугроб и забуксовали. Симонов подбежал к машине, однако его место уже было занято, и летчик категорически отказался взять лишнего пассажира. Размахивая корреспондентским удостоверением, писатель все-таки уговорил его. А что было дальше, Симонов сам рассказал:

"Меня впихнули и защелкнули снизу люк. Самолет рвануло, и он стал взлетать. Сесть было даже некуда, и я устроился полусидя, вкось, на рукоятках пулеметов. В этой тесноте я почти не мог пошевельнуться, трудно было двинуть рукой, чтобы вытереть лицо или поправить на голове шапку.

Погода была скверная. Мы обходили какие-то бураны, нас качало и трясло. Из пулеметных прорезей врывался холодный воздух, а мороз в этот день и внизу, на земле, был около тридцати... Я вылез из самолета полуживой. Лица не чувствовал, рук - тоже, ноги почти не отзывались на боль. Я трясся от холода... Утром, посмотрев в осколок зеркала, я увидел, что щеки, подбородок и лоб покрыты у меня багровыми пятнами, на которых местами запеклась черная корка. В таких же пятнах были и руки. А ноги так распухли, что я с трудом влез даже в валенки..."

По всем законам медицины Симонову положено было отлежаться. Но на нем "висела" неудачная поездка под Калугу, когда он вернулся больным в Москву, не выполнив редакционного задания. "Слишком много болезней", - сказал он себе. Заехал в госпиталь, где ему густо намазали лицо и руки какой-то мазью. Руки забинтовали, а на лицо наложили почти полную повязку, оставив только нос, рот и глаза. В таком виде он отправился в Феодосию.

* * *

Еще накануне Нового года всем нашим корреспондентам ушла телеграмма, которая обязывала их выехать в боевые части, провести с бойцами праздничную ночь и день и передать в редакцию репортажи.

Спецкор по Северо-Западному фронту Леонид Высокоостровский прибыл в одну из дивизий, рассказал о полученном задании.

- Вот и хорошо, - сказал спецкору комдив. - Увидите, какой новогодний бал мы устроим немцам...

Вечером Высокоостровский с командиром дивизии отправились в артиллерийский полк. Командир полка решил открыть огонь по врагу из пушек и минометов ровно в полночь. Но генерал сделал поправку:

- В одиннадцать тридцать. Их надо накрыть, когда пойдут друг к другу в гости.

Словом, в эту ночь и в этот день гитлеровцы - те, кто остался в живых, - и носа не высунули из окопов и блиндажей.

По-иному вышло у нашего корреспондента по Северному фронту Исаака Дейгена. Мою телеграмму он получил 31 декабря. Задача казалась невыполнимой. Чтобы из Мурманска попасть на передовую, надо было пересечь Кольский залив, а там еще немало проехать. К тому же стоял густой туман, ни один корабль не вышел в море. Как быть? Дейген все же нашел выход. Явился к командующему авиацией, показал депешу:

- На передовую я не поспею. Но... над передовой смог бы быть. Выручайте.

Уговорил. И вот около полуночи он полетел на бомбежку вражеских позиций и написал репортаж, который был напечатан под заголовком "За полярным кругом". Есть там такие строки:

"...Ваш корреспондент занял место второго пилота... Наше задание найти вражескую батарею, что у высоты Н., и разбомбить ее... Среди нагромождения гор и камней, покрытых снегом, при полном отсутствии ориентиров трудно найти следы нужной цели. Я сильно напрягал зрение, но ничего похожего на батарею не мог заметить. Однако наметанный глаз штурмана видел все. По едва заметной тени на фоне сопки он безошибочно определил местонахождение вражеских орудий. Штурман и летчик обменялись знаками. Они так сработались, что понимали друг друга по взмаху руки, по одному взгляду. Земля молчала. Враг притаился, чтобы не выдать себя. Штурман нажал кнопку. Тяжелая бомба полетела вниз. Самолет отвернул на восток.

- Сейчас обнаружат себя, не выдержат, - сказал Баранов.

Через несколько секунд и я его понял. Заговорили зенитки. Кругом рвались снаряды, на земле были видны маленькие вспышки орудийных залпов. Самолет развернулся еще раз. Теперь бомбы падали на видимую цель..."

Самолет лег на обратный курс. На командном пункте людно. Здесь много летчиков, тоже устроивших немцам в эту новогоднюю ночь основательный "сабантуй". Среди них оказался ветеран нашего воздушного флота знаменитый Чухновский. Вместе с другими арктическими летчиками он пришел в заполярную авиацию громить врага...

* * *

Редакционные острословы подшучивали: "Редактор привез из своей новогодней поездки... заголовок для передовой". Они имели в виду как раз ту самую надпись "Вперед, на Запад!", о которой я уже рассказывал. Я действительно не писал ни очерков, ни корреспонденции. Обычно я ездил на фронт с кем-либо из писателей или журналистов и считал, что не должен перебегать им дорогу.

Симонов, не раз бывавший моим спутником в поездках на фронт и хорошо знавший наше редакционное житье-бытье, так объяснял цель моих командировок в действующие армии:

"...Редактор "Красной звезды" по своей натуре всегда оставался корреспондентом, человеком с потребностью как можно больше увидеть самому, оказаться как можно ближе к переднему краю, пощупать своими руками складывающуюся на фронте обстановку. Он приезжал на фронт не для того, чтобы проверять своих корреспондентов, хотя попутно делал и это, но прежде всего он ехал на фронт для того, чтобы проверить самого себя и газету, проверить точность, прицельность печатающихся в ней материалов, действенность ее передовых, соответствие ее духа духу того, что происходит на фронте".

Однако в эту, новогоднюю, поездку, прямо скажу, я и таких задач перед собой не ставил. Просто хотелось побывать в праздничный день с теми, кто отстоял Москву и сейчас гнал врага на запад.

В одном из полков я встретил знакомого мне по Халхин-Голу комиссара. В звенящий морозный вечер он повел меня по протоптанной снежной дорожке в роту переднего края, державшую оборону на берегу ручья. Нас предупредили, чтобы мы громко не разговаривали, так как немцы на противоположном берегу и на голос откликаются огнем.

Пришли в землянку, где разместились пулеметчики. Весело потрескивал в "буржуйке" огонек. На полу густой настил из свежей хвои. В землянке царило оживление, дружный смех: накануне бойцам раздали подарки, привезенные узбекской делегацией. Мы разговорились. О всяких боевых случаях, о противнике - какой он сейчас? О домашних делах. Пулеметчики засыпали нас вопросами: что делается по белу свету? Задавали даже такой каверзный когда, мол, конец войне, в этом или в следующем году?..