Кто эта женщина? - Юлия Лавряшина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но слова проросли… Да так стремительно, что пока Антона не было, Кира покрылась гранитом, о который разбиваются даже самые настойчивые волны. Он вернулся вовремя: толстая соседка как раз уковыляла в кабинет врача, и никто еще не успел занять место рядом с Кирой.
Закинув длинную ногу на ногу, он оглядел коридор:
– Не поверишь, но я всегда последний в очереди. Передо мной – толпа, а за мной – никого.
– Ну, очередь-то я занимала… Ты не торопишься? Необязательно сидеть тут со мной. Я могу вызвать такси.
Он удивленно захлопал ресницами:
– Ты меня спроваживаешь?
– Нет, но…
– Значит, да. Я тебе надоел?
– Да нет же! – Ей стало неловко. – Я тебе страшно благодарна. Мне просто неудобно отнимать у тебя время.
От того, что его глаза перестали улыбаться, Кира чувствовала себя так, будто ни с того ни с сего пнула доброго пса. Он просто хотел быть рядом и ничего не требовал взамен, а получил под ребра…
Вдохнув всей грудью, она решительно накрыла его руку своей:
– Если можешь – останься. С тобой мне не так страшно.
– Квест только вечером, – ответил он. – У меня еще куча времени.
– Квест?
Его губы расползлись в улыбке удовольствия.
– «Кошки и книжки».
– Ух ты…
– Догадываешься, кто будет шустрым рыжим котом?
– Ты?
Он дурашливо захлопал в ладоши:
– Угадала! Угадала!
Подавившись смехом, Кира боязливо оглянулась на кабинет врача:
– Тише ты… Нас сейчас выгонят отсюда.
– Тогда я сам тебя заштопаю, – обнадежил он. – Думаешь, мне слабо?
Она прислушалась к себе и удивилась:
– Нет. Не думаю. Тебе, похоже, все нипочем. Ты – крутой пацан, да?
– Пацан?! Думаешь, я младше тебя?
– А то нет! Сколько тебе? Двадцать… два?
– Двадцать шесть.
– А мне тридцать. – Кира постаралась произнести это без уныния в голосе. – Юбилейный год.
– Подумаешь, разница-то…
Ответить она не успела. Дверь кабинета врача отворилась, и оттуда, охая и, кажется, матерясь вполголоса, выползла толстуха. Ее взгляд скользнул мимо Киры, но на лице Антона задержался:
– Подержи-ка…
Ее сумка плюхнулась ему в руки. Мгновенно скорчившись, как Квазимодо, он шепеляво пропищал:
– Что мне с этим делать, богиня? Прикажете поднести?
– Артист, что ли? – хмыкнула она. – Хорошенький… Ну-ка, доведи меня до машины, пока твою… барышню… обрабатывают.
«А вдруг он не вернется за мной?» – испуг обжег лишь на миг, но из кабинета потянуло лекарственным запахом и, как показалось Кире, запахом крови… Это отвлекло, и она не стала провожать взглядом Антона, даже не присевшего под весом «богини», облапившей его плечи.
– Что у вас? – спросил молодой врач, не отрываясь от записей.
– Колено, – отозвалась Кира с порога и похромала к стулу. – Упала с велосипеда.
Она не стала добавлять, что все произошло на пороге «Кошачьего царства».
– Полис с собой?
– Полис! – покаянно спохватилась она. – Он дома. Я могу привезти потом.
Травматолог вздохнул:
– Ладно. На кушетку.
Не сразу сообразив, что это было сказано ей, Кира медлила, и доктор наконец поднял глаза. И вдруг улыбнулся:
– Да что вы так боитесь?
– Заметно? – Она сконфуженно усмехнулась.
– Укольчик сделаю, больно не будет.
Раскладывавшая новые инструменты пожилая медсестра обернулась от изумления. Видно, обещания укольчика звучали здесь крайне редко.
– Спасибо, – проникновенно произнесла Кира. – А ходить я смогу?
Он насмешливо ухмыльнулся.
* * *– Далековато от нас, – заметил Антон, остановив машину у одного из домиков, налепившихся друг на друга на склоне горы.
Здесь Кира сняла комнату у полной, одышливой пенсионерки с удивительно розовым лицом, увенчанным серебристым пушком. Каждое утро Киру будили ласковые причитания Людмилы Васильевны, разыскивавшей в саду своих кошек:
– Кысы-кысы-кысы, куда же вы спрятались? Кушать пора.
Бандитского вида тощие кошки держали Киру в страхе. Какая-нибудь из них обязательно сваливалась под ноги в самый неожиданный момент и жмурилась от удовольствия, наслаждаясь страхом навязанной им соседки. Как призраки ночи, кошки бесшумно передвигались по переплетеньям виноградных лоз, по металлической крыше, по ветвям старого инжира, возвышавшегося над домом. Они все видели, для них не оставалось секретов.
Однажды, проснувшись ночью, Кира вскрикнула от ужаса, увидев на открытом окне темную фигурку, наблюдавшую за ней. Желтые глаза светились тревожными маячками.
– Что тебе нужно? – прошипела Кира, надеясь напугать кошку. – Пш-шла вон!
Откровенно фыркнув, зверюга спрыгнула во двор и пропала в темноте. А Кира с тех пор на ночь закрывала окно, оставляя только небольшую щель. Хотя девушка не особенно удивилась бы, если б одна из кошек все равно сумела бы просочиться в комнату…
– Тебе помочь подняться? – спросил Антон, остановившись у тропинки, ведущей к калитке дома.
Оценив подъем, Кира вздохнула:
– Хорошо бы…
– Без вопросов!
– Но спросил же. Торопишься?
– Не настолько… Просто подумал, что тебе может быть неудобно. Ну, знаешь – некоторые хозяйки не любят, когда постояльцы водят гостей. Твоя как?
– Не знаю…
У Киры не появилось тут ни друзей, ни даже знакомых, она никого не приглашала в гости. Оказалось, одиночество в чужом городе завораживает, как новая книга. Каждый день Кира открывала новые переулки и скверы, дикие пляжи и маленькие кафе на окраине. Ее тянуло бродить по улицам, наблюдая за людьми, прислушиваясь к разговорам. И в каждом уголке города находить запах моря… Ни один аромат не несет в себе столько смысла и такой сонм историй и воспоминаний. Все они оседали в душе – и пришедшие на память, и придумавшиеся, ведь Кире не с кем было поговорить, кроме себя самой. Это было внове, но казалось ей не просто удивительным, но и прекрасным.
Последние года два Кира так часто представляла себе день, когда поселится на морском берегу, что, оказавшись здесь, погрузилась в состояние полусна, полубреда. В первый же день, выбежав за порог, поняла – вот такое утро ей виделось бессчетное количество раз: она скользит по еще сонной солнечной улочке, одетой в каменные изгороди, а счастье идет за ней по пятам. Они спускаются к морю, отыскивая его по голосу… Их встреча становится той самой – единственно важной, – ради которой она и прожила три десятка лет.
– Думаю, можно рискнуть, – ответила она Антону. – Если не пустит тебя, значит, не судьба.
Его широкие брови поползли вверх.
– Не судьба?! А ты веришь в судьбу?
Она пожала плечами:
– Я всю жизнь чувствовала, что должна жить у моря. Здесь мое место. И вот я тут. Разве это нельзя назвать судьбой?
– Нет. Ты просто взяла и приехала сюда. При чем тут судьба? Вот если б ты выиграла в лотерею дом у моря, это можно было бы назвать судьбой.
– Дома нет, – засмеялась она. – Только этот – кошкин дом…
– Крым вообще кошачий полуостров. Ты заметила?
– Да, они тут повсюду.
Он беззвучно рассмеялся:
– Больше только на Тасиро.
– Где?
– Ты не слышала про такой японский остров? Его еще называют Кошачий остров. Их там больше, чем людей.
– Не слышала… – озадаченно призналась Кира.
– Темноватенькая ты. – Он вдруг погладил пальцем ее щеку. – Но это не страшно. У тебя ведь теперь есть я – умный и красивый.
– Нахал! – рассмеялась она, ткнувшись лбом в его плечо. Оно было крепкое и теплое. – Ну что, пойдем?
Еще раз смерив взглядом расстояние до калитки, Антон демонстративно размял плечи:
– Прыгай на руки. Я тебя занесу, а то крутовато здесь. Еще швы разойдутся…
– Не должны. Доктор сказал, что я могу ходить. Но…
Она неуверенно обвила рукой его шею:
– Поехали?
Обезболивающее пока действовало, и другие ощущения, которых Кира не улавливала час назад, дали о себе знать. Ладони Антона были горячими. И напрасно он поворачивался так, что лицо его оказывалось чересчур близко: один неровный шаг, и уткнется губами ей в щеку…
– Да не напрягайся ты, – выдохнул он. – Я не собираюсь…
– Чего не собираешься?
– Ничего. Просто донесу тебя до комнаты и уйду.
Они с трудом справились с массивной металлической калиткой, чуть не застряли на маленькой веранде, столкнувшись с хозяйкой, привычно запричитавшей:
– Ой, да что это с вами приключилось, Кирочка? Чем вам помочь?
– Накормить и спать уложить, – вместо нее отозвался Антон. – Завтра будет как новенькая.
Кира возмутилась:
– Завтра?! Да мне только через неделю швы снимать!
– А-а, шалунья! – Он хитро прищурился. – Поболеть хочешь? Чтобы за тобой поухаживали?
– Так некому же, – ответила она в тон.
– А я на что?
– А при чем здесь ты?
Сказала – и куснула губу до боли: «Черт! Как я могла такое…»
На его месте она просто разжала бы руки – вались на пол, разбивай второе колено! И ушла бы, чтоб больше никогда не возвращаться. Нельзя прощать хамство, даже едва проклюнувшееся, иначе оно вымахает выше тебя, как крапива, сожжет до костей – и человека, угодившего в него, и тебя самого. Она знала это наверняка, вытерпев три года со Станиславом…