Фотографии на память - Марина Мартиросова

Мария Мартиросова

Фотографии на память

1

Фотографии. Толстая пачка выгоревших снимков, обернутых в плотную серую бумагу. Ни за что не добралась бы до них, если бы не дядя Вова. Последнее время он в каждом письме спрашивает, распаковала ли я бакинскую коробку.

Я сдула пыль с верхних карточек и начала их разглядывать. Старый оштукатуренный дом. Черная кошка на лавочке под тутовым деревом, мальчишеская футбольная команда…

Раньше в центре Баку напротив Приморского бульвара стояло несколько ветхих двухэтажных домов. Грязно-розового цвета, с разномастными маленькими балкончиками, просторными заасфальтированными дворами.

Хотя, наверное, дворы были не такие уж и просторные. Но десятилетнему Алику Самедову казалось, что его двор по размерам не уступает футбольному полю. Все лето он с друзьями гонял во дворе мяч. Половинки битого кирпича символизировали ворота, Витька Скворцов приносил из дому трофейный немецкий мяч, Сейфали выпрашивал у отца-милиционера свисток, и игра начиналась. Прерывались они ненадолго. Только чтобы перехватить дома чего-то на скорую руку, подставить под струю холодной воды потные, стриженные «под ноль» головы.

Игроков в команде было столько же, сколько и во взрослом футболе. Но не все ребята жили в одном дворе. Вратарь и защитник приходили из соседнего дома. Соседка, тетя Сара, часто ворчала: «Не дом, а бандитский притон. Мало своих хулиганов, так еще из соседних дворов сюда приходят». Особенно она возмущалась, когда мальчишки затевали игру во время ее больших стирок.

Алик был нападающим. Бегал он быстро, ловко обводил противников, точно и сильно бил по воротам. Его даже хотели выбрать капитаном. Но Витька был на два года старше, поэтому капитаном стал он.

После войны, в 1947 году, во дворе появились новые соседи. Худощавый седой мужчина и мальчик. Сейфали выяснил, что это отец с сыном, а мальчика зовут Гарик. Целых два дня все ждали, когда Гарик выйдет во двор. Но новые соседи долго устраивались. Мыли полы, расставляли мебель, распаковывали коробки.

Но вот как-то утром Гарик влез с книжкой на единственное во всем дворе тутовое дерево. Долго читать ему не пришлось. Ведь нужно было установить, на какой ступеньке в дворовой компании он будет находиться. Устанавливали это при помощи драки. До первой крови. Сейфали сказал, что мальчику сейчас двенадцать с половиной лет, почти столько же, сколько и Алику. Значит, первым драться должен был Алик. Потом Сейфали (он старше на полгода), а последним Витька.

— Ты что это на мое дерево влез? — задрав голову кверху, приступил к делу Алик.

Гарик затерялся в листьях и ветвях. Виднелись только его длинные ноги, обутые в аккуратно вычищенные ботинки. Это осложняло дело. Алик не знал, какое сейчас выражение лица у противника. Если испуганное, победить его будет что раз плюнуть. Если возмущенное, — драка может получиться основательная. Алик пнул ствол дерева и крикнул:

— Глухой, да? А ну, слезай с моего дерева!

Сверху послышались шорох, возня, и мальчик неуклюже соскользнул вниз. Тощий, узкоплечий, с копной кудрявых темных волос. В руках он сжимал зеленую потрепанную книжку.

— Твое дерево? — удивленно спросил он. — А почему оно твое?

— Потому что я его посадил! — уверенно ответил Алик. И, подумав, прибавил: «Двадцать лет назад».

Мальчик внимательно посмотрел на Алика, прикидывая в уме, сколько тому лет, а потом сказал:

— Ладно. Если ты против, я больше на него не полезу.

И, усевшись на скамейку под деревом, снова раскрыл свою книгу.

«Слабак, — подумал Алик, — Сейчас я ему покажу!»

Он вскарабкался на дерево и начал бросаться незрелым тутом, свернутыми в тугой комок листьями. Мальчик сначала недоуменно посматривал вверх, не понимая, откуда на него сыплется этот мусор. Потом, заметив между ветвями стоптанные подметки сандалий, пересел на другую скамейку.

Алик с тоской взглянул на окна Витькиной квартиры. Сейфали жестами показывал, как разделаться с новеньким. Витька, нахмурившись, кивал в сторону Гарика: «Ну, давай, чего тянешь?». Алик вздохнул, слез с дерева, подошел к скамейке:

— Эй! Мы с тобой подраться должны.

— Зачем? — не понял Гарик.

Алик терпеливо объяснил ему законы двора.

— А что, — драться обязательно? — неуверенно спросил новичок.

— Конечно. Так полагается. Правила такие, — убежденно ответил Алик.

— И давно у вас эти правила? — поинтересовался Гарик.

— Всегда были… Сто лет уже!

Гарик вздохнул. Видимо, почтенный возраст неписаных дворовых законов произвел на него должное впечатление. Единственное условие, которое он поставил, — не хватать за рубашку, не рвать одежду. «Слабак,» — еще раз подумал Алик.

Во двор высыпали ребята, взяли мальчишек в кольцо и начали ждать драки.

Гарик дрался неохотно. Он вяло давал сдачи, долго приходил в себя после каждого удара. Видно было, что ему хочется побыстрей покончить с этим делом. Постепенно такое же настроение передалось и Алику.

— Ты что не дерешься? — в открытую спросил он. — Боишься, да? Слабак да? Слабак-слабак-слабак! — радостно завелся он, надеясь этим разозлить противника.

— Не люблю я драться, — ответил Гарик и шмыгнул расквашенным носом. — Может, хватит уже, а?

Алик вопросительно посмотрел на Витьку. Тот задумался. Считать Гарика во дворе самым последним нельзя, — ведь самым последним был Тофик, которому только-только исполнилось семь. Витька оценивающе посмотрел на Алика и на Гарика. Гарик был на несколько сантиметров выше, так что еще не ясно, кто кого поколотит, если драться по-настоящему. Пока Витька раздумывал, новенький, прижав к носу медную монетку, спросил своего противника:

— Как тебя звать?

— Алик, — ответил тот, забыв, что по дворовым правилам нельзя называть свое имя противнику, пока не установишь, какое место он будет занимать в компании.

— А меня Гарик, — вежливо представился новенький.

Наконец Витька решил, что драку придется продолжить. Но не сегодня, потому что с минуты на минуту на обед должен был придти отец Сейфали.

2

Драться с Гариком больше никому не пришлось. На следующее утро он сказал Витьке, что согласен считаться во дворе четвертым. После Алика. Но только чтобы без драки. А через неделю Гарик уже стоял в воротах дворовой футбольной команды. Бывшего вратаря Вагифа Витька уже давно подозревал в том, что тот подыгрывает своему двору.

Все быстро привыкли к Гарику. Как и остальные мальчишки, он выклянчивал у отца пятачок на газированную воду с сиропом, участвовал в набегах на соседские виноградники и так часто пересказывал приятелям на пляже «Отверженных» Виктора Гюго, что, в конце концов, его самого переименовали в Гавроша.

По вечерам ходили в кино. В «Бахаре» все лето крутили трофейные фильмы. Детей, конечно, на вечерние сеансы не пропускали. Да и кому из них пришло бы в голову покупать билеты?! Они смотрели кино, взобравшись на низенькую ограду кинотеатра.

Здесь были свои неудобства. Во-первых, приходилось ждать, когда окончательно стемнеет. Иначе директор, одноглазый усатый фронтовик, гнал безбилетников без всякой жалости. А во-вторых, мальчишек набиралось так много, что сидеть на узенькой ограде становилось опасно: в спину постоянно толкали те, кому не хватило места.

В июне 47-го в «Бахаре» целый месяц шла «Серенада солнечной долины». Алик часами, не фальшивя, насвистывал мелодии из фильма, пощипывая струны отцовой гитары.

В тот вечер фильм показывали в последний раз. Алик с Гариком прибежали к кинотеатру задолго до начала сеанса. Но вокруг «Бахара» уже бродили мальчишки с полными карманами семечек. Кто-то тайком попыхивал папиросой, спрятавшись за облупленную будку кассы. Безбилетников было вдвое больше обычного, и держались они компаниями.

— Не удержимся. Точно спихнут, — грустно констатировал Гарик.

Алик медленно обошел здание кинотеатра, обшаривая глазами местность. Пока не заметил в отдалении высокое старое дерево. Похоже, экран с него будет виден, как с ладони. Гарик, кряхтя, подсадил Алика, и тот пополз вверх к толстой удобной ветке.

— Эй-эй! Мальчик! Голова есть-нет?! Ты обезьяна или человек? Зачем на дерево полез? Слезай, сейчас милиционера позову! — издали крикнул директор «Бахара», гневно посверкивая своим единственным глазом.

Алик торопливо съехал вниз, обдирая ладони о шершавую кору, и мальчики нырнули в кусты.

— Придем, когда стемнеет, — зашептал Алик Гарику, — одноглазый в темноте наверняка не заметит!

Стемнело. Одноглазый неторопливо скрылся за дверями своей будки. Алик ринулся к дереву. В темноте карабкаться вверх было гораздо труднее: ночь скрыла все удобные ветки и впадины. Вдруг со ствола соскользнула левая нога, потом правая, и мальчик повис на одной руке. Пальцы, немея, постепенно разжимаясь. Алик со страхом посмотрел вниз. Гарик бегал вокруг дерева, давая советы: