Вальс на разбитых бутылках - Айтен Акшин

Он отвлекся на громкий смех и одобрительные выкрики и увидел на фоне Колизея жениха и невесту. Приглашенные пытались рассмешить застывших с торжественным выражением лица новобрачных. Фотограф то подбегал к ним, то опять отскакивал, целился объективом, потом опять подпрыгивал. Он отвернулся и увидел грязную засаленную куртку уходившей рыжеволосой женщины, волочившей за собой уже пустой черный мешок.

Лежа в гостиничном номере, он опять подумал о том, что эта рыжеволосая женщина так же вечна, как и Колизей. И от этой мысли вновь стало жутко. И еще оттого, что среди всего увиденного сегодня, запомнилась именно она. На какое-то мгновение ему даже показалось, что все дело лишь в том, что не было в ней ни надоедливой праздности и суетливого любопытства туристов, ни предпраздничного воодушевления горожан. Однако охватившая его непонятная тоска вдруг пронзила все тело мыслью о том, что несмотря на глобальность мировых проблем, продолжающиеся по всему миру вооруженные противостояния, ухудшающееся состояние экологии и экономические кризисы, эта женщина будет приходить к Колизею и продолжать кормить котов. В то время как он, Нариман Сабирли, будет неизменно вставать каждое утро, идти на работу в институт, а вечером возвращаться к себе домой с тем, чтобы лечь на свою узкую кровать. И так изо дня в день.

Он вдруг ужаснулся собственной никчемности, обнаружив, что даже эта полоумная оборванная женщина делает что-то более полезное, чем он. Тщательно запрятанные от самого себя обида, боль, недоумение и бессилие тупиковой ситуации, в которой он жил последние двенадцать лет вдруг встали над ним противной старухой с копной грязных нечесаных рыжих волос, замахав видеолентами военной хроники, историческими документами, списками жертв, фотографиями изуродованных трупов, окровавленными детскими игрушками. Поплыли перед глазами могильные плиты, с которых взглянули на него с упреком высеченные на мраморе лица молодых пареньков, и закричала истошно соседка Сара, оплакивая единственного сына, не вслушиваясь в свое черное счастье, шептавшее ей над ухом голосами близких, что хотя бы нашли, привезли, а значит можно будет похоронить и будет куда ходить и оплакивать.

Нариман закрыл лицо руками и в первый раз, не стесняясь никого, громко навзрыд заплакал так, как не подобает плакать мужчинам. Лежа на гостиничной койке в Риме, он в голос оплакивал собственную бесполезность, пытаясь заглушить охвативший его жгучий стыд, признаваясь себе самому в том, что занимается никому ненужным делом, заполняя однообразную жизнь противостоянию мышиной возне идрисовых. Выплакавшись, он уткнулся лицом в подушку и, все еще обиженно всхлипывая, забылся сном.

Проснулся он от холода. Встал и быстро оделся. Захотелось горячего черного чая, который заваривает Салима и приготовленного ее руками плова. У Наримана даже защемило сердце.

– Надо поужинать, – сказал он себе вслух и начал собираться.

Не хотелось брать с собой много денег. Вообще ничего не хотелось брать. «Будет много людей, небезопасно…» – вспомнились ему слова администратора гостиницы, просветившего его о наиболее популярных в новогоднюю ночь площадях. Нариман взял с собой план города, карманный словарик и вышел на улицу. «Рим встречает Новый год шумно», – вспомнил он последнюю переведенную фразу из путеводителя, оставленную в номере. Было еще около семи вечера. Он решил доехать до знаменитого фонтана на площади Fontana di Trevi на автобусе, потом пройтись до станции метро Barberini и доехать до испанских лестниц на Piazza di Spagna и уже отсюда пройти к Piazza del Popolo, где и планировал дождаться наступления нового года.* * *

Солнечный день заменил серый вечер и, проходя пустынными улочками к железнодорожному вокзалу, где находились и ближайшая к гостинице станция метро, и автобусная остановка, трудно было поверить, что где-то наступление нового года собирается праздновать шумная толпа. Попадавшиеся редкие прохожие тут же исчезали за массивными дверями парадных, либо ныряли в небольшие рестораны и бары. У некоторых из них Нариман ненадолго останавливался, пытаясь разобраться в вывешенных у входа меню и сравнивал цены. Шел дальше, успокаивая себя тем, что поужинает в центре. Дойдя так до остановки, на одном из отъезжавших с парковки автобусов он увидел высветившийся и даже, как ему показалось, издевательски подмигнувший ему номер.

Это был «175-ый», на котором Нариман собирался добраться до одного из знаменитых римских фонтанов. Он с досадой вынул карту и удостоверился, что с данной остановки в нужном ему направлении отходит только этот номер. Не хотелось нырять опять в черную кишку метро и он покрутил головой в надежде найти расписание, пока не увидел аккуратную телефонную будку. Тотчас же забыв об отъехавшем автобусе, поспешил в нее. Вместе с билетами на метро сегодня утром он купил телефонную карточку с тем, чтобы позвонить и поздравить с наступающим годом Салиму и детей, но насыщенный событиями день начисто вытеснил все это из памяти. И теперь, подгоняемый угрызениями совести, он почти вбежал в кабинку и недоверчиво набрал длинную очередь цифр, из которых родными были лишь последние. Характерное пиликанье заменилось короткими отрывистыми гудками. Нариман опустил трубку на рычажок и вновь набрал цифровую очередь. Наступила тишина. Он стал терпеливо ждать. Неизвестно сколько бы он еще так простоял с телефонной трубкой у уха, если бы не увидел подъезжающий автобус, весело подмигивающий номером «175». Поколебавшись с минуту, он повесил трубку и поспешил к раскрывшимся дверям.

Выпуская и набирая пассажиров, автобус продвигался по заданному маршруту, проезжая мимо церквушек и небольших площадей, уже знакомых ему по первой прогулке по Риму. По мере удаления от вокзала в сторону популярных городских площадей становилось оживленнее на улицах. Вместе с новыми пассажирами в автобус входило и особое предпраздничное настроение. Вскоре дремотный и несколько сонный салон автобуса, отъехавшего от железнодорожной станции, преобразился, наполнившись шумом, говором и смехом. Выйдя на нужной остановке, Нариман вначале пытался сориентироваться по карте, но потом, обнаружив, что почти все направляются в одну и ту же сторону, просто присоединился к неторопливо идущим и переговаривающимся впереди. И пройдя последнюю узкую улочку, очутился на небольшой площади со знаменитым фонтаном. Продвинувшись немного вперед, остановился, не решаясь протискиваться дальше.

Несмотря на то, что собралось так много людей, было на удивление тихо и покойно. Все говорили вполголоса и постоянно прибывающие на маленькую площадь тут же переходили на этот уважительный полушепот. После того как большая группа туристов покинула площадь, стало чуть посвободнее, и Нариман смог спуститься вниз к фонтану. Почти прижавшись друг к другу, все сидели полукругом, заворожено глядя на мчавшихся морских коней. Уже спустились сумерки. Зажглись фонари по обе стороны фонтана и специальная подсветка, окрасив воду в розово-оранжевый свет, придала всей скульптурной композиции еще большую силу и выразительность.

Нариман занял освободившееся пространство на каменном выступе, так и не разобравшись ступенька это или барьер, и тоже погрузился в таинственное и вместе с тем романтическое настроение. Лишь изредка раздавались смешок или реплика и казалось, что издалека доносящиеся звуки приближающегося праздника вообще никогда не достигнут этой площади. Постепенно продвигаясь по каменному выступу, он оказался прямо напротив величественно мчавшейся на него статуи бога Океана и, сидя здесь, стал наблюдать за своеобразным ритуалом. Перед тем как уйти с площади, все обязательно подходили к фонтану и, поворачиваясь спиной, бросали через левое плечо монетки с тем, чтобы вернуться опять в вечный город. Вспышки фотокамер высвечивали казавшиеся одинаковыми лица с застывшими улыбками и поднятой вверх одной рукой.

Перед фонтаном встала еще одна пара, но вместо того, чтобы сфотографировать друг друга на память, они начали о чем-то переговариваться. Затем неожиданно направились прямиком к Нариману и жестами попросили их сфотографировать. Нариман встал. Оба быстро заняли прежнее место у фонтана и, обнявшись, застыли перед камерой. Показывая пальцами цифры, он сосчитал до трех и нажал на кнопку. Вспышка высветила еще одну «скульптуру» прижавшихся друг к другу людей с полуоткрытыми ртами и нелепо поднятыми вверх руками. Но парочка не успела бросить монетки в воду. Он вновь сосчитал до трех и зажатые в пальцах монетки полетели на этот раз в фонтан. Кивнув в ответ на благодарственный жест, он вернулся к каменному выступу. Его место уже было занято. Постояв еще немного у самого фонтана, Нариман попытался рассмотреть блестевшие в воде монетки. Порылся в карманах и тоже извлек на свет одну монетку.

Повернувшись спиной к фонтану, он приподнял руку с монеткой, мысленно сказал: «Хочу вернуться сюда опять», – и, окинув взглядом площадь, застыл. Маленькую площадь Fontana di Trevi со всех сторон окружали приснившиеся ему перед отъездом здания. Стало неуютно. Он заставил себя бросить в фонтан монетку и почти бегом поднялся наверх. Отойдя к витрине расположенного напротив фонтана магазина, прижался к стилизованной колонне. Пытаясь успокоить бешено колотившееся сердце и, оказавшись вновь лицом к лицу с богом Океаном, попытался вспомнить во всех деталях свой сон. Вновь придирчиво оглядел площадь и высившиеся над фонтаном здания. Задержавшись взглядом на вывеске «Farmacia» по правую руку и более красноречивым, чем само название, красным крестом, он несколько успокоился. «В моем сне не было никакой аптеки!» – возликовало что-то внутри. Нариман ухватился за эту мысль, как за спасительную соломинку. Машинально потирая лоб, ушибленный во сне, успокоил себя и тем, что ярко освещенных окон тоже не было. Все окна были задернуты тяжелыми гардинами. Переведя взгляд на узкий проход между домами, через который согласно составленному им заранее маршруту можно было пройти к метро, он опять почувствовал неясную тревогу, охватившую его внизу у фонтана. И понял, что боится того, что как только окажется в проходе, здания обязательно сдвинутся точно так же, как в его злополучном сне. Отгоняя эту навязчивую идею, он достал карту. Но особенно рассмотреть что-то и перепроверить себя еще раз не удалось, а к установленным по обе стороны фонтана фонарям, напоминающим формой королевскую корону, вновь спускаться не хотелось. Спрятав карту в карман пальто, он заверил себя в том, что все неприятные ассоциации исчезнут, как только он поужинает, и почти выбежал с площади, руководствуясь каким-то неизвестно откуда охватившим его суеверием.