Скажи, Лиса! - Смелик Эльвира Владимировна

Эльвира Владимировна Смелик

Скажи, Лиса!

Повесть

Яночка с баночкой (точнее, с пузырьком)

– Лиса! Ты совсем рехнулась?

Это обо мне.

Холодный ноябрьский ветер метался по кабинету химии, листал лежащие на партах ученические тетради, – тоже мне, нашел занятие! – а я сидела на подоконнике, выставив руку в приоткрытое окно. Мои пальцы сжимали кожаный ремешок школьной сумки. Не, не моей, Янки Фокиной.

Но сама Яна поначалу была слишком занята, чтобы обращать внимание на происходящее вокруг. С самодовольным хихиканьем она откручивала крышку пузырька с клеем ПВА и прицельно вглядывалась внутрь стоящего на стуле рюкзачка Полины Потатуевой. Поэтому мне пришлось громко позвать:

– Фокина!

Яна повернулась в мою сторону и вот именно тогда заорала:

– Лиса! Ты совсем рехнулась?

– Если капнешь хоть каплю, твое барахло полетит вниз, – пообещала я.

Сумка тихонько покачивалась, Янка следила за ней округлившимися глазами.

– Там же мобильник! И все остальное.

– И… – Я многозначительно посмотрела на Янку, предлагая сделать нужный вывод, но Фокина только стояла столбом и разевала рот. Пришлось подтолкнуть ее к действиям. – Ты сейчас…

Янка обиженно поджала губы, демонстративно завернула крышку, потом прошла к учительскому столу, твердо печатая шаги, со стуком поставила клей на место.

Я с облегчением втянула сумку в окно, брякнула ее на подоконник. Почему с облегчением? Рука у меня замерзла и устала.

Еще пара мгновений, и фокинские пожитки рухнули бы с высоты третьего этажа и раскатились, рассыпались, разлетелись по школьному двору.

– Ты, Лиса, совсем уже, – в меру осуждающе заявила Фокина, забирая сумку. – Это же просто шутка.

Я спрыгнула с подоконника и направилась к учительскому столу.

– Вот сейчас вылью клей в твой баул, и мы вместе посмеемся. Да?

Ничего не имею против самоутверждения. Но не за счет самых безропотных и беззащитных! А Потатуева в этом отношении находится где-то на одной ступени с дождевым червяком, неожиданно решившим переползти через самую оживленную городскую магистраль.

Она не разозлится, не скажет ни слова. Стараясь, чтоб никто не заметил, проглотит горечь и обиду и даже плакать будет про себя. А внедорожник Фокина и не заметит, что кого-то переехала насмерть.

Вообще Янка – не стерва и не дура. Глупые идеи приходят ей в голову не реже и не чаще, чем прочим. Не скажу, что она мне ненавистна или очень уж мила. Обычно я не обращаю на нее внимания, за исключением редких моментов – таких, как сейчас, – когда она вызывает у меня раздражение или легкое восхищение.

У нас в классе все девчонки симпатичные, и Фокина ничем не лучше других. Но она преподносит себя так, будто является самой красивой, самой умной, самой выдающейся. И окружающие, как ни странно, всегда попадаются на эту удочку. Вот ведь способности у девицы! Она везде лезет вперед, заставляет смотреть только на себя, слушать только себя, а я обычно стою и жду, когда меня заметят. Иногда так ждешь, ждешь и ничего не дождешься.

Интересно, как с этим обстоят дела у Потатуевой? Дождалась ли она хоть когда-нибудь чего-нибудь? Или ее никто никогда не замечал?

Химичка Золушка вошла в кабинет вместе со звонком, выжидающим взглядом обвела гудящий класс. Вообще-то ее зовут Зоя Витольдовна, но за глаза, конечно, никто так называть не собирается. Почему Золушка? Да очень просто. Если химичка оставалась в кабинете на время перемены, она только и занималась тем, что мыла пробирки и колбы, вытирала столы, отчищала оборудование, наводила порядок. Короче, не покладая рук трудилась по хозяйству с видом кротким и терпеливым. Совершенно как сказочная Золушка.

Потатуева появилась следом за химичкой. Проскользнула в дверь, словно тень, тихонько прошмыгнула на место. Золушка в ее сторону даже не повернулась, будто Полина действительно была невидимая и неслышимая. Любой другой в подобной ситуации удостоился бы от химички хотя бы парочки язвительных слов. На Потатуеву даже не посмотрели.

Можно ли чувствовать досаду оттого, что тебя не ругают?

По лицу Полинки не определишь, какие эмоции она испытывает. Когда к ней обращаешься, она сразу опускает голову или смотрит, как мне кажется, с мольбой: «Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, только не трогай меня!»

Вырабатываем характер

Раньше я тоже была робкой и стеснительной. Я боялась звонить по телефону малознакомым людям, не решалась спросить, «кто последний» в поликлинике. Я чуть ли не с ужасом воспринимала мамину просьбу самостоятельно сходить за молоком или за хлебом.

Мама с недоумением выслушивала тысячи причин, почему я не могу этого сделать, и удивленно напоминала:

– Лисичка, магазин же всего в двух шагах.

Мало того, магазин располагался на первом этаже нашего дома. Но я предпочитала обходить его стороной.

Я бежала до ближайшего супермаркета. Там товары выбираешь сам, а с людьми встречаешься только на кассе. Кассир знает, что делать, ей не надо ничего объяснять. С ней вообще можно не разговаривать! А в нашем магазинчике стоял громоздкий стеклянный прилавок, над которым нависала самая кошмарная женщина на свете.

Она не была уродиной, не была безобразной и старой, но на всех, подходящих к ее прилавку, смотрела так, будто они что-то вроде назойливых мерзких насекомых, отравляющих ей жизнь. Мне казалось, она еле сдерживается, чтобы не схватить мухобойку побольше и прихлопнуть к черту всех покупателей. И лысого дяденьку, въедливо изучающего ценники на колбасах. И бабульку божий одуванчик, которая упрямо пытается узнать, какое молоко свежее. И конечно, меня – самую маленькую и противную.

Однажды я проторчала в магазине почти час. Других покупателей не было, а эта монументальная дама за прилавком болтала по мобильнику. Я не решалась вклиниться в ее обращенный к невидимому собеседнику бесконечный монолог, ведь я прекрасно знала: взрослых перебивать нельзя и нельзя мешать тем, кто занят. Да и никакие силы в мире не заставили бы меня перебить ЕЕ.

Я послушно ждала, ждала, ждала, а продавщица говорила, говорила, говорила, демонстративно пялясь на меня и убивая этим своим взглядом.

Я так и ушла, ничего не дождавшись, и дома ревела в подушку, и строила планы мести жестокой магазинной бегемотихе, и клялась себе, что больше никогда-никогда-никогда не окажусь в подобной ситуации.

Хватит робеть и бояться!

Вот Светка, моя подруга, легко заговаривает с кем угодно, одна ходит в магазин еще с первого класса и деловито расспрашивает о грудничках молодых мамаш на детской площадке. А я чем хуже? Я, между прочим, учусь лучше Светки. Да и ростом немного повыше. Вот!

И стала я вырабатывать смелость: заставляла себя подходить к прохожим на улице и узнавать время.

Для первого раза я присмотрела женщину с маленьким ребенком, самую симпатичную и улыбчивую. И ребенок у нее был такой забавный. В толстом блестящем комбинезоне, не слишком удобном, отчего малыш казался похожим на шагающего по лунной поверхности космонавта. По-моему, мальчик. Маленький, а самостоятельный, в отличие от меня. Он бесстрашно залезал на горку, отвергая помощь, и смело скатывался вниз. И мама, глядя на него, довольно и ласково улыбалась. Но все равно у меня коленки дрожали, когда я к ней направлялась, и слова как засели на полпути в горле, так выбираться наружу не спешили. Хорошо, что она сама у меня спросила: