Конец - Давид Монтеагудо

— Что? Что я сказала?

— Что там был парень…

— Да, он слева, но сначала она — она стоит между ними.

— Точно! — говорит Хинес. — Это… нет, не могу вспомнить, ведь я видел фотографию только два или три раза.

— Ну так и я не помню. Все еще путаюсь в именах — Ньевес, Энкарна…

— Нет там никакой Энкарны, а Ньевес на фото — справа, это я отлично помню. Дай-ка на секундочку, надо посмотреть.

— С ума сошел? Хочешь посмотреть — останови машину.

— Еще чего! Я же говорю: на секундочку.

Мария бросает взгляд на дорогу, потом на Хинеса, обреченно вздыхает и подносит фотографию к его лицу, на уровне рта, — в надежде, что он будет видеть путь поверх фото. Хинес внимательно разглядывает картинку. Прошло всего несколько секунд, но Марии они показались вечностью, во всяком случае, она спешит отвести руку, хотя Хинес еще не успел ничего ей сказать.

— Да подожди ты! — вскипает он. — Не убирай так быстро!

Хинес почти грубо отнимает у Марии компакт-диск. И тотчас, не дожидаясь новых упреков, на миг впивается взглядом в дорогу, потом поднимает к глазам фотографию, затем отводит руку с ней подальше, почти касаясь приборной панели, затем снова переводит взгляд на дорогу, затем еще раз возвращается к фото…

— Это Ампаро, — сообщает он наконец, отдавая коробку Марии.

— Точно! Теперь вспомнила! Ты же еще говорил: Ампаро — та, что с диадемой, вернее, с лентой в волосах…

— Ну что я могу сообщить про Ампаро?.. — говорит Хинес, отрывая руку от руля, чтобы слегка помассировать себе лицо. — Если честно, я почти ничего ни про кого из них не знаю, то есть я хочу сказать, что с тех пор никого не видел, хотя какие-то детали мне успела на днях рассказать Ньевес. Вот она-то ни одного не теряла из виду…

— Ньевес — это та, что все организует?

— Да, та, что затеяла всю эту чертовню. Ньевес… Но ведь ты хотела услышать что-нибудь про Ампаро.

— Разумеется, Ампаро — девушка, которой нравился… — Мария в очередной раз сверяется со списком. — Гасабо?.. Гасебо?.. I like Chopen. Вот ведь! Звучит прекрасно, а я в жизни его не слыхала.

— Это из тех вещей, которые в течение нескольких месяцев крутят повсюду, а потом они в мгновение ока забываются. Очень даже неплохая тема. У Ампаро явно был вкус… и никакой музыкальной культуры. Думаю, она вряд ли когда слышала Шопена, настоящего Шопена… Ампаро… Ампаро была маленькой и очень разговорчивой, с голосом… скажем так, довольно писклявым. И любила резать правду-матку… Однажды в забегаловке она такое устроила официанту, который решил было нас надуть… Только она одна и отважилась с ним сцепиться. Мы были тогда совсем молодые. Забавно… сейчас, когда я начинаю вспоминать, мне кажется, что на самом-то деле таким поведением она компенсировала… пыталась утвердить себя. Но тогда мы всерьез к ней не относились, во всяком случае из ребят — нет, никто…

— Она была красивой?

— Ну, знаешь… красивой… Обычная, хотя… было что-то… что-то в голосе — что-то от хищной птицы, и у меня это вызывало неприятные ощущения… По крайней мере, так это вспоминается сейчас. Занятно…

— Занятно… — эхом отзывается Мария, словно подталкивая Хинеса, который о чем-то задумался, к продолжению разговора.

— Да, — говорит Хинес, — чего только не придет на память, когда… когда запускаешь эту свою машинку. Однажды девушки решили искупаться в речке в чем мать родила… Мы тогда в очередной раз отправились за город. Пошли-то они на берег в одежде, а потом совсем разделись… во всяком случае, до пояса. Мы, ребята, разводили костер, но быстро сообразили, что они там что-то затеяли… До нас доносился безумный хохот… Как выяснилось, Уго решил подшутить над ними — собрал все их шмотки и унес, но они успели заметить, как он убегал с ворохом одежды в руках, с футболками там… брюками. И он начал их дразнить, показывать им вещи, словно говоря: «Да вот же, вот же, идите сюда и берите все что хотите, если хватит смелости». И тогда Ампаро с самым серьезным видом медленно так вышла из воды, очень гордо направилась к Уго, который стоял отвесив челюсть — не столько от изумления, сколько с перепугу, — и забрала у него одежду, не встретив, понятно, ни малейшего сопротивления… Честно признаюсь, и все мы тоже несколько прибалдели. Вот по этому случаю ты можешь судить, какими мы тогда были… Потом еще долго кипели споры — были на ней трусы или нет: одни говорили, что не было, другие — что были, только мокрые. Короче… на самом деле мы и глаз-то поднять на нее не посмели.

— Вот это да! Твоя Ампаро мне нравится.

— Не знаю, не знаю. Я что хочу сказать… в нашей компании после той истории за ней еще больше укрепилась слава эксцентричной особы или хуже того… ну ты понимаешь… что-то вроде: «Ампаро — просто сумасшедшая, ее нельзя принимать всерьез».

— Нет, все-таки настоящий зверинец — другого слова не подберу! — Мария на какое-то время замолкает, словно обдумывая услышанное.

Хинес тоже молчит, и создается впечатление, будто говорить им больше не о чем. Между тем дорога, которая на последнем отрезке заметно шла под уклон, снова выровнялась. Однако состояние ее оставляет желать лучшего, и Хинес ведет машину очень медленно, пытаясь свести до минимума эффект от постоянно встречающихся ям и рытвин. Растительность по краям дороги понемногу редеет, а местами и совсем исчезает.

— Похоже, подъезжаем, — говорит Хинес.

Мария наклоняется к стеклу и смотрит на небо.

— Уж не знаю, каким это образом вы собираетесь созерцать звезды. Насколько я вижу, все затянуто тучами… небо чернее черного.

— Мы и такой вариант предусмотрели… По прогнозу синоптиков, будет облачно с прояснениями.

Мария снова принимается рассматривать футляр от диска с фотографией, на которой группа молодых людей позирует перед камерой. Пейзаж вокруг как будто бы сельский.

— Теперь давай поговорим про того типа, что стоит рядом с Ампаро… Про него ты вообще ничего мне не рассказывал.

— Его лучше оставим на самый конец.

— Почему? — спрашивает Мария, сразу насторожившись. — С ним что-то не так?

— Ну ладно, — сдается Хинес со вздохом, — вижу, деваться некуда. Понимаешь, дело в том… это очень грустная история…

Тут что-то отвлекает его внимание. Когда до Марии доходит, что он пристально смотрит в зеркало заднего вида, она поворачивается и тоже пытается хоть что-нибудь разглядеть на дороге за ними. Там мелькают два огонька — фары еще одной машины, которая следует за ними тем же путем. Из-за перепада уровней огоньки то видны лучше, то почти совсем исчезают.

— Наверняка кто-то из наших, — говорит Хинес. — Вряд ли кто другой забрался в такую глушь и в такое время.

— Ты уклоняешься от темы.

— Да нет, что уж там… Все равно рано или поздно… Когда все соберутся, эта история как пить дать всплывет на поверхность. Лучше, чтобы ты все знала заранее.

Хинес решительно прибавляет скорость. Дорога теперь идет ровно, ям почти нет, и машина летит вперед, как давно не летела.

— Ты нагнетаешь таинственность… От этого только хуже, — подталкивает его к продолжению Мария.

— Просто… трудно говорить о том, в чем ты раскаиваешься, по-настоящему раскаиваешься… о том, что теперь кажется тебе, возможно, самой большой глупостью, самым постыдным поступком в твоей жизни. Возможно, все это… рассказать тебе, приехать сюда, на этот нелепый, дурацкий праздник, — своего рода искупление.

Хинес замолкает, тишина становится напряженной, пауза затягивается, но Мария не спешит прервать ее, хотя не исключено, что она сейчас погружена в собственные мысли или ее озадачил неожиданный поворот, принятый разговором.

— Мы подшутили над этим парнем, — продолжает Хинес, — жестоко подшутили… безжалостно. Такие вещи делают только по молодости. Сейчас, в нынешние мои годы, я не могу найти для себя оправдания, не могу переложить вину с себя на всю компанию, а тогда…

Хинес внезапно прерывает рассказ, наклоняется к переднему стеклу, пытаясь что-то рассмотреть на дороге, на лице его вспыхивает сильная тревога. Мария тоже глядит на дорогу, желая угадать, что там привлекло внимание Хинеса, и видит какую-то серую тень, до которой не достает свет фар, — что-то вроде бы круглое, двигающееся прямо на них, что-то вроде огромного мотка травы, гонимого ветром. Все происходит очень быстро — буквально за две-три секунды. На них летит никакая не трава, а что-то большое, какой-то зверь — он на миг приостанавливается, а потом опять мчится на машину, направляясь к другому краю дороги, по диагонали пересекая ее. Хинес не тормозит, не сбавляет скорость, он лишь обалдело смотрит вперед, словно окаменев от неожиданности и любопытства. На миг кажется, что зверь, вся эта огромная серая масса, все-таки избежит столкновения, успеет проскочить или изменит траекторию… И тут он вдруг исчезает, пропадает из виду — и тотчас слышится глухой удар, очень сильный удар сотрясает машину. Она резко тормозит, виляет в сторону, и тогда только Хинес реагирует, пытается совладать с управлением, выровнять машину, которая резко наклонилась с той стороны, где сидит Мария, и катится в кювет. Хинесу удается-таки удержать ее на дороге, снова вернуть на середину и остановить. Он откидывается на спинку сиденья, все еще крепко сжимая руль, потом устало и с облегчением вздыхает.