Вальс на разбитых бутылках - Айтен Акшин

Он отступал вместе со всеми с бутылкой в руках, стараясь удержаться на ногах и переживая за то, что все дальше удаляется от метро. Эта мысль иногда замедляла его, но энергичные толчки в спину и бока, быстро отрезвляя, заставляли двигаться дальше. Добежав вместе со всеми до здания неподалеку от той улочки, через которую он попал на злополучную площадь, Нариман остановился. Здесь все отряхивались и вытирались. Он не обратил внимания на то, что уже никто не смеялся, так как был раздражен и напуган сам.

Одежда намокнув и впитав в себя запах шампанского, тяжелым мешком висела на плечах. В воздухе тоже завис неприятный запах. Фейерверк закончился. Часть людей пыталась протолкнуться к улочке с лотками. Встав на небольшое возвышение, Нариман наблюдал за образовавшейся там непроходимой пробкой из людских голов, рук и ног. Казалось, что живым из этой давки выбраться не удастся никому. Он тоскливо перевел глаза на освободившееся пространство на том самом месте, где до этого вместе со всеми сидел на корточках, и обнаружив, что полицейская машина тоже куда-то исчезла, повернулся к стоявшим рядом людям.

Постепенно все оживились, начали переговариваться. Некоторые горячо что-то обсуждали. Другие размахивали руками в направлении, из которого только что были вытеснены. А самые смелые выбегали из укрытия, пытаясь определить, если дождь из шампанского уже перестал. Наблюдая за ними, Нариман взбодрился. Он тоже не терял надежды пересечь площадь и выйти к станции метро. Еще раз оглянувшись на заблокированный людьми выход с площади, успокоил себя тем, что даже если пробраться сейчас на эту улочку, все равно не успеть на станцию до закрытия метро. Протерев лицо, тряхнул головой и, привстав на цыпочки, постарался определить сколько может занять переход через площадь. «В обычное время, наверное, не больше пяти-семи минут, но сейчас…» – мелькнуло в голове и он обругал себя за то, что не сиделось в гостинице или каком-нибудь ресторанчике.

Прежде чем Нариман успел что-то решить, наблюдая за тем, как постепенно освободившееся впереди пространство вновь наполнялось людьми, что-то мелькнуло в воздухе и, словно выстрел, раздался треск лопнувшего стекла. Потом еще один. Затем со всех сторон с какой-то зловещей методичностью послышались характерные звуки разбивающихся бутылок. В ту же минуту из репродукторов вырвался наружу вальс. Нариман изумленно смотрел, как над площадью крутятся бутылки и шлепаются вниз под торжественную музыку, поглощающую властными аккордами звуки разбивающегося стекла. «Вылили жидкость, теперь уничтожаем тару», – разозлился он, поняв, наконец, что происходит. Все бросились врассыпную и вскоре укрытие, где он продолжал оставаться, вновь было переполнено людьми. Нариман вдруг ощутил страшную усталость. «Все тот же древний город… хлеба и зрелищ…», – попытался он взбодрить себя, но лишь вымученно улыбнулся этим мыслям, успокоившись тем, что как только перебьют все бутылки, то можно будет и выбираться.

Вскоре, и правда, перестали мелькать в воздухе бутылки и собравшиеся у здания опять разбрелись по площади. Устав от собственной нерешительности, Нариман потоптался на месте, разминая отекшие ноги. Кольнувшая его в правый висок мысль, что ближайшее к площади метро вскоре тоже закроется, вынудила, мельком взглянув на часы, сдвинуться с места. Он вошел в толпу, как и раньше пристроившись к одной из цепочек, и стал проходить к центру. Часть людей уже покинула площадь, поэтому можно было довольно быстро продвинуться вперед. Но вскоре вновь пришлось протискиваться между стоящими в ожидании еще чего-то горожанами. Едва не наступая на пятки, Нариман старался не отставать от высокого парня в мокрой дутой куртке, периодично выкрикивающего: «Scusa! Permesso!» [21] И ничего не видел перед собой, кроме его мокрой объемистой спины, лишь по нарастающим звукам вальса догадываясь о том, что приближается к центру площади. Неожиданно парень остановился. Где-то очень близко вновь шлепнулась об землю бутылка. Инстинктивно пригнув голову, Нариман закрыл глаза. Когда он, приподняв голову, снова открыл глаза, вместо дутой куртки парня увидел перед собой крепко державшуюся друг за друга парочку. Встав на цыпочки, обнаружил, что находится перед расчищенным кругом, посередине которого возвышается какой-то обелиск. Свет дополнительных прожекторов, установленных на противоположной стороне падал на вальсирующие почти в центре пары. Одинокая бутылка иногда взлетала вверх и разбивалась почти у самых их ног. Пространство периодично пересекали люди, крича что-то на бегу. Стоявшая впереди него парочка тоже неожиданно рванула вперед и, перебежав, смешалась с толпой напротив. Нариман застыл, ощущая подталкивания дышащих в затылок людей, наблюдая за летящими в круг бутылками и пытаясь рассмотреть танцующих. «Это Штраус», – зачем-то сказал он себе, прислушиваясь к торжественным аккордам. Словно поддакивая ему, немного не долетев, неподалеку приземлилась еще одна бутылка, горлышко которой, отскочив, упало почти у его ног. С криком сорвались и побежали навстречу друг другу одновременно несколько человек с обеих сторон и благополучно разминувшись, добежали до противоположных половинок круга.

Со стороны все это было похоже на игру, но на самом деле каждый пытался выбраться в нужном ему направлении. С той стороны, где стоял Нариман, вновь бросились вперед несколько человек. Несколько замешкавшись, неожиданно для себя самого, угрожающе вытянув вперед бутылку с шампанским, с криком «А-а-а!» он побежал за ними. Сделав несколько шагов, остановился, поняв, что совершенно не учел того, что бежать придется по битому стеклу, банкам, оберткам и всему тому, что распивалось и съедалось здесь за сегодняшний вечер. Что-то шлепнулось сзади него и, напугав, заставило опять броситься вперед. Заметно отстав от группы «перебежчиков», скользя по мокрым осколкам, наступая на оставшиеся целыми горлышки, он кое-как достиг середины. Едва дыша, мельком взглянул на кружащихся в вальсе среди битого стекла и мусора. На мгновение показалось, что все это он где-то уже видел и под впечатлением охвативших его чувств остановился, словно желая рассмотреть получше и запомнить нечто, промелькнувшее слишком быстро. Удар в голову сбил с ног. Нариман упал, приземлившись на одно колено, упираясь ладонью в какую-то прилипшую к асфальту бумажную обертку и нелепо приподняв над головой бутылку с шампанским. Порадовался тому, что осколков здесь было поменьше и, подобрав слетевшую с головы кепку, все еще толком не понимая, что произошло, поспешно поднялся и побежал дальше.

Достигнув противоположной стороны, он перевел дух и устало поплелся к одному из прожекторов. Прислонив к нему злополучную бутылку, стал ощупывать колено. Затем, зажав кепку под мышкой, начал рассматривать руки. По лбу что-то потекло. Механически вытерев рукой, ощутил что-то влажное на пальцах и, быстро поднеся к глазам, увидел кровь. Рана на лбу тут же стала гореть. Похолодели кончики пальцев, ослабели колени и, прислонившись к штанге прожектора с мученическим выражением лица, он стал оседать вниз. К нему склонились. Кто-то сказал фразу, из которой ему понятно было лишь слово «Dottore» [22] . Покрутившись в голове, куда-то исчезли заранее приготовленные на такой случай итальянские и английские фразы из разговорников. Он мял в руке кепку и тоже шептал побелевшими губами к уже собравшимся вокруг него сочувствующим то единственное, что понял. Его быстро подняли на ноги и, придерживая с двух сторон, закричали что-то, размахивая руками. Было больно от этих криков, от грохочущей совсем рядом музыки, попадающей ударяющимися друг об друга тарелками куда-то близко от раны на лбу. Кто-то сильно сдавил плечо. Нариман, словно очнувшись от глубокого сна, увидел поддерживавшего его все это время мужчину. Приглядевшись в направлении, на которое он интенсивно указывал жестами, увидел втиснутую в толпу машину скорой помощи.

Подбадриваемый непонятными возгласами, он побрел в сторону скорой. Мужчина некоторое время шел рядом, затем исчез, смешавшись с толпой. Оказавшись рядом с машиной, некоторое время Нариман просто стоял бездумно разглядывая дверцу. Неизвестно сколько бы он так простоял, если бы не врач скорой помощи, вылезший наружу с сигаретой в руках. Внимательно оглядев Наримана, не сдвинувшегося с места и неподвижно стоявшего прямо перед ним, он мотнул головой, приглашая его войти.

В машине было тепло и, наблюдая за мурлычущим себе под нос врачом, неторопливо и осторожно обрабатывающим его рану, Нариман успокоился. Положив какую-то прохладную мазь, обращаясь к самому себе, врач щелкнул пальцами и сказал:

– È finita» [23] .

Заговорила рация. Он что-то громко и отрывисто ответил и, взглянув на часы, расхохотался. Нариман сидел, прислушиваясь к доносившимся снаружи голосам и шуму и выжидающе смотрел на него. Они встретились взглядом. Врач жестами показал Нариману, что тот свободен и, помахав на прощание рукой, отвернулся.