Дом с химерами - Инна Бачинская

Долгую минуту они рассматривали друг друга…

Молодой мужчина, как мы уже заметили, был скромно одет, добавьте сюда – плохо выбрит, худ и сутул, казалось, он перенес тяжелую болезнь. Длинные темные волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Худое смуглое лицо, не лишенное привлекательности, неуверенный взгляд пронзительно-синих глаз, неуверенная улыбка – похоже, он был готов к тому, что ему откажут…

– Глебушка! – зычно вскричал Виталий, ринувшись на пришельца. – Глебушка Кочубей! Разбойник! Штукарь! Какими судьбами?

Мужчины обнялись.

– Пошли посидим в «Сове»! Расскажешь!

И они отправились в «Белую сову», которая по ночам радовала завсегдатаев и ценителей прекрасного стриптизом, а днем была обычным рестораном с разумными ценами.

– Ну, рассказывай, Глебыч! Где ты? Слух был, что в берлинском «Бурлеске». На побывку домой? В родные пенаты потянуло? Надолго? – Виталий засыпал друга вопросами.

– Был в «Бурлеске», да… Клоунада, буффонада… Все было. Было, и прошло. Знаешь, Виталя, все приедается в конце концов. Надоело гаерствовать, надоело фиглярствовать. Хочется для души. Старость, видать. – Голос у него был приятного теплого тембра и слегка сиплый.

– Время собирать камни?

– Наверное. Как ты, Виталя? Нинка писала, у тебя свой театр… Вы с ней… все?

– Все, Глебыч. Давно уже. Сам знаешь, любовь приходит и уходит. Сам сказал, все приедается – любимые женщины в том числе. Театр свой, неплохой коллектив, работает на энтузиазме, зарплаты просто смешные. В драме еще туда-сюда, а у нас в Молодежном нищета. Спасаемся корпоративами. Ну да ладно, еще не вечер. За нас!

– Я вообще-то не пью, – сообщил Глеб. – В завязке.

– Как это не пьешь? – удивился Вербицкий. – Здоровье?

– Здоровье. Чуть не подох, квасил по-черному, пока галюники не начались. Едва вытащили… Решил – все!

– А мы по чуть-чуть, за встречу! Хотя лично я считаю, что недопой хуже перепоя. Глебыч, ты же знаешь, у нас без этого нельзя… Каждый день на пределе. Поехали! Непьющий артист – такой же стилистический нонсенс, как непьющий сапожник.

Глеб нерешительно взял рюмку, отпил. Вербицкий глотнул как удав, шумно втянул в себя воздух.

– Аж слезу вышибает! – сказал с удовольствием, откусывая от куска хлеба. – Я сегодня с утречка уже принял – у костюмерши дочка родила. Без мужа, в семье одни бабы. Хотя по теперешним временам, может, оно и лучше – мужик теперича хлипкий пошел, да и не прокормишь. И новорожденный – тоже девчонка. Господи, как я тебе рад, Глебыч! Ты молодец, что вернулся к корням, так сказать! Всех растеряли, забурели, заматерели, все по барабану. Фиглярство, говоришь? Театр – фиглярство и есть. Есть высокое, есть ниже плинтуса, а все едино – фиглярство. Проживаешь чужие жизни… Говоришь чужие слова… И самое гнусное, Глебыч, что привыкаешь и в жизни фиглярствовать, все на публику, даже когда один и дверь закрыта. Даже ночью с бабой, пардон, – как на сцене. Уже и не знаешь, кто ты есть на самом деле, уже не цельная личность, а… фигляр! Вечно примеряешь на себя разношенный кафтан, зипун какой-нибудь засаленный, который до тебя надевали сотни… – В словах его была горечь, то ли настоящая, то ли напускная. – Ты с кем, Глебыч? Женат?

Глеб покачал головой – нет. Подумал и сказал:

– Был, на немке, тоже актриса. Знаешь, Виталя, им проще. Они другие, никаких истерик, никаких надрывов, запоев, рвания с себя рубахи… Про́клятые мы, что ли? Все на пределе, все на грани…

– Что с них взять, с буржуев! – заметил Виталий снисходительно, по новой разливая водку. Глеб уже не протестовал. – Бюргеры – они и есть бюргеры и филистеры. Какие планы, Глебыч? Ты к нам надолго, кстати? Я познакомлю тебя с ребятами… Я рассказывал, что есть такой Глеб Кочубей, талантище… Монстр! В Берлине работает, у немчур, это вам, говорю, не наш Молодежный! На валюту пашет! В столице Европы! На родине театра-кабаре, бурлеска и вертепа… Во! Как ни хороши фрицы, а без нашего человека никуда. Потому как душа у нашего человека, и особенно актера, горит и зажигает, сгорая, понял?

Язык у Виталия уже слегка заплетался, и мысль теряла четкость, но по-прежнему была образна и цветиста. И голос по-прежнему был сильным и звучным.

– Виталя, мне нужна работа, – сказал вдруг Глеб, откладывая вилку. – Возьмешь к себе? Я вернулся навсегда.

– Тебе нужна работа? – изумился Вербицкий. – Навсегда? Ты чего, Глебыч? После Европы – сюда, в наш театр абсурда? Какого хрена? Что случилось?

– Осточертело все. Бестолковости нашей не хватает, разгильдяйства, все у них правильно, все по полочкам… Искренности, наконец, не хватает, чтоб вот так прийти к другу и припасть… Не знаю! А только понял – пора назад.

– Э, нет, брат! Ты мне это брось! У меня эта наша вос… вспе… тая… одним словом, бестолковость – уже во где! Достала! – Вербицкий помотал пальцем под носом гостя. – Всякая мразь мнит себя художником, так и норовят мордой в дерьмо, а рожи! Жуткие! Жут-чай-шие рожи, я тебе доложу! Весь внутренний недомир – на физии, добрый Боженька наказал. И главное, уверены, что понимают в высоком иск… искусстве… Кинули его на театр – и он сразу стал разбираться в драматургии, зараза! Гоголя на них нет, бесогонов! Снобы, блин! Нет хуже нашего сноба, Глебыч! И главное – на пустом месте… Пустейшем! Ни образования тебе, ни широты, речь безграмотная, кто такой Шиллер или Мольер – понятия не имеют. Да что там Шиллер и Мольер, своих не знают! Один прогиб и уважают… Холуйство процветает, деньгами порченны. Ну ничего, я тоже не теряюсь… Прикладываю будь здоров! Хотя с оглядкой – перегнешь палку, не дадут тугриков. Тут надо быть дипломатом, Глебыч. Уметь вертеться. Ты небось отвык в своих Европах вертеться, а мы тем и живы. Как сказал один англосакс: «Все мы погрязли в болоте, но некоторые из нас смотрят на звезды!» Так и мы: в дерьме, но смотрим на звезды.

– Я думал, сейчас полегче, – заметил Глеб.

– Да у нас ничего никогда не меняется, Глебыч! Заповедник гоблинов. – Вербицкий замолчал, присмотрелся к Глебу и спросил неожиданно трезвым голосом: – Что случилось, Глебыч? Только без чеса.

– Как на духу, – усмехнулся Глеб. – Я и мой дружок, Саша Кравченко, надумали открыть там свой театр, нам обещали грант и кредит. Адвокат дельный попался, женат на нашей. Короче, грант мы проели, влезли в долги, адвокат оказался сукиным сыном. Саша умер… Сердце. Я остался у разбитого корыта, спасибо, не подсел, но потрепали здорово. И только одна мысль была: домой! Добежать, доползти, хоть как, понимаешь? Чтоб помереть на родине.

– Понимаю, Глебыч, чего же тут… Все мы идеалисты чертовы, все нам кажется, что можно вернуться к истокам и припасть. А помирать нам рано, понял? Ничего, хлебнешь родного раздолбайства и разгильдяйства по самые помидоры – мигом рванешь обратно к бошам.

– Нет. – В этом коротком слове прозвучала такая убежденность, что Виталий промолчал – только кивнул.

– Я хочу осенью запустить «Шесть уроков танцев» Альфиери[3], классная вещичка. Знаешь?

– Знаешь, видел в берлинском «Ренессансе». Думаешь, публика примет?

– Примет. Чуть подкорректируем, добавим местного колорита – пойдет на ура. Юмор, музычка – вальс, фокстрот, танго, ча-ча-ча… И главное – смысл! Терпимость, доброта – то, чего нам всем не хватает в наше гнусное время. Хочешь попробовать Майкла?

Глеб задумался.

– Танцевать умеешь? Ты же был в бурлеске!

– Сложная роль, – нерешительно сказал Глеб. – Я, если честно, выбился из формы… Не знаю даже, Виталя. Чувствую себя сбитым летчиком…

– Ты мне это брось, старик! Сбитым, недобитым, недолетевшим… Всем хреново, все в дерьме, Глебыч, и надо тащить себя оттуда за… э-э-э… волосы, понял? Сейчас у нас мертвый сезон, до сентября, зайдем ко мне, я дам текст. Почитаешь, примеришь, лады?

Глеб кивнул, все еще сомневаясь.

– И главное, Глебыч, не напрягайся, полегче! Это твой типаж, ты же типичный жиголо на вид… Пардон, конечно, с твоими синими брызгами. Роль невесомая: безработный актер, свой брат, попивающий, кроме того, гей, подрабатывает уроками танцев, и в гробу он их всех видал! Живет одним днем, не заморачивается. И старая занудная перечница, вдова священника, вся из себя правильная, которой за каким-то расшибеном захотелось танцевать. И антагонизм, постепенно переходящий в симпатию… Ну да ты в курсе. Я пробовал Жабика, но Жабик и есть Жабик, да и внешность подгуляла, а тут нужен трагикомический красавчик. Как?

Глеб снова кивнул.

– Супер. У тебя как с жильем? Ты где?

Глеб пожал плечами.

– Гостиница? Есть нормальные, по карману – правда, за чертой оседлости.

– Знаешь, Виталя, я на нуле, если честно.

– Понял, не дурак… – Вербицкий задумался. – Зайдем к нам в бухгалтерию, посмотрим, сколько можно подкинуть. Напишешь заявление на работу и на помощь. Кошкины слезы, но на хлеб пока хватит. А жилье… – Он снова задумался, на его выразительном лице явственно читалась работа мысли. – Можно было бы у меня, но там сейчас Толик Глущенко со своей новой, ушел от жены… А я у своей знакомой. Временно, ничего серьезного, не сегодня завтра нужно сваливать, чтобы не возбуждать неоправданных надежд. Господи, ну что им всем так неймется? Замуж, семья, дети, петля на шею… Ты как в этом плане?