Фабрика гроз - Эльвира Барякина

Тот неопределенно пожал плечами.

— Да уж ничего хорошего… Василий Иванович, — обратился он к губернатору, — мне надо с вами поговорить.

Меньше всего на свете Стольникову хотелось сейчас с кем-нибудь разговаривать. Особенно с Алтаевым. На душе губернатора было муторно, как бывает всякий раз, когда ты опростоволосишься на глазах у всех, и тебе некого в этом винить, кроме самого себя.

— У меня к вам важный разговор, — настаивал Ивар.

«Сейчас будет учить жизни», — почти с ненавистью подумал Стольников, но решил не показывать вида, что ему хоть чуточку не по себе.

— Ладно, садись в мою машину, — пригласил он.

… - Мы все-таки выиграли интерактивный опрос, — нарочито весело сказал губернатор, когда его роскошный «Мерседес» вырулил на проспект. Больше шестидесяти процентов избирателей за меня… Так что не все потеряно.

Алтаев не смотрел на него.

— На вашем месте, я бы не слишком обольщался, — заметил он без всякого выражения в голосе.

— Почему?

— Этот опрос я лично заказал на телекомпании. На самом деле, все не так уж гладко. Пименов поставляет нам более точную информацию, основанную на социологических исследованиях. Согласно ей, народ вас не очень-то любит…

Стольников ничего не ответил. Он так и знал, что этот сопляк-мальчишка начнет проводить «работу над ошибками». Эх, прислать бы ему на дом команду ребят в серой униформе — посмотрели бы мы тогда, как он будет выступать! Но нет — сиди, терпи его, паразита…

— Так вот, — продолжил Алтаев, — то, что вы натворили за четыре года своего доблестного правления, мы уже не исправим, но можем кое-что подкорректировать в головах избирателей.

Стольников до боли сжал кулаки, но ничего не ответил.

— У меня есть одно предложение… — продолжил Ивар. — Во время первого тура практически все избиратели, живущие в городе, проголосовали против вас. Вы же смогли вырваться в финал только за счет глубинки — на вашей стороне оказалось 38 сельских районов. И знаете, почему вы заполучили себе деревню?

— Почему? — нахмурясь, переспросил Стольников.

— Потому что люди там больше никого, кроме вас, не знают. Из всех областных средств массовой информации у них есть только принадлежащее нам проводное радио. Газеты до них редко доходят. Телевизоры местные программы вообще не показывают, ибо большинство из них делалось еще при царе Никите. Единственное, что требуется — это заставить тех сельчан, кто не пришел на первый тур, проголосовать за вас во втором. Так что я настоятельно рекомендую вам отправиться в турне по области. А мы со своей стороны сделаем так, чтобы как можно меньше горожан пошло на выборы.

Стольников в недоумении воззрился на Ивара.

— Я же ездил по области в прошлом месяце! Тебе что, мало?!

— Это не мне, а вам мало! Мы, кажется, вас выбираем…

— Я не могу никуда ехать, — твердо сказал Стольников. — Завтра я должен быть в Москве. У меня встреча с депутатской группой…

— Как угодно, — пожал плечами Ивар. — Поедете в Москву, а не к старушкам-колхозницам, так можете вовсе не возвращаться. Вас все равно здесь ничего ждать не будет.

— Но мне обещали помочь!

Алтаев скрестил руки на груди:

— Знаете что? Москве без разницы, кто выиграет — вы или Хоботов. Федеральные политики договорятся и с вами, и с ним. Для Москвы ваше областное честолюбие — тьфу, нет ничто!

Стольников прикусил губу. Алтаев был прав. Но согласиться с ним было так сложно!

— Так ты считаешь, что мне все же стоит ехать? — медленно проговорил Василий Иванович.

Ивар кивнул.

— Начните с крупнейших областных предприятий. Типа «Удоевского моторного завода». Там много рабочих из окрестных деревень. Митинг проведем в заводской столовой, чтобы не набилась случайная публика. Вход на территорию только по пропускам, поэтому к вам не смогут пробраться вражеские лазутчики. Вопросы из зала, разумеется, тоже будут задавать наши люди.

Стольников опустил голову.

— Хорошо.

Ивар постучал по стеклянной перегородке, отделяющей задние сидения от передних. Сидевшая рядом с водителем Леденцова опустила стекло.

— Что?

— Организуй в самое ближайшее время поездку Василия Ивановича в Удоев.

Леденцова кивнула головкой в светленьких кудряшках.

— Да мы же с тобой уже все спланировали!

«Все спланировали!» — подумал Стольников в бессильной ярости. А его всего лишь поставили в известность. Как будто он не кандидат в губернаторы, а какое-то чучело, которое надо провезти по городам и весям. Впрочем, Стольников догадывался, что негативщики примерно так к нему и относятся. Он даже один раз услышал, как Леденцова назвала его за глаза «тело». Впрочем, она была под стать своему начальнику Алтаеву: такая же самодовольная и наглая.

Вообще-то Василий Иванович не очень понимал, какое отношение Леденцова имела к отделу негатива. Она работала непосредственно с ним: ездила в командировки, присутствовала на встречах с избирателями, общалась с журналистами…

Алтаев так объяснил ее присутствие:

— У вас, Василий Иванович, сейчас тяжелый жизненный период. В такой ситуации очень легко сорваться. А Леденцова присмотрит за вами: чтобы никакой водки, никаких девочек, никаких скандалов…

Вспомнив об этом, губернатор болезненно скривился: еще целых две недели до конца выборов!

Команда Алтаева забрала под себя весь третий этаж штабного особняка. В бывшем бальном зале расположились журналисты и информационщики, в соседние комнаты набились некие личности, похожие кто на спецназовцев, кто на бедных студентов… Ближе к лестнице была приемная, шоферская и прочие технические службы. А само начальство в лице Ивара, Леденцовой, главного пиарщика[3] Никитина и главного спеца по подрывным акциям Боголюба заняло две смежные комнаты в конце коридора: маленькая служила кабинетом Ивару, а в большой разместились все остальные.

Помещение давно уже приобрело обжитой вид: Никитин обвешал все стены листочками с японскими иероглифами, символизирующими удачу; Леденцова притащила откуда-то бродячую кошку, назвала ее Килькой и объявила всем, что теперь это будет их отрядное животное; а Боголюб (он же Боги) сломал защелку в туалете.

… Ивар с Леденцовой вернулись в штаб в десятом часу. Большая часть сотрудников уже разошлась, и только в комнате негативщиков все еще горел свет. Впрочем, ее обитателям сейчас было не до работы: сопя и обзываясь, Боголюб и Никитин соревновались в волной борьбе. Побеждал, разумеется, Боги — он был в полтора раза шире и тяжелее Никитина.

— Ты опять жулишь! — возмущенно выкрикивал тот. — Все заново!

Его слишком смазливое для умного мужика личико раскраснелось, самурайские глазки бешено сверкали, льняной хвостик на затылке вздрагивал.

— Ну заново, так заново! — степенно отвечал Боголюб и вновь валил Никитина своей окорокообразной ручищей.

Сидящая на телевизоре кошка Килька недовольно поглядывала на происходящее. От топота ног старинный особняк приходил в некоторое колебание, и вместе с ним сотрясался и ее телевизор.

Завидев начальство, Боги с Никитиным тут же приостановили соревнования.

— Ну, как дела?

— А вы что, телик-то не смотрели? — угрюмо бросила Леденцова, закидывая свою сумку на подоконник.

Она в подробностях рассказала, что произошло на «Плюс 6».

— М-да, — почесал голову Боги, — на этот раз «тельце» у нас — мама дорогая…

— А мне еще с ним в Удоев ехать! — пожаловалась Леденцова, заглядывая в тумбочку, приспособленную негативщиками под хозяйственные нужды. — У нас хоть кофе-то есть? А то пить охота, прям не могу!

Ивар принес из кабинета свою кружку.

— Мне тоже плеснешь немного? Ну что, господа хорошие, — обратился он сразу ко всем, — с «телом» надо что-то делать. А то эдак мы вообще в трубу вылететь можем…

— Еще бы, — фыркнул Никитин, — если этот полудурок Вайпенгольд будет систематически портить нам всю малину… Благодаря его трогательной заботе у Стольникова не имидж, а черти что. Ты видел его последние творения а-ля Чапай?

— Видел, — угрюмо отозвался Ивар. — Вроде бы я уговорил Стольникова не принимать его…

— Ура.

У Никитина были особые счеты с отделом позитива: у них шла вечная борьба за газетные площади и эфирное время. Вайпенгольд все время норовил использовать их под свое лубочно-героическое творчество, что до крайности бесило Никитина, у которого и так не хватало места под его масштабные проекты по контрпропаганде.

— Я вообще не понимаю, чего это Вайпенгольд решил сделать из Стольникова спасателя всех угнетенных? — произнесла Леденцова, разливая кипяток по кружкам. — Русский народ любит жалеть, ему подавай страдальцев!

Никитин тут же оживился.

— Давайте сломаем Стольникову руку! Скажем, что это бандитская пуля. Вот и пусть жалеют себе на здоровье!