Река жизни глазами Ра - Наталия Пащенко

– Выходи, выходи быстро, у нас мало времени.

Я выскочил из лодки без верхней одежды и понял, что быстро замерзну, если не возьму из дома куртку. Но Ида держала в руках колбу из стекла с жидкостью черного цвета.

– Хочешь? – протянула она ее мне. И улыбнулась. – Это полная порция. Я не хочу.

Ида так улыбалась, как раньше, до четырнадцатой зимы, до этого снега, до ее взрослости. И я вспомнил, что никто не улыбается у нас в деревне, только те, кто не достиг возраста приема лекарства.

– Нет, – сказал я. – Не хочу. А зачем его пить, если оно делает тебя хуже?

– Я не знаю. Но посмотри, что я тебе покажу. Сегодня мама там останется до утра.

– Где? – спросил я.

– В Плясе. Не переживай, там полдеревни нашей каждую ночь спит. И она нередко тоже, просто мы об этом не знаем, потому что спим дома. Нам нужно спрятаться так, чтобы не замерзнуть и не быть замеченными. – Она это сказала быстро и махнула рукой в сторону, где стояла лодка, сто лет назад подаренная небесами нашему речному поселку.

– В ней никто не живет и не бывает. Побежали туда, – весело позвала меня сестра.

На свой страх и риск, больше боясь, чем замерзая, я побежал за Идой. На нас падал снежок, он заносил следы, остающиеся на тонком льду на пристани, оставленные мальчишкой десяти зим и девочкой, называвшей себя женщиной.

Добежав, мы не согрелись, конечно, в этой лодке было холодно, как на льду голышом. У нее были только стены, но не тепло для нуждающихся.

Ида приложила палец к губам, давая понять, что нужно молчать, во второй, посиневшей от холода руке, она держала колбу с черной жидкостью. Взглядом я спросил, что же делать дальше. Она показала мне палец и потыкала им в окно и вверх. Я выглянул в окно и ничего кроме темноты не увидел. Я молча развел руками показывая, что не понимаю, о чем она говорит, но устроившись у окна, сестра так же ждала, как и я.

– Слышишь? – тихо спросила она.

– Нет, – также, еле шевеля губами, прошептал я.

– Слу-у-у-уша-а-ай… – шепотом протянула она.

А где-то внутри моей десятизимней головы взрывалось слово «обман»! Что-то должно произойти то, что замалчивают все, то, что все скрывают, что мама таит от нас. Где грань между взрослостью и враньем? Или этой грани нет, и эти два понятия, как водоросли, переплелись, и не распутать их? Взрослость, вранье, угрюмость, недовольство жизнью, безрадостность, вечная серость… Но вот и я услышал и посмотрел с ужасом на сестру. А она так снисходительно покачала головой, мол, теперь ты меня понимаешь, и улыбнулась. Это меня взбодрило. Я продолжал смотреть в черное небо и услышал шелест, он приближался, становился таким громким, как шум тента лодки в ветреную погоду. И вот что-то огромное появилось в небе, что-то с крыльями и четырьмя лапами. Существ было много. Я насчитал около десяти летающих монстров. Что-то страшное, черное и наверняка еще пока до нас никем не виданное. Не могли люди не знать об этом. Шум пролетел мимо. Я хотел что-то спросить у сестры, но едва открыл рот, она закрыла его рукой. И приставила потом палец к губам. Я понял, что это не конец, и потер холодную пятку левой ноги о колено правой. Через некоторое время шум возобновился, он направлялся в обратную сторону: теперь эти же существа «плыли» но небу назад. Но не так легко, как раньше, а тяжело взмахивая крыльями. Так к причалу пристает лодка Рока Хэма, всегда нагруженная до краев рыбой, весла на ней всегда тяжелы, а всплески воды под веслами редки. Что же так утяжелило этих существ? И вот мои глаза, привыкшие к темноте, уже четко различали яркие, разноцветные точки света на спинах чудовищ. Это ничего не объясняло, но возбудило во мне такой интерес, что я чуть не захлебнулся вопросами. Чудовища пролетели мимо. И я повернулся к сестре с вопросом и изумлением в глазах.

Ида махнула мне рукой, показывая, что пора в обратный путь. Но я схватил ее за руку, желая получить ответ немедленно. Она покачала головой. И тихо промолвила:

– Не здесь.

Мы выбежали на пристань, дул ледяной ветер. Ноги не слушались. И быстренько добежав до нашей лодки, мы залезли в нее. Грелись и молчали. Маар спала, как и я еще вчера спал, ничего не подозревая и не догадываясь. Согреться было невозможно. Озноб бил по всему телу. Что-то спросить у сестры я боялся. Боялся, что мама, подходя к дому, услышит наш разговор, и всё откроется. Я долго думал о черной жидкости в колбе, о сестре, которая всё это хранит в тайне, но при этом пытается сопротивляться всему происходящему, про то, как нашу лодку могут выслать за непослушание из деревни. Про то, что наш дом не так уж далеко пришвартован от конца пристани и что при желании его несложно отшвартовать. И про то, что у меня должно быть тринадцать бабушек и семь теть, где же они все? И кто привязал нашу лодку когда-то у этой пристани? Почему мои предки решили именно здесь бросить поиски лучшего? Быть может, лучшего уже нет? Я в первый раз не благодарил их за удобное расположение лодок и деревни, а задавался вопросами, но не было ответов. А рядом безмятежно дремали в лодках Верды и Доры, ни о чем, не подозревая. А может, это и хорошо, ведь еще вчера я был веселым мальчуганом, а сегодня превратился в скучного, задумчивого, взрослого ребенка без права на лекарство. У меня появились вопросы. Но не ответы.

Повернувшись, я увидел, что из-под прохудившегося одеяла сестры что– то светится. Я дотронулся до ее плеча, она не спала.

– Посмотри на живот, – сказал тихо я. Она поняла, о чем я, и перевернулась лицом вниз.

– На себя посмотри, – прошептала Ида. В темноте лица было не разобрать, но по голосу я понял, что она смеется. Я взглянул вниз и увидел бирюзовое сияние под одеялом. Я перевернулся на живот. Больше этой ночью разговоров не было. Я в первый раз видел такое сияние. Ни один человек в нашей деревне не светился! Скрыть это невозможно, если из-под одеяла видно, то под одежной тем более не скроешь. Я заснул, конечно же. Но что это был за сон! Кстати, о снах, по правилам нашей деревни, запрещалось говорить, как и о видениях, и о предсказаниях.

4. Разговор с мамой о свете внутри нас. Ответы для Тана.

Утром я услышал мамин раздраженный голос. И понял, что особенности вчерашнего дня остались только в моем сознании и в воспоминаниях. Ида Ра уже встала, и ее заново наполненная водорослями перина была сложена на полку. Маар шалила около выхода и играла ракушкой. Кстати, это была большая редкость в нашей деревне, обычно ракушками женщины украшали наряд, а тут у маленькой девочки такая дорогая игрушка. Ракушки можно найти только на дне реки, значит, их достать нельзя, река же их выбрасывает на берег, но и на берег жителям селения Гай нельзя. Ракушки нам могли дать только торговцы, ведь только они выходили на землю, и то за мешок отменной рыбы. Но пока меня не заботила эта подробность, мои мысли были заняты совсем другим.

Выйдя на пристань, я посмотрел на Иду, которую ругала мама, суть я не понял, но было ясно, что сестра в чем-то провинилась.

– Я устала сама тащить хозяйство, ты выросла, будь добра учти, что у тебя есть семья. Рыбы, которую приносит твой брат, едва хватает для него самого. Что ты будешь есть, если не захочешь жить, как все?! Ты должна! Никто не спрашивает, хочешь ты или нет! Тан и Маар растут, я старею. Я не смогу скоро сама кормить вас. Мне в помощь дана ты небесами. Будь добра, исполни свой долг и не позорь меня перед всей деревней!

Я глядел на Иду и понимал, что сияния нет. Ночью его видно, а утром, с восходом солнца, нет. Мне пришлось поднять рубашку, чтобы проверить, свечусь ли я. Мама, конечно, это заметила. И перестала кричать. Она осторожно повернула Иду лицом ко мне и тихо спросила:

– Он пил? – я так и застыл с задранной рубашкой на морозе.

– Да-да, конечно, – соврала Ида. – Даже чуть больше, чем я.

– Правда? – мама посмотрела на меня вопросительно. Я кивнул, подтверждая слова сестры. И мы с Идой переглянулись. Конечно, эти взгляды Гея Ра заметила. Она быстро дернула Иду за руку, а меня позвала строгим взглядом в лодку.

– Дети, – сказала мама, устало вздыхая и усаживаясь в центр лодки, – я лишь хочу, чтобы вы были как все в этой деревне, не нужно отличаться от остальных. Нас могут выгнать, если мы не будем жить так, как от нас этого требуют правила. Вы многого не знаете, вы только начали свой путь. Не нужно быть особенными, чтобы хорошо жить.

– Мама, но ведь мы не можем скрывать, что мы светимся, если мы не пьем черную жидкость, – выпалил я.

– Значит, ты не выпил? – поникла мама. – И каким цветом ты засветился?

– Бирюзой, – ответил я.

– Значит, тебя никто не любит, – ухмыльнулась мама. – Это неопасный цвет. Это цвет жажды знаний. Но без ответов он скоро исчезнет.

– А я нежно-голубым, – произнесла сестра.

– Один раз я видела такое свечение. Этот человек тоже не хотел принимать лекарства, он был целеустремленным, энергичным, имел свое мнение всегда и хорошую фантазию. Как и ты. Голубой свет, как символ непокорности духа. Ида, я тебя прошу, не светись. Пей лекарство. Если Тан без ответов на свои вопросы скоро угаснет и станет как все, то ты, девочка моя, светишься опасным светом. Если ты его не будешь прятать, ты скоро встретишься с Великим Вестником Вечности.