Дом с химерами - Инна Бачинская

Глеб снова кивнул.

– Супер. У тебя как с жильем? Ты где?

Глеб пожал плечами.

– Гостиница? Есть нормальные, по карману – правда, за чертой оседлости.

– Знаешь, Виталя, я на нуле, если честно.

– Понял, не дурак… – Вербицкий задумался. – Зайдем к нам в бухгалтерию, посмотрим, сколько можно подкинуть. Напишешь заявление на работу и на помощь. Кошкины слезы, но на хлеб пока хватит. А жилье… – Он снова задумался, на его выразительном лице явственно читалась работа мысли. – Можно было бы у меня, но там сейчас Толик Глущенко со своей новой, ушел от жены… А я у своей знакомой. Временно, ничего серьезного, не сегодня завтра нужно сваливать, чтобы не возбуждать неоправданных надежд. Господи, ну что им всем так неймется? Замуж, семья, дети, петля на шею… Ты как в этом плане?

– Сейчас один.

– Ага, хорошо. Одного легче пристроить. Куда же тебя девать?.. – размышлял вслух Вербицкий. – Ты как в смысле быта?

– Нормально, всеяден. Вода, топчан, закрыть дверь…

– Есть тут одно местечко – бывшее общежитие работников культуры, сейчас пустует, никак не снесут. Ждут, пока само рухнет. За Марьиной Рощей, на Вербной, семь. Домина двухэтажный, старинной кладки, думали этномузей открыть, да денег на ремонт нет. Там проживали всякие лузеры из актеров и музыкантов, но, по-моему, несколько месяцев уже никого нет. Евстигнеева, из последних, вышла замуж, переехала к мужу. Жабик… Петя Зосимов тоже ушел, говорит, комфорта маловато и жутко одному, особенно ночью. Кликуха – «Приют лицедея» или просто «Приют». Можно там пока, до лучших времен. Запомни, Глебыч, нет ненужных вещей – всегда есть кто-то, кому это ненужное нужно. Как сказал пророк, оставшееся от гусеницы ела саранча, оставшееся от саранчи ели кузнечики, и оставшееся от кузнечиков доели мошки. Последняя копейка, последняя крошка – ты выбросил, а кому-то в масть. Понял? Вот и вся философия жизни. Как?

– Согласен.

– По рукам! Считай, что вилла твоя. Два этажа – и ты один на пляже. Можно репетировать до полной отключки. Или кирять! Не забоишься?

Глеб улыбнулся, чувствуя, что жизнь, кажется, налаживается.

– Спасибо, Виталя. Не забоюсь и жду в гости, как только устроюсь. У меня еще пара коробок в аэропорту.

– Все пучком, Глебыч! Жизнь жутко интересна, коварна, зараза, и все-таки удивительна! На посошок, дружище! До сих пор опомниться не могу, что ты… как явление Христа народу, е-мое!

Глава 4

Ольга Борисовна

Обида на «этого типа» улеглась, через пару дней Ольга Борисовна и не вспоминала уже о своем странном приключении, вся отдалась любимому банковскому делу и буквально горела на работе. Художник напомнил о себе сам – в один прекрасный день переступил порог ее кабинета. Ольга Борисовна подняла взгляд от стола и обомлела: батюшки-светы! Вениамин Павлович собственной персоной! Побрит, пострижен, в приличном костюме, при галстуке. С большим кожаным портфелем – для солидности, видимо. Даже ликом посветлел, и торжественен.

– Не ждали? – Он радостно улыбался.

– Не ждала, – сухо ответила Ольга Борисовна, неприветливо меряя художника взглядом. Смерить взглядом так, что мало не покажется, – о, это она умела!

– Оказался рядом, дай, думаю, зайду! – Художник продолжал улыбаться во весь рот, словно не замечал более чем сдержанного приема.

– Вы говорили с женой? – взяла быка за рога Ольга Павловна.

– Не успел. Замотался вусмерть. Вы не поверите, Оля…

– И решили зайти сказать мне об этом? – перебила она, вкладывая в невинную фразу приличную меру уксуса.

– Рядом был, говорю же. А вы поговорили с мужем?

Ей показалось, художник ухмыльнулся.

– Нет, – ответила она сухо.

– Тоже замотались?

Ольга Борисовна вздернула голову и раздула ноздри. «Замотались»! Она не нашлась, что сказать, а художник пояснил:

– Я нанимался на работу. Тут, по соседству.

– Не взяли? – поспешила позлорадствовать Ольга Борисовна.

– Кажется, взяли.

– А жэк?

– Придется выбирать! – Он пожал плечами. – Предлагаю отметить. У вас когда обед?

– Боюсь, я не смогу… – высокомерно начала Ольга Борисовна.

– Да ладно, я же не в постель вас зову! – брякнул художник.

– Что вы себе позволяете? – взвилась Ольга Борисовна.

– Это цитата из пьесы, честное слово. Застряла в памяти. Тут рядом есть неплохой ресторанчик…

– Где, разумеется, вас все знают!

– Ну… не исключаю. «Белая сова». Приходилось бывать?

– Это же ночной клуб!

– Ночью клуб, днем ресторан. Пошли! У них баранина – пальчики оближешь. Отметим начало моей новой карьеры. Честное слово, это вам не «Барбизон». И скатерти чистые. Кроме того, нам нужно выработать план действий. Совместных.

Ольга Борисовна растерялась, что происходило с ней очень редко. Почти никогда. Художник смотрел выжидающе. Она обежала его взглядом – побрит, пострижен, при галстуке – и порозовела при мысли, что он проделал все это ради нее, а насчет работы врет. Конечно, врет. И поговорить им все-таки нужно. Она кивнула, все еще сомневаясь. И тут же с неудовольствием поймала себя на мысли, что впервые в жизни не знает, как поступить, и почему-то идет на поводу этого… типа. Уже во второй раз.

К ее удивлению, художник был способен пользоваться ножом и вилкой.

– Чем же вы будете теперь заниматься? – спросила она.

– Оформлением торгового зала и витрин. Росписью по стенам и потолкам.

«Неужели не врет?» – подумала она и спросила ехидно:

– Платят больше, чем в жэке?

– Больше, но радости меньше.

– Почему? – изумилась она.

– Атмосфера сильно деловая для такого разгильдяя, как я. К тому же всякие… чудаки кишки мотают, диктуют, учат. И сроки поджимают. В жэке попроще.

– Вас же выгнали! За плакат! – с удовольствием напомнила она.

Художник засмеялся.

– Это был не их плакат, Людмила Ивановна не разобралась. Она нормальный человек, только работа собачья. Ребята попросили нарисовать пару плакатов для капустника, принесли тексты. А истопник Саныч подслушал и донес – левые заказы, караул, чужие шляются, покрадут трубы. Она и бросилась. А тут вы как раз подгадали…

– Извините! – с сарказмом произнесла Ольга Борисовна.

– Да ладно, кто старое помянет… Мы уже выяснили с ней отношения, все в порядке.

– Почему вы не поговорили с женой?

Художник задумался, рассматривая пустой подиум. Потом перевел взгляд на Ольгу Борисовну.

– Да так как-то… Не получилось. Если честно, я ее не видел.

– Как не видели? – изумилась Ольга Борисовна. – А где же она?

– Видите ли, мы живем раздельно, – потупился художник. – Уже два года.

– Вы… Вы! Чего же вы мне голову морочили?! – вскричала Ольга Борисовна, и кончик носа у нее побелел, как бывало всегда в минуты волнения. – Почему же вы мне сразу не сказали?

– Не успел. У меня реакция замедленная. С детства. Как вам баранина?

– Вы! План совместных действий! Совести у вас нет!

– Да это так, для понта, чтобы вы не отказались. Просим прощения. Мне очень хотелось пригласить вас на обед. С забегаловкой не получилось, она вам не понравилась. Мне даже неудобно, что я вас туда… честное слово! Правда, баранина класс?

– При чем тут баранина! Вы… Мы же… – от возмущения Ольга Борисовна стала заикаться.

– Ну скажите, правда, класс?

– Неплохая, – нехотя признала Ольга Борисовна. – Но вы должны были…

– Лучшая в городе! – перебил Вениамин Павлович. – Хотя нет. Лучшая у меня. Приглашаю в выходные на природу, оцените сами.

– Спасибо, я буду занята, – сухо, скупо, с достоинством. Молодец! Поставила на место.

Он порылся в кармане пиджака, достал визитную карточку.

– Вот! Если передумаете, звоните.

– Не передумаю. «Размечтался!» – последнее – про себя.

– Там хорошо. Река, песчаная отмель, рыба играет. И погоду обещали клевую.

– Спасибо, но вряд ли.

Остаток дня Ольга Борисовна находилась под впечатлением от встречи с художником. Пеняла себе за глупость – не нужно было соглашаться! Побежала как девчонка, снова попалась на удочку. Пошла на поводу. У кого? У этого… с позволения сказать! Она придумывала все новые аргументы, почему не нужно было обедать с художником, мысленно выясняла с ним отношения и вяло доругивалась, если можно так выразиться. Ольга Борисовна никогда не унижалась до ругани и склок. Это было ей несвойственно. Она умела себя поставить и никогда не выпускала инициативы из рук. Художник ее раздражал. Тем более что они два года в разводе! Неудивительно!

– Что неудивительно? – спросил строго внутренний голос.

– Ну, что она… эта женщина, Лара, ушла от него… Разве с ним можно о серьезных вещах? Он же клоун! И вообще.

– То ли дело Толя… – съехидничал внутренний голос. – Умный, честный, порядочный, первоклассный специалист и не клоун, да?

– Отстань! И без тебя тошно! – одернула его Ольга Борисовна.

От подобных мыслей ей захотелось домой. Закрыть за собой дверь и отрезать… их всех. Приготовить ужин. Кухня всегда ее успокаивала. Включить телевизор, пусть бормочет себе тихонько, неторопливо резать зелень и овощи, жарить отбивные. Толя любит отбивные.