Все утра мира - Паскаль Киньяр

Они покинули заведение. Снег уже не падал, но сугробы достигали отворотов сапог. Стояла непроницаемая тьма, ни луны, ни звезд. Их обогнал человек с факелом, закрывая от ветра огонь рукою; они следовали за ним. Последние редкие хлопья спускались им на головы.

Господин де Сент-Коломб остановил своего ученика, тронув его за плечо: какой-то мальчишка, спустив штаны, мочился неподалеку; горячая струйка прожигала дыру в сугробе. Журчание мочи, расплавлявшей снег, смешивалось с шорохом падающих снежинок. Сент-Коломб вновь прижал палец к губам.

– А теперь вы услышали деташе в мелизмах.

– Но это еще и нисходящая хроматическая гамма! – возразил господин Марен Маре.

Господин де Сент-Коломб пожал плечами.

– Я положу эту нисходящую хроматическую гамму на вашу могилу, сударь.

Что он, кстати, и сделал много лет спустя. Господин Маре спросил:

– А может, истинная музыка связана с тишиною?

– Нет, – ответил господин де Сент-Коломб.

Он был занят тем, что окутывал голову шалью; потом нахлобучил сверху шляпу поглубже, чтобы шаль не сползла. Сдвинув на бок перевязь шпаги, путавшейся у него в ногах, он сунул картину с вафлями под мышку, отвернулся и тоже помочился, но на стену. Затем взглянул на господина Маре и сказал:

– Время уже позднее. У меня озябли ноги. Разрешите откланяться, сударь.

И внезапно покинул своего спутника.

Глава XIII

Было начало весны. Сент-Коломб вытолкал своего ученика из домика на шелковице. Держа виолы в руках, они оба молча пересекли сад под мелким весенним дождем и шумно ввалились в дом. Сент-Коломб крикнул, зовя дочерей. Вид у него был разгневанный. Он сказал:

– Ну же, играйте, сударь! Взволнуйте наконец своею игрой наш слух!

Туанетта бегом спустилась по лестнице. Она села подле двери, ведущей в сад. Мадлен подошла и поцеловала Марена Маре, который сообщил ей, устанавливая меж колен и настраивая виолу, что вчера он играл в часовне перед королем. У Мадлен потемнели глаза. Атмосфера была натянутой, как струна, что вот-вот лопнет. Пока Мадлен стирала краем передника дождевые капли с виолы, Марен Маре еще раз шепнул ей на ухо:

– Он разъярен оттого, что вчера я играл в часовне перед королем.

Лицо господина де Сент-Коломба омрачилось еще больше. Туанетта сделала предостерегающий знак Марену Маре. Однако тот, ничего не замечая, продолжал рассказывать Мадлен о том, как королеве поставили под ноги грелку с угольями и как эта грелка…

– Играйте же! – приказал господин де Сент-Коломб.

– Взгляни, Мадлен, я опалил низ моей виолы. Один из стражников заметил, что она дымится, и указал мне на нее своею пикою. Но она не сгорела. То есть не сгорела по-настоящему. Просто почернела и…

Два кулака с грохотом обрушились на деревянный стол. Все подскочили.

Господин де Сент-Коломб, яростно оскалившись, выкрикнул:

– Играйте!

– Ты только взгляни, Мадлен! – продолжал Марен.

– Играй же! – взмолилась Туанетта.

Но тут Сент-Коломб бросился к юноше и вырвал инструмент у него из рук.

– Нет! – закричал Марен и вскочил с места, пытаясь отнять виолу. Однако господин де Сент-Коломб уже не владел собою. Он метался по комнате, размахивая виолой в воздухе. Марен Маре бегал за ним, простирая руки к своему инструменту, дабы помешать учителю свершить самое ужасное. Он кричал: «Нет! Нет!» Мадлен, скованная ужасом, беспомощно теребила передник. Туанетта же, встав со стула, бросилась к мужчинам.

Сент-Коломб подбежал к очагу, размахнулся и со всею силой ударил виолой о каменную кладку. Зеркало над камином раскололось от сотрясения. Марен Маре сжалея в комок и завыл. Господин де Сент-Коломб швырнул обломки виолы на пол и принялся топтать их своими ботфортами. Туанетта пыталась оттащить отца за полы, с плачем взывая к нему. Миг спустя все четверо смолкли. Теперь они стояли неподвижно, пораженные случившимся и непонимающе глядя на обломки. Господин де Сент-Коломб, смертельно побледнев, опустил голову на руки. Он пытался исторгнуть свое всегдашнее горестное: «А-а-ах! А-а-ах!» Но ему не удавалось перевести дыхание.

– Отец, отец! – твердила Туанетта с горькими слезами, гладя его по спине и плечам.

Сент-Коломб пошевелил пальцами и выдавил наконец из груди короткий возглас: «Ах!», словно тонущий человек в свой последний миг. Затем он вышел прочь из залы. Марен Маре плакал в объятиях Мадлен, что стояла перед ним на коленях, все еще дрожа от недавнего испуга. Господин де Сент-Коломб вернулся с кошельком в руке. Развязав шнурки, он сосчитал золотые монеты, подошел к Марену Маре, бросил кошелек к его ногам и собрался было выйти. Марен Маре вскочил и крикнул ему вслед:

– Сударь, вы могли хотя бы извиниться за то, что совершили!

Господин де Сент-Коломб обернулся и с полным спокойствием ответил:

– Сударь, что такое инструмент?! Инструмент – это еще не музыка. Этих денег вам хватит на покупку цирковой лошади, чтобы гарцевать перед королем.

Мадлен рыдала, пряча лицо в рукав и пытаясь подняться с колен. Все ее тело содрогалось от плача. Так она и стояла на коленях, в слезах, между двумя мужчинами.

– Прислушайтесь, сударь, к рыданиям, что исторгает горе у моей дочери: они куда ближе к музыке, нежели ваши гаммы. Покиньте навсегда здешние места, сударь, вы родились фигляром. Вы сможете ловко жонглировать тарелками, вы никогда не потеряете равновесия на канате, но как музыкант вы полное ничтожество. По размеру дарования вас можно сравнить разве что со сливою или даже с жуком. Отправляйтесь же играть в Версаль, а еще лучше на Новый мост, где прохожие будут вам швырять монеты на выпивку.

И господин де Сент-Коломб покинул залу, с грохотом захлопнув за собою дверь. Господин Маре тоже бросился за порог, во двор, чтобы уйти прочь. Двери хлопали одна за другою.

Мадлен поспешила следом за юношей, догнала его уже за воротами. Дождь кончился. Девушка положила руки на плечи Марену. Тот плакал.

– Я сама обучу вас всему, что преподал мне отец, – сказала она.

– Ваш отец – злобный безумец! – вскричал юноша.

– О нет.

Она молча покачала головой и повторила:

– Нет.

Она увидела слезы, что текли по его щекам, и вытерла одну слезинку. Она заметила руки Марена, эти обнаженные, без перчаток, руки тянулись к ней, на них вновь закапал дождь. Она протянула ему свои. Их пальцы соприкоснулись, и оба вздрогнули. Потом они теснее сплели пальцы, прильнули друг к другу телами, прижались губами. И поцеловались.

Глава XIV

Отныне Марен Маре являлся в дом тайком от господина де Сент-Коломба. Мадлен показывала ему на своей виоле все изощренные приемы игры, которым научил ее отец. Стоя перед юношей, она заставляла его множество раз повторять одно и то же, по-своему располагая ему пальцы на грифе, выдвигая инструмент вперед для лучшего звучания, поправляя локоть и плечо руки, держащей смычок. При этом они неизбежно касались друг друга. Потом она отдалась ему, и они любились в укромных уголках дома или в тени сада. Иногда они прокрадывались к шелковице и, затаившись под хижиною Сент-Коломба, слушали, какие новые фиоритуры он изобрел, насколько выросло его мастерство и каким аккордам он нынче отдает предпочтение.

Летом 1676 года, когда господину Маре исполнилось двадцать лет, он объявил мадемуазель де Сент-Коломб, что его приняли ко двору в качестве «музыканта при короле». Они находились в саду; Мадлен подталкивала юношу к старой шелковице, к дощатой хижине, сидевшей на низкой развилке. Сама она уже научила его всему, что умела.

Но вот однажды, когда Марен Маре прятался под домиком, разразилась гроза, и он, продрогнув, несколько раз прегромко чихнул. Господин де Сент-Коломб вышел под дождь, увидел юношу, сидевшего на мокрой земле, подбородком в колени, и принялся пинать его ногами, клича своих слуг. Насажав ему синяков на икрах и коленях, он схватил его за шиворот, выволок из-под дерева и приказал лакею сбегать за хлыстом. Но тут вмешалась Мадлен де Сент-Коломб. Она объявила отцу, что любит Марена, и мало-помалу успокоила его. Грозовые тучи прошли так же быстро, как и налетели; они вынесли в сад холщовые кресла и уселись в них.

– Я не желаю больше видеть вас у себя, сударь. Предупреждаю последний раз, – объявил Сент-Коломб.

– Больше вы меня здесь не увидите.

– Намерены ли вы жениться на моей старшей дочери?

– Пока я еще не могу вам этого обещать.

– Туанетта ушла к мастеру и вернется не скоро, – отвернувшись, сказала Мадлен.

Она присела на скошенную траву рядом с Мареном Маре, прислонясь спиною к креслу отца. Трава уже почти высохла, и в воздухе сильно запахло сеном. Сент-Коломб устремил взор на зеленую кромку леса за рекой. Мадлен взглянула на руку Марена, что медленно подползала к ней. Его пальцы коснулись ее груди, потом соскользнули к животу. Девушка вздрогнула и сжала колени. Господин де Сент-Коломб не мог их видеть. Он продолжал говорить:

– Не знаю, месье, соглашусь ли выдать за вас дочь. Вы уже, без сомнения, приискали себе тепленькое местечко. Вы живете во дворце, королю нравятся мелодии, коими вы сопровождаете его утехи. На мой же вкус, нет никакой разницы, занимаешься ли ты своим искусством в роскошных каменных палатах или в дощатой хижине на шелковице. Для меня существует нечто большее, чем искусство, большее, чем пальцы и уши, большее, чем музыкальные инвенции: это жизнь, исполненная страстного чувства.