Слезы небес - Мартин Чарльз

Я встал и заправил рубашку. Врач был на пару дюймов ниже меня. Я взглянул на него сверху вниз.

– Док, ваше умение общаться с больными оставляет желать лучшего.

Он напрягся.

– Это почему же?

– Прежде чем обвинять человека, неплохо бы выслушать его историю.

Он был вдвое моложе меня. Годился мне в сыновья. Наверное, мой тон убедил его в моей правоте. Он попытался исправить положение.

– И зачем же в таком случае вы носите их с собой?

– Чтобы помнить.

– Помнить что?

– Что затвердевшее сердце, в которое вы тычете, когда-то было нежным и умело смеяться, любить и испытывать глубокие чувства. Никакое количество стентов этого не вернет.

Глава 4

За моей спиной булькала кофеварка, в воздухе витал аромат кофе. Налив две чашки, я поставил их перед собой на стол. После чего зажег сигарету «Кэмел» без фильтра и положил ее рядом со второй чашкой. Сигаретный дым смешался с парком, поднимавшимся от кофе.

Закрыв старую зажигалку «зиппо», я провел пальцем по стершейся гравировке. Вспоминая. Затем проколол палец и натощак измерил содержание сахара в крови: оно составило 177. Тогда я набрал в шприц три кубика инсулина и ввел их себе в жировую прослойку живота. Закончив с этим, я проглотил четыре таблетки антацида, пробубнил что-то в адрес чванливых врачей, запил таблетки стаканом молока и закусил печеньем «Орео».

За окном завывал ветер. Ледяной дождь, хлеставший с неба, превратился в косой снегопад. На столе стояла большая банка с завинчивающейся крышкой, до половины наполненная акульими зубами. Я высыпал несколько штук на стол и стал их перебирать. В одной руке зубы, в другой – зажигалка. И то, и другое – воспоминания.

За входной дверью послышалось знакомое поскуливание. Вернулся Роско. Я двинул чашку по столу, чтобы он понял, что я дома; поскуливание стало громче. Еще мгновение – и раздалось знакомое царапание лапой о дверь. Я подвигал стулом, и он снова завыл.

Роско подначивал меня, и я это понимал, это было вполне в его духе.

В здешних местах люди гордятся своими охотничьими собаками-медвежатниками. Не редкость, когда за хорошего медвежатника-призера назначают цену более чем в двадцать тысяч долларов. Да-да. Роско был помесью родезийского риджбека с северокаролинской дворняжкой. Крупный пес. Ростом доходил мне до середины бедра. Длинные стройные ноги, большие лапы, массивная голова, сильные плечи, мощные челюсти. Он мог без устали бегать день и ночь. Риджбеков вывели для охоты на львов в Африке. Но Роско обитал вдали от Африки и в данный момент стоял на улице в снегу и хотел есть.

Я не был хозяином Роско. Я был нужен ему как источник еды и теплого коврика у камина. В мои обязанности также входило по весне вытаскивать из него клещей и вечерами чесать за ушами. Сказать по правде, он обожал целыми днями гоняться за сучками миль за двадцать во всех направлениях, но стоило ему устать или проголодаться, или же ему надоедало одиночество, как он тотчас превращался в позорного слабака, жалобно скулящего под дверью.

Я снова подвигал кружкой и улыбнулся. Он же прижал морду к порогу и шумно засопел в щель под дверью. Скулеж перешел в приглушенный лай. Я отворил скрипучую дверцу шкафа – темп дыхания тотчас удвоился. Я открыл консервную банку, и по ритмическому постукиванию понял: Роско бегает кругами, всякий раз задевая хвостом дверь. Я опорожнил содержимое банки в его миску, разбил сверху два яйца, посыпал сухим собачьим кормом и в завершение сдобрил сливками.

Закончив, я выглянул в боковое окно. Роско стоял перед домом мордой к двери и выл. Я повернул ручку. Вой тотчас же прекратился. Я встал на пороге и приподнял брови. Роско послушно сел и, как локаторы, направил на меня уши.

Я сложил на груди руки – пес улегся на живот, лапы вытянуты вперед, голова поднята. Этот поганец пропадал где-то четыре дня. Понятное дело, что он проголодался. Роско снова еле слышно заскулил. Я отошел в сторону и кивнул. Пес встал, зашел в дом и снова сел, быстро вращая головой и метеля хвостом по покрытому лаком полу. Сначала внимательно посмотрел на меня, затем на свою миску. Я сел, закинул ногу за ногу и кивнул.

Роско с жадностью набросился на еду. Закончив трапезу, он облизал морду и вытянулся на «своем» коврике из медвежьей шкуры перед камином. Между тем ветер за окном усилился, столбик термометра пополз вниз. А передо мной счастливо похрапывал Роско.

Мой домик неплохо защищен от холода, поэтому всякий раз, зажигая камин, я приоткрываю окно. Я на всю длину вытащил антенну радиоприемника и покрутил ручку настройки. Радиосигнал мгновенно улучшился, и я услышал ее голос.

Под ее приветствие, обращенное к слушателям, я допил свой кофе. Затем вылил остывший кофе из второй чашки и потушил догоревшую до фильтра сигарету. Снова налил кофе в обе чашки, щелкнув зажигалкой, зажег вторую сигарету и снова положил зажигалку себе на бедро.

Надев очки для чтения, я набрал номер из десяти цифр. На расстоянии трех тысяч миль от моей избушки она увидела на мониторе мое имя и ответила. В самом популярном в стране ночном прямом эфире.

– Привет, Джо-Джо. – Ее голос струился сладкой патокой. – Как поживаешь, детка?

Для нее любой позвонивший – «детка». Я усмехнулся.

– Пока жив.

– Это все еще тебя удивляет?

– Сюзи, дорогая, каждый день – великая тайна.

– Обожаю, когда ты меня так называешь.

Вместе с парой сотен тысяч других, подобных мне, мужчин я почувствовал, что она улыбается.

– Как там дела в горах Северной Каролины?

– Все белым-бело, и… – Я выглянул в окно. – И, похоже, погода ухудшается.

– Ты все еще наливаешь кофе в две чашки?

Взгляд на стол.

– Точно, мэм.

– Сколько лет ты звонишь на мою передачу?

– Очень много.

– И за все эти годы, сколько бы раз я ни спрашивала про кофе, ты так и не объяснил мне, почему ты так делаешь.

– Я помню.

– Но когда-нибудь ты должен открыть мне свой секрет.

– Я пытаюсь держать свои обещания.

– Это отличает тебя от многих, носивших военную форму.

Она перешла на шепот. Словно возлюбленная, чей шепот звучит с соседней подушки. Сюзи знала свое дело. Выступая в роли защитника молчащих, она была вынуждена время от времени подогревать антиправительственные настроения. Впрочем, она старалась не заходить в этом слишком далеко, прекрасно понимая, что те люди, которых она критикует в эфире, – ее начальство, и ей придется общаться с ними по окончании передачи.

Я ничего не ответил.

Она несколько мгновений тоже молчала, наполняя эфир загадочной тишиной, а секунд через десять произнесла:

– По крайней мере, ты не откосил.

– Я стараюсь держать свои обещания.

Она рассмеялась. Всего в нескольких миллиметрах от микрофона. Ее голос сливался с поскрипыванием кресла.

– Что привело тебя ко мне в эту лунную ночь?

– Акульи зубы.

– Ты такой романтик. Все еще мечтаешь о том пляже, а?

– Меня по-разному называли. Но романтиком никогда.

– Тогда почему же акульи зубы?

Я помолчал. Вспоминая прошлое.

– Когда-то я знал одну девушку.

– Ну, рассказывай же.

– Когда мы были детьми, мы с ней часто гуляли по пляжу.

– Ммм… – томно произнесла Сюзи, как будто в предвкушении чего-то крайне пикантного, и наверняка заразила этим и своих слушателей.

Я продолжил:

– Я вел ее за руку, и мы искали на песке все, что выбрасывало море.

– Тебе запомнилась какая-то конкретная прогулка?

На улице падал густой снег, но уже поднялась луна и теперь висела за облаком – этакий небесный фонарь, чей луч пробивается сквозь снежную пелену.

– Был октябрь. Полнолуние после осеннего равноденствия. Светло так, что можно было видеть собственную тень. Набегавшие волны заставляли влажные раковины светиться, словно черные бриллианты. Мы собрали целый рюкзак.

– Это было перед тем, как ты уплыл далеко-далеко?

– За несколько месяцев до того.