Мужская школа - Альберт Лиханов

Приглашение к чтению

Дорогой друг!

Книгу, которую ты держишь в руках, написал известный писатель, наш современник Альберт Анатольевич Лиханов. Им немало создано для тебя за 50 лет творческой жизни — и повестей, и даже романов.

В каждой книге всегда присутствует тайна, загадка. И тайна это жизнь героя, о которой поведал нам автор.

У Лиханова не простые книги. Так и эта. Будешь читать её и не раз улыбнёшься, даже рассмеёшься вслух, а порой и взгрустнёшь, запечалишься, — ведь не всё в жизни гладко, и попадают его герои в чрезвычайные жизненные обстоятельства.

Наверное, и с тобой, или с твоими друзьями, это случалось или может случиться.

Жизнь это ведь не только розовые облака и не всегда голубое небо, бывает, и гроза соберётся и ударит над головой.

Надо ли быть готовым к этому?

Писатель считает: надо.

Больше того, он полагает, что маленький человек, подрастая, должен научиться постоять за себя.

Конечно, это трудно сделать, если тебя не понимают или чего-то важного ты не можешь понять. Писатель считает, что его книги должны прочесть и вы, дети, и взрослые, которые рядом с вами. Он считает, что мосты должны не только через реки строиться, но и через непонимание. Он верит, что занимается строительством мостов от младших к старшим и наоборот.

Дети по предназначению своему на Земле изначально созданы для добра — они должны научиться защищать, отстаивать это добро и побеждать зло.

А ещё каждый человек создан для любви. И за любовь свою тоже надо уметь сражаться.

Читайте и набирайтесь мудрости и сил.

Издательство

МУЖСКАЯ ШКОЛА

Роман

Рисунки С. Острова

Часть первая

ДРЯННЫЕ МАЛЬЧИШКИ

1

Как кончается детство? Как и когда, в какой день и в какой миг оно отлетает от нас?

Вот ведь смешно кого и сколько об этом я ни спрашивал, никто ничего толком не помнит. Одни говорят, это случилось в седьмом классе, другие вспоминают ремеслуху. Мой старый знакомый, когда я стал тянуть из него жилы, ответил, нахмурясь и отворачивая взгляд: «Когда мать померла», — и мне стало неловко от того, что своими разговорами заставил его снова вернуться туда, где было ему горько и одиноко, хотя сейчас он вполне благополучный человек.

И вот что я ещё установил. Мало кто точно называет это мгновение — когда кончилось его детство, но все замечают, что кончилось оно, столкнувшись если и не с бедой, то с чем-то очень трудным.

Правда, одна пожилая женщина, засмеявшись, сказала мне, что лично у неё детство не кончилось и никогда не кончится.

Что же, — спрашивал я её снова и снова, — так и не повзрослела?

Повзрослела! говорила она. И неприятности были! И беды! А детство не кончилось, нет!

Она звонко смеялась — ну совсем как девчонка, на самом деле! — а я ей не верил. Нет, она прикидывается.

Или ей очень повезло.

2

Моё детство кончилось не сразу, не оборвалось в один миг. Какая-то незримая сила отнимала его не то чтобы по частям, а рывками. Впрочем, вполне может быть, что и по частям и рывками сразу.

Отчётливо помню эту почти физически прочерченную черту: и уход отца на фронт, и добрая моя учительница Анна Николаевна, и первая книга из детской библиотеки, и «шакалы» из восьмой столовки, и лучший дружбан Вовка Крошкин, и мир, слившийся у реки в одно сплошное звёздное небо, и даже Победа, и даже возвращение отца всё это вдруг оказалось где-то за плечами, в прошлом, хотя какое может быть прошлое у человека двенадцати лет от роду? И всё же в прошлом, потому что я ничего не мог сообразить о будущем, кроме, разве, примитивного знания, что раньше нас по всем предметам учила одна учительница, а теперь их будет много, и что учебников, начиная с пятого класса, — целая куча, зато прошлое тянуло меня к себе назад своими краткими и тёплыми мгновениями, из которых сладких и ярких вспышек — складывается цепочка приятных воспоминаний: вот я говорю с учительницей о чём-то совершенно не обязательном, и уж совершенно не об уроках, а поэтому совсем не боюсь её, не трепещу перед ней, не трясусь за отметку просто мы говорим, пусть и не равные во всём, но в чём-то равные, потому что мы люди, а раз ничего меня не угнетает, мне хорошо, и вот это спокойствие, вот эта моя уверенность очень приятны для детских и не только детских воспоминаний. Вот Нинка Правдина — ей теперь совсем в другую сторону, а Вовка Крошкин тоже исчезает с моего горизонта, потому что новая школа, куда берут его, есть поближе к его дому, и так получается, что я оказываюсь совсем один!

Ну не один — ясно же! Мама рядом и отец, он вернулся с войны, кончились наконец все эти войны, но всё дело в том, что в школу, когда тебе двенадцать, ведь с родителями не попрёшься, да и у них свои дела, а у тебя свои, и все вокруг называют тебя взрослым человеком.

В общем, в начальной школе, до конца четвёртого класса, мы учились все вместе — мальчишки и девчонки, и это обстоятельство, эти четыре года, проведённые вместе, нас крепко испортили. Не знаю, как девчонки, а я к пятому классу, к переходу в мужскую школу, оказался ну совершенно не приготовлен. Ни на капельку.

Все были виноваты и учительница наша распрекрасная, и мама, и сами, конечно, мы. Но нам-то откуда было знать как придётся жить дальше.

А пришлось.

Девчонки пошли учиться в женскую школу, а мы — в мужскую.

Короткое прошлое рухнуло, и я, чем дальше жил, тем отчётливее понимал: моё доброе детство мне не помощник.

Наоборот, о нём надо забыть, и как можно скорее.

3

Мужская школа была липкая и клейкая.

До начала занятий мы были там с мамой не раз и не два — сначала приносили заявление, но оказалось, мама забыла свой паспорт, а без родительского паспорта все эти хлопоты по переводу из одной школы в другую были недействительными, и мы приходили ещё раз, а потом пришлось покупать учебники, и я выстоял не очень большую очередь к двери в раздевалку, только дверь эта была перегорожена столом со счётами, и недовольная тетка раздражённо щёлкала костяшками, подсчитывая, почём стопка учебников то для седьмого, то для десятого, то для пятого, оказалось, тоже вовсе не мало требуется книг.

Я сейчас совершенно не могу вспомнить, в чём была эта тётка — в каком платье, или, может, в кофте, или ещё в чем там, — но хорошо помню её недовольство и раздражённость. Ничего плохого ни ей, ни кому другому я сделать ещё не успел, да, честно говоря, и не собирался, а она уже только что не шипела на меня.

Ну это, конечно, мелочи, правда, мелочи очень часто важны, потому что как бы нагнетают настроение, создают фон, что-то такое предсказывают. Ничего мне тётка не сказала, только сумму назвала, зато щёлкала на счётах так неприязненно, сухо и раздражённо, что я вышел из новой своей школы в совершенно угнетённом состоянии и даже новые учебники, от которых приятно потягивало свежей типографской краской, меня не радовали.

Понятное дело, я уговорил себя, что тётка такая вообще, я тут ни при чём, таким же макаром она щёлкала на счётах для всех — ведь я же в очереди постоял, но это тёткино неудовольствие глубоко в меня залезло.

Накануне первого сентября мама прилетела с работы радостно запыхавшаяся и велела срочно идти с ней в школу — она сейчас заскочила туда по дороге, познакомилась с классной руководительницей и договорилась с ней, что мы тотчас же придём вдвоём и учительница заранее покажет класс, где я буду учиться, и, может быть, даже мою парту.

Всю дорогу мама была радостно оживлена, говорила мне всяческие фразы не то чтобы утешительного или назидательного, а скорее уверительного, если можно так выразиться, свойства. Она как бы уверяла меня. Ты, мол, не переживай: то ты учился в начальной, а теперь в средней школе, но есть ведь ещё и семилетки, это слава Богу, что без всяких на то препятствий мы сразу устроились в среднюю. Ну а то, что она мужская, так это же хорошо, будь уверен, да и других школ во всей стране не существует; настаёт возраст, когда мальчики и девочки должны учиться отдельно. На это я, понятное дело, выразительно фыркнул — о чём, мол, речь, кто этого не знает, в начальной — и то неловко было вместе, пацаны из других школ встанут, бывало, возле нашего подъезда и орут: «Тили-тили тесто, жених и невеста!»

Одним словом, мама меня не уговаривала, а заверяла, будто она что-то знала или что-то могла сделать в своём положении, на что-то могла там повлиять и что-то выяснить. И чем больше она тратила слов, тем меньше у меня оставалось в себе уверенности.

Но вот мы пришли в школу, поднялись на третий этаж и двинулись по крашеному ярко-коричневому полу.

Он был липким и клейким.

Мамины туфли и мои ботинки тихо прилипали к непросохшей краске, но отрывались громко, с этаким протяжным и влажным треском.