Как дети (сборник) - Сергей Кумыш

Себе Таня сказала, что да, Витя ее заинтересовал, но просто как приятель. Она встретится с ним еще раз, ну, может быть, два раза. Потом они будут изредка перезваниваться, пока все само собой не сойдет на нет. И незачем из-за этого беспокоить Вету. По какой-то причине она не может говорить о нем равнодушно, а Вету это может задеть. Не надо.

Вторая смс от Вити была такая: «Поехали как-нибудь гулять на Крестовский». И сразу третья: «Не, давай завтра, а не как-нибудь. Если можешь. Можешь?» Что-то подсказывало Тане, что самым разумным будет ответить: «Не могу». Но особых планов у нее не было, и она вдруг стала удивительно честной. Не смогла сказать, что не может, зная, что явной причины отказывать нет. Она написала: «Давай. Только пораньше, часов в 12». Утренняя прогулка ни к чему не обязывает. «Ок», – пришел ответ.

На другой день Таня твердо решила ни в коем случае не опаздывать. Это не должно выглядеть как свидание, потому что это не свидание. Ехать от «Комендантского» до «Крестовского» ровно семь минут на метро, она не опоздает.

Она опоздала на двадцать пять минут. Сначала она зачем-то накрасила глаза. Взглянув в зеркало перед выходом, поняла, что этот макияж смотрится на ней как военная форма на новобранце – ужасно. Бросилась все смывать, забрызгала кофту, пришлось переодеться. Выходила (выбегала в ярости на саму себя) из дома уже в начале первого.

Витя ждал ее на выходе с эскалатора, одетый в синие кеды (кто бы мог подумать, что бывают кеды такого огромного размера), синие джинсы и белую футболку, из которой его длинные руки торчали особенно нелепо. «Короткие рукава – не для него, но он явно об этом не знает», – подумала Таня. Он улыбался – широко, глуповато и, как ей показалось, немного растерянно. Когда Таня подошла к нему, он с секунду постоял, потом наклонился к ней и неумело поспешно поцеловал. Таня не ответила на поцелуй, нервно дернулась, когда он прикоснулся к ней, и тут же принялась осуждать себя: это ведь даже не знак внимания, обычное приветствие двух знакомых людей.

Они шли, специально замедляя шаги. То внезапное понимание, которое возникло между ними в Москве, сейчас возникать упрямо не хотело. Чувствовалось, что Витя переживает – хочет удержать Танино внимание, а у него никак не получается. Таня же заняла выжидательную позицию. Когда они проходили мимо парка аттракционов, Витя предложил прокатиться на колесе обозрения. Почему бы и нет.

Единственное, чего опасалась Таня, это что Витя сейчас начнет говорить что-нибудь, по его мнению, романтичное или, что еще хуже, приставать к ней. Он сел на противоположную скамейку и молчал, глядя на нее, все время, пока они были в воздухе. Зато Таня кое-что почувствовала. Она вдруг поняла, что очень хочет Витю прямо сейчас, сию секунду, на этом самом колесе. Ей захотелось выкинуть за борт его кеды, стянуть с него джинсы и оседлать прямо здесь, безжалостно раскачивая кабинку. Таня закинула ногу на ногу, скрестила руки на груди, это немного помогло отогнать навязчивую мысль. Немного, но не до конца. Перевела взгляд с Витиного лица на деревья внизу.

– Ты высоты боишься? – спросил Витя уже на земле, помогая ей сойти.

– Нет, почему?

– Ну ты так напряглась там, наверху.

– А, нет, нет. Голова закружилась. Странно, раньше такого не было.

Таню испугало собственное желание, внезапное и непроходящее. Сейчас, когда вот уже почти два года у них с Ветой своя жизнь, не менее настоящая, чем все, что их окружает, когда есть съемная квартира, которую они делят с двумя другими девочками, тоже парой, когда есть наконец-то зыбкое, приходящее, но все же ощущение счастья, эта внезапная вспышка казалась не более чем глупой прихотью, очередным микропредательством. И плевать, что Витя скорее всего ничего не заподозрил, точно не заподозрил, – от этого не легче. Она допускает подобные мысли и желания. И это ужасно.

В этих переживаниях она провела остаток прогулки. Хуже всего было то, что, хоть она считала свое внезапно возникшее влечение к Вите чуть ли не запретным, ее угрызения совести не отменяли этого влечения.

Черная машина

Таня и Вета поехали в центр и бродили по улицам. Серый вечер переходил в белую ночь.

– Я чувствую себя идиоткой, Таня. Просто каким-то дебилом, – сказала Вета. – Ты сейчас так со мной общаешься, как будто это все только из-за меня. Мне иногда кажется, что если бы меня не было, то всем было бы проще, тебе было бы лучше.

Таня так и не научилась отвечать на подобные Ветины выпады. А сейчас она и вовсе понимала, что отчасти Вета права.

– Это неправда, – сказала Таня.

– Ты вообще слушаешь меня? – спросила Вета. Видимо, в какой-то момент Таня ушла в свои мысли, отстала от разговора.

– Да, да.

– Знаешь, какой ты стала? Вежливой. И аккуратной.

– А раньше какой была?

– Такой и была. Но ты была другая при этом. За этим всем что-то еще было, много чего. А сейчас ты себя со мной ведешь как с дальней родственницей, которая приехала на несколько дней погостить, а потом осталась еще на несколько, и еще, и вот ты уже не знаешь, что только придумать, чтобы от нее избавиться, но впрямую не просишь убраться, вроде как неудобно.

Вета уткнулась головой в водосточную трубу – Таня так и не поняла, она просто не рассчитала силы или специально ударилась – удар получился сильным. Вета, похоже, даже не заметила, что ушиблась.

– Я хочу умереть, я хочу, чтобы меня не было, – сказала Вета. Таня в очередной раз почувствовала себя предателем.

Потом они стояли на набережной Фонтанки. Вета больше ничего не говорила, отошла от Тани. Таня смотрела на воду.

Внезапно она ощутила тоску. Очень острую и абсолютно нестерпимую тоску по Вете. Как будто вся грусть и вся нежность, которые только возможно испытать, разом переполнили ее, и этого оказалось слишком много, этого всего ей было не вместить. Она вдруг осознала, что если Веты сейчас не станет, просто не окажется рядом, то ее разорвет от всех этих переживаний. Таня повернулась к Вете. Вета переходила улицу – от набережной к противоположному тротуару. Медленно, как заблудившийся ребенок, ссутулившись, как закрывшийся от всех подросток. Непонятно откуда взявшаяся черная машина летела прямо на нее. Еще секунду назад этой машины как будто не было или Таня ее просто не заметила. Не сбавляя скорости, она неслась на Вету.

Таня очень громко окликнула подругу по имени, зачем-то выставив руки вперед, как будто надеясь ухватиться за нее. Ее голос как будто раздвоился или даже утроился. Она и кричала, и слышала себя со стороны. Вета развернулась к ней всем телом, немного отклонившись от своей траектории. Это ее и спасло. Если бы она просто повернула голову, машина бы сбила ее, вмялась бы левой фарой в ее бедро, сложила бы пополам, перемолола бы. Черная легковая иномарка только обдала ее сухим ветром и стремительно скрылась, так и не сбавив скорости, как будто и не была.

Потом Вета скажет Тане, что никакой машины не видела, пока, повернувшись, спиной не почувствовала это яростное движение прямо за собой. А потом – только хищный блеск габаритных огней. Она скажет, что на самом деле не хотела умирать, во всяком случае – так, что просто решила перейти на другую сторону. Она скажет, что ей очень страшно, хотя бояться будет уже нечего.

Они еще постоят так какое-то время – обнявшись, дрожа. Потом до утра просидят в кафе, будут пить вино, еще что-то, невероятным образом все это смешивая и не пьянея. И так до открытия метро. Чтобы только не пришлось ловить машину.

Утром, засыпая, обнимая Вету, Таня поймет, что по-настоящему любила ее, что по-прежнему любит. Она знает каждый изгиб Ветиного тела, ставшего таким родным. Ямочка на Ветином подбородке как будто только для того и нужна, чтобы с ней идеально совпадал кончик Таниного носа. Правая скула на Танином лице нужна только для прикосновения Ветиных губ. Ничьи больше губы не смогут так идеально лечь на ее лицо. Как будто они обе просто две части одной древней окаменелости.

Но вместе с тем Таня ясно осознает, что это прощание.

Бабье лето

Они вошли в квартиру, каждый по-своему осознавая, что произойдет дальше. Таня постаралась не думать, а просто быть девушкой, которая позволила парню привести себя домой.

Витина с отцом квартира оказалась на удивление чистой. Как будто там жили не два одиноких мужчины, а тихая полноценная семья. Все в обстановке напоминало Витю, эта квартира была на него похожа. Квартира не казалась Тане чужой. И это успокоило ее, хотя, как она потом сама поняла, в тот момент она волновалась в принципе гораздо меньше, чем могла бы.

Они прошли на кухню. Витя поставил чайник, повернулся к Тане. Так и замер у плиты, глядя на нее. Было понятно, что ему нужен этот чайник не больше, чем ей. Внутри каждого из них уже происходило то, что вот-вот должно было начаться между ними. Несмотря на это, они выпили чай.

Потом, в комнате, Витя снова замер, теперь возле подоконника, глядя не на Таню, а в окно, давая ей освоиться. Таня подошла к Вите сзади и тихо уткнулась лбом ему между лопаток. Вопреки всему она до последнего момента была уверена, что просто коснется головой его широкой спины, что это жест, ничего за собой не влекущий.