Упрямцы - Полина Вилюн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На улице у самого выхода из аэропорта на колченогом табурете сидел пожилой мужчина. Он был обильно усат, весел, округл и трезв. С любопытством посматривал на людей, появляющихся в дверях. Кому-то кивал. Кому-то улыбался. Кого-то провожал ленивым взглядом кота, лежащего на солнцепёке. Такой взгляд может означать всё, что угодно, от «шастают тут всякие» до «если меня спросят, то я вас видел». Больше градаций имеет только взгляд приподъездной скамеечной старушки.
Клавдюшкин прошёл мимо. Остановился. Вернулся.
– А скажите, пожалуйста, любезный, где в Тбилиси можно купить самые вкусные булочки с корицей? – мужчина (с карими смеющимися глазами из Клавдюшкинских кошмаров) поднялся с табурета, оказавшись Клавдюшкину примерно по грудь, и внезапно сгрёб Клавдюшкина в то, что простые люди называют медвежьими объятиями, а борцы – захватом туловища спереди поверх рук.
Клавдюшкин не привык, чтобы незнакомые люди трогали его руками. Тем более так активно. Изумился. Но так как был хорошо воспитан, виду не подал. Здешних традиций Клавдюшкин не знал, а лезть в чужой монастырь со своим уставом был не приучен. Поэтому терпеливо ждал, когда процедура обнимания подойдёт к концу. И даже немножко похлопал дядьку в ответ – докуда достал. Ну, насколько позволял захват.
– Пайдём, дарагой, я тибя праважу! – пробасил дядька, разжимая руки. Клавдюшкин похрустел позвоночником, убедился, что вопреки всему ещё функционален, и утвердительно кивнул, – благодарю!
– Тибе нужны сааамые фкусные булочки с корицей и саааамый фкусный кофе в городе. Правильно, да? – мужик посмотрел на Клавдюшкина хитрущим взглядом и улыбнулся куда-то себе в усы.
Удивляться сил не было. И Клавдюшкин снова просто кивнул.
Изначальный хаос. Великая энтропия. То, с чего всё начиналось, и чем всё закончится.
Главный был Великой энтропией. Он был в ней, а она была в нём. Он был частью и целым. Он был ничем. И всем сущим. Всеми созданными и несозданными, пространством и временем, жизнью и смертью. Сидел в офисе.
Рисовал, лепил, разрабатывал сам себе техзадание. Иногда подглядывал у человеческих фантастов, получалось забавно. Воплощал. Вкладывал душу (буквально). Дрессировал ассистентов. Подбадривал кураторов. Следил за хранителями. Периодически устраивал сборы – борьба со стрессом, какая-никакая физуха, совместный труд на общее благо, и прочая, и прочая (и да, люди вчистую спёрли этот концепт).
Весь офисный планктон собирался вместе, натягивали латы, крылья, разбирали тренировочные мечи и копья. Бились азартно, во все стороны летели искры, пух, пот и перья. Обрывки формы. Обломки доспехов и оружия. На земле это называлось «и разверзлись хляби небесные». Кому достался дождь, кому град, кому гром с молнией, а кому и что похуже. Люди активно просили, чтоб пронесло (стол заказов ломился от заявок). И, как правило, проносило. Сборы заканчивались и все возвращалось на круги своя. Доблестное Небесное Воинство расходилось по своим рабочим местам.
Пару раз, правда, красивая битва переросла в некрасивую драку. С мордобоем, матом и небольшими разрушениями. Мат принадлежал в основном Главному, которому пришлось разнимать самых увлёкшихся вручную. На земле с перепугу что-то изверглось, разлилось и осыпалось. Виновных отправили разгребать последствия.
Главный был очень занят. Сначала сидел в мастерской, выдумывал новое. Злился. Крупные формы надоели. Хотелось эстетики, чтобы как-то иначе, свежо и неизбито. И чтобы красиво вписывалось в существующую картину. Вычитал у человеков про Левшу – решил тоже пока посвятить себя существам помельче. Что-то понемножку наклёвывалось. Но пока не хвастался. Вскользь проронил, что мелочёвка получилась на редкость прыткая, плодится бесконтрольно, меняется стремительно, и никакого сладу с ней нет. Приходилось дорабатывать.
Левша, к слову, был не первым идейным вдохновителем в небесной истории. Человеческой литературой в Канцелярии зачитывались. Главный, например, обожал поэзию. Классика, фантастика, детективы – переходили из рук в руки и истрёпывались до дыр. Каждый месяц один из ассистентов отправлялся на землю с одной лишь целью – отобрать лучшие литературные новинки. Иногда силой. Особым шиком считалось добыть неизданное (высший пилотаж – выхватить из камина прямо перед сожжением). Научная и теологическая литература считалась юмористической. Над теорией эволюции Дарвина хохотали всем офисом.
Расквитавшись с новым проектом, Главный занялся рутиной – наделением существ душой. Душу нужно было вдохнуть. В каждого. И это должен был сделать Главный лично – вложить в живое частичку себя. Иногда он радовался, что он и Время тоже – это существенно облегчало работу.
Душа была частичкой той самой Великой энтропии. Тем хаосом, который не давал свободе воли окончательно оборзеть и начать бесчинствовать. Страшны существа, которые по какому-то недоразумению родились без души. Темны дела их.
Душа предпочитала гнездиться в ямочке меж ключиц. В одном из земных языков попытка выдавить душу из человека так и называлась – удушение. Кусочек энтропии жил в теле до тех пор, пока тело не приходило в негодность. Тогда он выскальзывал из повреждённого вместилища и возвращался обратно к Главному.
Именно душа была тем, что не давало Клавдюшкину спокойно заниматься своими делами, а не бродить по Тбилиси ночью в сомнительной усатой компании. Именно она исполняла на струнах его нервов то джаз, то блюз, то сущую какофонию. Морочила голову. Не давала думать. Даже спать не давала. Иногда, правда, разрешала поесть. Из чисто практических соображений. Имела на Клавдюшкина виды, строила далеко идущие планы. Клавдюшкин, в принципе, не возражал.
Ему даже нравилось.
Глава 11
В то время как Небесная Канцелярия, затаив дыхание, следила за перипетиями двадцати пяти лет богатой на события Иркиной жизни, Главный с неменьшим интересом наблюдал за Иркиным суженым. Клавдюшкин был замкнут, но при этом отчего-то нравился людям, и в его жизни тоже хватало курьёзных моментов, хотя, конечно, не тех планетарных масштабов, как у Ирки.
Как мы помним, Клавдюшкин не пил. Не из принципа. Просто ему было невкусно. Но однажды на дне рождения друга, где из безалкогольных напитков был представлен только грейпфрутовый сок, в компании созрел заговор. Всем было любопытно посмотреть, на что будет похож настоящий Клавдюшкин, если отряхнуть с него пыль цивилизованности и освободить от оков воспитания и здравого смысла. Было решено Клавдюшкина напоить. Сказано-сделано. В и без того горький сок было добавлено водки в пропорции один к одному.
Первой отказала память. Клавдюшкин, проснувшись утром в своей постели с дичайшей мигренью, в розовых женских трусах с оборочками и
