Святослав. Хазария - Валентин Гнатюк

Ночь прошла тихо. А следующим утром кочевники действительно появились на другом берегу Дона и с ходу вошли в реку, намереваясь её перейти. Но дончане были начеку. Со стен посыпались стрелы, а потом Танаисская дружина кинулась навстречу и отбросила врагов с середины реки. Те вынуждены были повернуть назад.

Молодые русичи потрясали мечами, громко смеялись и кричали победу. Но старики ворчали:

– Не кричите «славу» прежде времени. Те кривоногие койсоги хитрые, они только высматривают, как на нас лучше наброситься. А пойдёт настоящая сеча – вот тогда держись!

Весь день то тут, то там пытались прорваться кочевники, проверяя прочность обороны града. Но русичи всякий раз отбрасывали их, совершая стремительные ответные броски и низвергая нападающих в реку. Наступившая тьма не дала передышки защитникам. Если днём кочевники устремлялись на приступ с гиканьем и свистом, подбадривая себя гортанными выкриками, то в темноте, напротив, вели себя будто тени бесплотные, обретающие живую мощь только при встрече с защитниками града.

С рассветом наскоки койсогов прекратились, видно, они уже выведали, где и насколько крепка оборона града, и теперь готовились к решающему нападению. Их конники то появлялись, то вновь отдалялись, становясь числом всё больше.

– Вот теперь и приспело то самое «держись», о котором вчера говорено было, начнётся настоящая сеча, – с тревогой в голосе говорили бывалые воины, – коли с наскока не взяли, то днесь готовятся к крепкому приступу, такому крепкому, что лбы затрещат…

Ближе к вечеру на другом берегу показался богато одетый кочевник на прекрасном коне. Он подъехал к самому берегу, глянул на реку и град, что-то сказал сопровождавшим его военачальникам и опять скрылся за тучными зарослями куги.

Тут же завыла, закричала вся дружина койсожская и, подобно лущеному гороху, посыпалась в воду.

Засвистали стрелы танаисских лучников, устремили на врагов хищные железные клювы, но не могли остановить реку человеческую. Многие койсоги падали в воду, но ещё больше их упрямо лезло на берег. Кинулась навстречу донская дружина, раздались крики команд, и мечи скрестились с мечами. Крепко ударили русы и отбили-таки первый натиск. Поплыли койсоги назад. И так повторялось трижды, и трижды отбивались славяне.

Когда же на небе взошла луна, то сам койсожский князь бросился в Дон, и все воины устремились за ним. Дикий вопль тысяч чужих глоток похолодил жилы обороняющихся русов, как и этот неистовый ночной приступ, не свойственный для кочевников. Переплыв реку, они высыпали на берег и кинулись на приступ со всей яростью и ожесточением. И странен был в ночи звук ударяющихся мечей, будто стрекот огромных кузнечиков. А когда сошлись ближе, в ход пошли не только мечи, но и ножи, камни, удушение за горло и мордобитие. Люди, сцепившись, выли, как звери, ломали персты и кости, грызли землю от боли, и многие попадали в пасть мерзкого Ямы, пожирающего раненых.

Под тем жестоким ночным ударом пали уже многие танаисские начальники, и койсоги стали теснить защитников, перехлёстывать через валы, подобно волнам. Некоторые махали уже своими кривыми саблями на стенах и улицах града.

В это время за Доном опять послышались воинские крики и конский топот.

– Койсогам подмога подошла! – в страхе завопил кто-то.

И подумали славяне, что настал их последний час. Всяк стал молиться Перуну и другим богам, прося их о защите и милости либо о смерти лёгкой от меча в бою, что лепше всякого рабства.

Однако среди кочевников началось какое-то смятение, их натиск разом ослабел, а потом они и вовсе отхлынули к реке – да поздно! На том берегу стоял Притыка со своей боевой дружиной. Как стая орлов налетели они на койсогов, стали беспощадно рубить и уничтожать врага.

– Держись, братья! – рокотал он мощным басом, подбодряя дончан. – Кончим их разом!

И танаисцам, и степнякам показалось, что это пришёл сам Святослав с могучим и грозным войском.

– Святослав пришёл на подмогу, князь Киевский! – радостно возопили на стенах града.

– Святослав пришёл! – повторяли койсоги на своём языке. – Уходим в степь!

Рассыпались кочевники, как муравьи, плыли вверх и вниз по реке, выбирались на берег и опрометью мчались прочь. И скоро исчезли совсем, только раненые стенали по берегам да вода несла по течению мёртвые тела.

– Победа! Слава Перуну! – поднял меч Притыка.

– Слава! – отвечали защитники со стен. – Слава великому князю Святославу!

– Нет с нами Святослава, – отвечал Притыка, входя с передовым дозором в Танаис, – он бьётся с хазарами и скоро покончит с ними.

По берегам Дона воины разожгли костры и при свете огня подбирали раненых – своих и чужих – и лечили им раны. Пленных же койсогов Танаисский тиун велел сделать славянскими отроками, чтобы отрабатывали причинённое зло и разорение.

Утром дружинники ездили за Дон и искали койсожского князя, но его не было среди убитых. Удалось ему уйти с остатками войска. А остатки те были немалые.

День прошёл спокойно, а к вечеру начальник изведывательской сотни сообщил, что койсоги вновь сбираются в степи.

– По всему, будут снова град приступом или облогой брать.

– Может, взять да ударить сейчас по ним нежданно, а? – предложил один из молодых тысяцких.

– Нет, нежданно не получится, мы только ворота откроем, а они уже знать будут, у них ведь изведыватели и в граде, и за его пределами тоже имеются, – возразил сотник, – а там их собралось не менее пяти тысяч.

– Верно сотник речёт, – поддержал изведывателя Притыка, – неожиданность хороша, когда она нежданна. При взятии града тот больше урону несёт, кто на стену лезет, а не тот, кто за ней хоронится. Посему надо готовиться к обороне: стены подправить где надо, места для лучников соорудить защищённые. Каждому вою знать своё место и по какой команде что делать надлежит.

Вновь закипела работа, застучали топоры в умелых руках танаисцев и дружинников Притыкиных. Трудились славяне, град укрепляя, да на койсогов поглядывали, что вновь кружили окрест и зорко следили за каждым действием обороняющихся. Ни войти в град, ни выйти из него стало невозможно. По ночам, а иногда и днём, снова и снова, то тут, то там, бросались кочевники на штурм, но, получив отпор, откатывались прочь.

Дон-град держал оборону.

Глава 9

Затряслась земля Переволоцкая…

Утром, после побудки и поверки, Святославово войско выступило в поход.

Десной и шуйский дозоры, как соколы, полетели вперёд.

Шли полки от веси до веси, от заимки малой до града, и нигде не встречали хазар. Иногда выходили навстречу славяне-робичи и говорили, что хазары спешно ушли. Это было видно по тому добру, что валялось брошенное кругом на дорогах.

Свенельдовы возы грузились тем добром и отправлялись в Киев, а назад опять ворочались пустые. И часто те возы были дружине в помощь. Они шли сзади войска, собирали добычу и раненых. А когда с тылу ударяли кочевники, возы ставили Бортней, а за нею пешие ратники, будто вкопанные в землю, стояли насмерть за высокими своими щитами, разя меткими стрелами и поднимая на копья застрявшую в возах вражью конницу, и о ту Борть разбивались злейшие конные натиски.

День за днём русская дружина продвигалась всё дальше к восходу, имея целью Волгу-реку.

И решил князь, что пора готовиться к переходу через безводную Булангарскую степь. Полуночный гонец донёс, что Инар с варяжской дружиной и Горицвет-старший со своей тьмой скоро подойдут к Переволоку. Притыка в Танаисе должен набрать подкрепления и отправиться к Итилю с полудня. Он же, Святослав, обрушится на Итиль, откуда хазары не могут ждать, – из степи. И в этом нежданном ударе будет залог победы!

Святослав велел повсюду искать сухие дублёные кожи и шить из них мехи. Потом наливать воду, меняя её каждый час, и так до самой вечерней зари. А вечером лить в мехи чистую воду, крепко вязать, грузить на возы и выступать в поход.

Слухи о новых победах Русского Пардуса достигали хазарской столицы и многоязычными гидрами расползались по огромному граду, сея беспокойство и тревогу, неуверенность и страх. Но когда Святослав в порыве ярой мсты за погибшего Горицвета стал огненным вихрем метаться по хазарским градам и весям, сжигая и уничтожая всё на своём пути, когда лучшие хазарские батыры в страхе бежали от его молниеносного меча, Итиль взорвался, как горшок с греческим огнём. Теперь уже не беспокойство и страх, но паника и ужас охватили град. На обоих берегах Волги, да и на самом царском острове всё пришло в движение: кричали люди, неслись куда-то всадники, беспорядочно сновали громыхающие арбы, то доверху загруженные, то совсем порожние, с орущими возницами, злыми, растерянными, испуганными, как и весь град, обезумевший от ужаса перед приближающимися тьмами урусского дэва. Чем ближе они к Итилю, тем больше ужаса и безумия на его улицах.