Степной ветер - Ирина Дегтярева

Ленка навострила ушки.

– Отец тебе сейчас покажет тайну, покрытую мраком!

Угроза не подействовала: Мишка плохо понимал, что происходит. Он слышал торжественные фанфары, которые звучали в его голове, и видел толпу красивых девчонок, певших ему хвалебные гимны, при этом пинавших рыжую Ленку, лежащую у их ног. Верх блаженства!

– Наконец-то! – Тетка перевела взгляд на вбежавших, запыхавшихся дядю Гришу и отца.

Горец, которого гнали и больно ударили стеком, когда он замешкался на повороте, заржал, привязанный к перилам веранды. В его ржании слышалось возмущение: стоило ли так спешить ради глупого пьяного мальчишки?!

– Вот, полюбуйтесь. – Тетка Вера указала на Мишку.

Он услышал конское ржание и воспринял это как оскорбление.

– Пойду его побью, – решил Мишка и попытался вырвать у отца стек.

И сам вдруг несколько раз получил этим стеком по заду. Вскрикнув, мальчишка удивленно оглянулся, ища обидчика с тыла.

– Петь, не стоит. Он вряд ли что-то понимает, – растерянно заметил дядя Гриша, беря протянутую ему теткой фляжку. – Такую я видел у школьного трудовика, он к ней часто прикладывался.

– Сходи к нему, – попросил отец. – Только чтобы без огласки. Перед завтрашним мероприятием мне скандал ни к чему, сам понимаешь. Выясни, в чем дело. Не думаю, что он сам его угостил… Пойдем-ка, голубок.

За руку он притащил Мишку домой. Тот то и дело спотыкался: у него заплетались ноги. Хватаясь за отца, он порвал на нем рубашку.

– Кто тебя напоил? – еще раз попытался достучаться до его пьяного сознания отец.

– Эликсир, – пробормотал Потапыч.

Его снова вырвало, и он упал мимо стула, но не потерял сознание, а крепко уснул на полу.

Мишка попытался разлепить тяжелые веки. С третьей попытки это ему удалось. Открывал он их с тягостным ощущением постигшей его катастрофы.

Отец сидел рядом с кроватью на стуле и глядел на него пристально и мрачно.

Вяло пошевелившись под одеялом, Мишка почувствовал боль от вчерашних хлестких ударов стеком и вспомнил все до мельчайших подробностей, всю свою «славу», обернувшуюся несмываемым позором.

– Папочка, ты только никому не рассказывай, – глухо из-под одеяла попросил он.

– Зачем ты украл у него фляжку? И зачем ты пил? – терпеливо спросил отец.

– Я думал, это эликсир бессмертия, – выглянул Мишка, отогнув одеяло. – Почему ты смеешься?

– Что у тебя за бурда в голове?.. Это вино. Обычная настойка – слива на водке. Ты напился и опьянел. – Отец покачал головой. – Ты ведь знаешь, какая у тебя мать. Я так тебя оберегал, а в итоге ты принял настойку за волшебный эликсир.

– Побей меня, только никому не говори! – заплакал Мишка горько, сжавшись в комок на кровати. – Не хочу, как она…

– Вчера стеком достаточно получил. Вон, смотрю, ёрзаешь. А говорить я никому не стану. Зачем мне такой позор?

Потапыч заревел громче.

– Кончай! – строго оборвал его отец. – Вставай, умывайся, завтракай и садись за уроки. Было и прошло. Выводы ты, надеюсь, сделал?

Мишка часто закивал, вытирая мокрое от слез лицо о пододеяльник, и с послушной готовностью вскочил. Его шатнуло вправо, а затем кинуло влево.

– Это пройдет, – заметил отец и неохотно добавил: – На днях придется съездить в город. Она свидания требует.

Потапыч весь съежился, нахмурился. Эти встречи с матерью он не выносил.

– Да, вот еще что. – Отец с жалостью взглянул на него. – Ко мне сегодня должны приехать корреспонденты, фотографировать для какого-то календаря. Делать им нечего! Отрывают от работы! Придется их угощать, время уделять. Глава администрации просил. Так ты приберись в комнатах. И себя в порядок приведи. А я – на конезавод.

Мишка быстро оделся, застелил постель и сорвал со стены цирковую программку, чтобы глаза не мозолила.

«В чем она, слава?» – подумал он, глядя на улыбающееся лицо Сашки.

Вышел из дома и увидел напротив наспех сделанное чучело в старом теткином синем халате с табличкой на шее и надписью Ленкиным почерком отличницы: «Иван Иванович».

Мишке совершенно расхотелось совершать сегодня добрые дела, и он со свирепым выражением лица сначала порвал табличку, а затем побежал искать Ленку, которая где-то благоразумно затаилась.

Газыри

У отца на кровати лежала черкеска, старинная. Верхняя одежда грузин, черкесов, абхазов и других кавказских народов. Такие черкески стали давным-давно носить и кубанские казаки.

Тетка заглянула вслед за Мишкой к Петру Михайловичу в комнату.

– Дед Мирон прислал, – пояснила она. – Я ее подлатала. Всё лучше, чем новодельные. У этой и газыри́, и поясок отделаны чистым серебром.

– Газыри? – переспросил Мишка. – Что это? Для чего?

– А вот эти пенальчики, которые справа и слева на груди по нескольку штук в ряд… Сам приберешься? Только отцовы вещи не трогай и к черкеске не прикасайся. Пыль с мебели сотри и пол вымой. Слышишь, олух царя небесного? Не рыскай глазами, не рыскай. Шашку дедову я припрятала, а то ты еще зарежешься.

– Гляди, как бы твой Юрик не зарезался! А то он только в книжки пялится, а жизни не знает.

– Зато ты познал вчера…

Мишка чуть не заплакал, и тетка пожалела о сказанном.

– Ладно, ладно. Не дуйся. На́ вот тебе пятьдесят рублей, мороженое купишь. – Тетка порылась в кармане передника и протянула деньги.

Потапыч угрюмо принял подношение.

– А когда я к деду Мирону поеду?

– У отца спрашивай, – отмахнулась она уже от дверей, обувая там шлепанцы, которые сняла, когда заходила. – Мне еще готовить на корреспондентов. Гриша грозился раков наловить и рыбы, да еще шашлык они хотят. О господи!.. А мне только знай поворачивайся живее.

Мишка обожал деда Мирона. На самом деле он являлся ему не дедом, а прадедом, но поскольку больше никаких дедушек-бабушек вовсе не имелось, вся привязанность Потапыча обратилась на него.

Дед еще до Мишкиного рождения переехал на другой хутор, женившись через несколько лет после того, как овдовел. Там еще раз овдовел, но так и остался жить на новом месте, в тридцати километрах от хутора Ловчий, независимый, своенравный старик, на которого Мишка был похож и характером, и внешне.

Усевшись на отцову кровать рядом с черкеской, Мишка погладил ее, тронул пальцем серебряные, потемневшие от времени, прохладные газыри. Тут же лежали папаха из черного, мягкого, в мелких завитках меха и красная рубаха под горло – косоворотка. Воротник должен был облегать горло, застегиваясь на пуговички, и доходил почти до подбородка. Ткань выглядела старой и выцветшей, но еще крепкой. Мишка знал, что ткань для рубахи ткала еще его прабабка. Из-под рубахи выглядывали черные шаровары без лампасов. Рядом с кроватью стояли невысокие начищенные сапоги.

Отец почти все время ходил в сапогах, только голенища у них были выше, чем у этих, – для верховой езды.

«Какое смешное название – газыри», – подумал Потапыч и бросил взгляд на компьютер на письменном столе.

Отец запрещал им пользоваться в свое отсутствие, да и в те редкие часы, когда был дома, тоже не приветствовал сидение перед монитором. А сам по вечерам подолгу засиживался. Сколько ни заглядывал Мишка ему через плечо, на экране все время высвечивались скучные документы, таблицы, графики. Иногда фотографии лошадей.

Мишка вспомнил про компьютер, чтобы узнать про газыри. Но отец, подстраховавшись, еще и пароль поставил от Потапыча. Поэтому взгляд Мишки переместился на большой книжный шкаф, казалось раздувшийся от книг, журналов по коневодству, брошюр по ветеринарии, вырезок из статей об отцовских победах в соревнованиях и его конезаводе. Но в самом низу стоял Большой энциклопедический словарь.

– Таким убить можно… – проворчал Мишка, вытаскивая тяжелый толстый том и открывая его на нужной странице.

Но вместо того, что искал, увидел другое слово.

– «Газы нефтяные попутные»! – прочел Мишка и рассмеялся. – Нет, это явно не то. Когда надо, так нет, – посетовал он и выругался, оглянувшись.

За «черное», то есть матерное, слово можно было схлопотать по губам от взрослых. Дома никто не ругался, кроме дяди Гриши.

Мишка слышал, как тот пересыпа́л разговор матом, когда ссорился с поставщиком кормов по телефону у себя в комнате. И то, сообразив, что дети не могут этого не слышать, тетка кинулась туда, и он тут же прекратил.

Потапыч бросил словарь на кровать, лег рядом с черкеской на живот и стал разглядывать эти самые газыри внимательнее. Обнаружил, что сверху на каждом крышечка. Он потянул одну, и она открылась.

Мишка отскочил от черкески с крышкой в руке, решив, что сломал несчастный газырь.

Но испуг прошел, а любопытство осталось, и Мишка снова прилег рядом, чтобы не помять вещь. Он попытался заглянуть в пенальчик, но там было совсем темно, и пахло оттуда странно – кисловатым, тревожным. Мишка легонько потряс газырь. Внутри что-то несомненно находилось.