Упрямцы - Полина Вилюн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Амбал рассматривал Клавдюшкина, как скелет какого-то редкого, давно вымершего динозавра, – абсолютно бесстрастно. Только его левая бровь, влезшая на лоб чуть выше правой, выдавала способность испытывать эмоции.
Клавдюшкин, не желая умирать раньше смерти, собрался с духом и поинтересовался:
– Григорий… Ээээ…
– Петрович, – подсказал амбал.
– Григорий Петрович, а скажите, пожалуйста, вы, собственно, кто?
– Я – отец, – сказал немногословный Иркин папа, серьёзный учёный, немножко военный (потому что военные бывшими не бывают) и очень добрый в душе человек, и протянул Клавдюшкину руку, которую тот машинально пожал.
Григорий Петрович, как настоящий отец девочки, не знал, чего он боится больше, что его дочь не встретит своё счастье, или что встретит. Даже анаконда в качестве домашнего питомца пугала Григория меньше, чем потенциальный жених.
Ирка давно выросла, периодически в её жизни появлялись молодые люди. Но Григорию всё равно иногда снилось, как он вырывает свою крошечку из хищных мохнатых лап очередного воздыхателя. А потом вырывает сами лапы. Иногда во сне присутствовало ружьё. Иногда Григорий боролся со злом голыми руками. Иногда в сон вторгалась Ирка, и тогда у них случалась дуэль на ружьях, с целью выяснить, на чьей стороне правда. Из ружей никто не стрелял, бились так. Как на палках. Правда всегда оказывалась на стороне юркой Ирки. Ну, и папа поддавался, конечно.
Григорий Петрович был в командировке. Вернулся утром. Получил сразу ворох сообщений о пропущенных звонках, а среди них – смску с неизвестным адресом, и припиской «на всякий пожарный». Перезвонив и услышав ненавистное «телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети», Григорий пошёл в гости. Сначала к Ирке, а потом, не найдя её дома, – к неизвестному адресу.
Ирка же с утра развила бурную деятельность. Злая Ирка физически не могла сидеть на одном месте. Да она даже дышать нормально не могла. Поэтому злость следовало вЫходить. Отвлечь. Перенаправить на что-нибудь.
Сначала она разбиралась с коварным банком. Потом встретила подругу. Подруга неслась по улице навстречу Ирке, сверкая новой улыбкой, новыми бриллиантами и новеньким чемоданом цвета испуганного лосося. Ирка помнила подругу в совсем другой комплектации, а в этой, новой, не сразу узнала. Сшиблись грудь в грудь, как настоящие кавалерийские кони. Чемодан сшибки не перенёс, его снесло на проезжую часть, где он пару раз перекувырнулся и застыл, горестно воздев к небу все четыре колёсика. У Ирки дела обстояли несколько хуже – её телефон, в котором заряда оставалось на 2 раза позвонить или один раз влезть в интернет, умудрился вырваться из руки, уйти в крутое пике и шваркнуться о булыжную мостовую. Гибель была дурацкой, преждевременной, но красивой.
Отряхнули чемодан. Пересчитали брильянты. Вытащили карточку из трупа телефона. Осели в ближайшем кафе перевести дух. Пока переводили, выяснилось, что подруга спешила в Грузию, к спонсору своей новой комплектации, солнцу, вину и весёлым гостеприимным грузинам, которые любят котов, детей и красивых женщин. Ирка сказала, что она тоже любит котов и детей. И дома её ничего не держит. Совершенно ничего. В Грузию прибыли вместе.
Глава 5
Клавдюшкинская история общения с женским полом была краткой, чтобы не сказать конспективной. Но, как и любая история, оказалась написана кровью. В основном, кровью самого Клавдюшкина. И если во всех анекдотах притчей во языцех и, по совместительству, главным вурдалаком, является тёща, то в случае с Клавдюшкиным расстановка сил была несколько другой. Кровью, потом и слезами Клавдюшкина питались его собственные дамы – мама и бабушка.
Когда изобрели ядерное оружие, его сначала испытывали на полигоне – получилось много спёкшегося в радиоактивное стекло песка. Приёмная комиссия в недоумении пожала плечами и заявила, что эксперимент нерепрезентативен – никто же не собирается бомбить песок, чтобы производить стекло. Дорого и муторно. Хотели эксперимент в реальную величину – чтобы сразу понятно. И самим понятно, и чужим понятно. Так появились Малыш и Толстяк.
Мама и бабушка Клавдюшкина были именно такой парой – и внешне, и по разрушительному воздействию на Клавдюшкинскую личную жизнь. Самое страшное, что они хотели добра. Если бы хотели зла, ещё можно было бы как-то спастись… А ещё у них была чуйка. Система самонаведения. На них трудились шпионы, нейронные сети и магия. Мама и бабушка никогда не бомбили в песок, и работали исключительно по мирному населению – они появлялись на горизонте тогда, и только тогда, когда их личный оракул предсказывал риск зарождения несанкционированных отношений в жизни любимого сына и внука. В остальное время сын и внук был счастливо предоставлен сам себе.
Совладать с боевым тандемом мамы и бабушки теоретически мог бы только дедушка. Но только теоретически. Дедушка Клавдюшкина был ловким троллем. Он никогда ни во что не вмешивался. Ценил жизнь. Считал, что «выживет сильнейший», «дорогу осилит идущий», и «всяк сверчок знай свой шесток». Употреблял по ситуации. Соблюдая нейтралитет, любил наблюдать за баталиями со стороны, подначивал, давал советы, иногда мог позвонить и предупредить о готовящемся вторжении. Если успевал. Бабушку ласково называл «Воеводушка моя». Бабушка млела. Дедушка кусал ус, чтобы не заржать. И молился, чтобы бабушка не узнала, что название советского ракетного комплекса РС-20 Воевода для стран НАТО звучит как SS-18 Сатана. Любил её.
Появление Ирки мама с бабушкой проморгали. Почуяли что-то, но не успели явиться поучаствовать. Пропустили. Клавдюшкину однажды в жизни просто случилось хорошо. Без последствий.
Главное, чтобы не успел привыкнуть.
Глава 6
Главный всегда и во всём любил парность, симметрию и логику. Единство и борьбу противоположностей. Никто не знает, почему. А может он и сам не знает, просто нравится ему так. Если частица – то на тебе античастицу. Материя? Получите антиматерию. Чёрное? Белое! Левое ухо – правое ухо. И даже то, чего оказалось по одному, практически всегда можно было по оси симметрии разделить на две равные половинки. Ну, почти равные. А если вдруг нельзя, то это Главный не сам. Это ассистенты недоглядели. Или отошёл руки помыть, а творение вырвалось и убежало несимметричное.
От начала времён созданное было неприхотливо. Оно было всегда согласно со своей парностью и не выпендривалось. Противоположные полюса радостно притягивались, половинки мозга чудесно дополняли друг друга, ягодицы своей парностью радовали глаз. Поодиночке было бы совсем не то.
Не всё парное выглядело одинаково. Иногда оно было парным
