Повести и рассказы (-) - Виктор Тарасов

- Не присматривался, - пробурчал я. внимательно глядя на Марту. Что было в ее глазах, устремленных на Ньюкмена? Страх? Горечь?

- Я и сам не разобрался сразу. Знаешь, что это такое? Шкала относительных масштабов времени! Каждое деление на шкале - это соотношение скорости течения нашего времени и некого эталонного времени "вездесущих". Первое деление, - один значок, масштаб один к одному,-означает запуск устройства. Второе деление,-два значка, соотношение времен один к двум, означает, что за одну единицу эталонного времени, которую я проживаю, сидя на "пьедестале", общего времени протекает две единицы. Третье деление - три значка, масштаб один к четырем, и так далее, причем каждое следующее соотношение задается возрастающей степенью. Это означает, что последнее, двенадцатое деление шкалы изменяет относительную скорость времен в 4096 раз!

- Послушай-ка моего совета, Ньюкмен, - сказал я, обращаясь к Марте. Продай нашим ученым этот чертов "пьедестал". И деньги выручишь, и община успокоится!

- Не могу. Дик. Это мой шанс, пойми. Я столько ждал чуда и - вот оно! Уйдем в будущее вместе, Дик!

- Есть хоть какая-нибудь польза от твоих путешествий?

- Это не путешествие во времени, как обычно его понимают, - Ньюк пустился в рассуждения, не заметив, что Марта встала и ушла. - Все рассматривают путешествие во времени так, как если бы оторваться от своего времени, переместиться в другое, прикрепиться к нему и начать жить там. Но это, по-видимому, невозможно. Нельзя оборвать живую нить, которую мы тянем за собой от момента рождения, нельзя оборвать пуповину настоящего. Но можно изменить относительное течение времен, нашего и эталонного. Тогда для меня наше время прокручивается, как пленка, с бешеной скоростью проносится мимо, и я остаюсь вне его действия. Причем скорость все бояее возрастает. А я, сидя на "пьедестале", проживаю всегда эталонную единицу. Понял? Если для меня это минута, то для вас - минута в квадрате, в кубе и так далее, в зависимости от заданного масштаба. Если час, то...

- Но что ты видишь? Что испытываешь? - Меня разбирала злость.

- Что я вижу? То же, что и вы, только мелких и быстрых изменений, движений не замечаю. А вижу медленные и большие. Например, как растет дерево или камень крошится, как река меняет русло. Часто ход событий предстает передо мной как ослепительное мелькание цветных пятен, и ничего разобрать нельзя. Когда ты стоишь достаточно долго в поле моего зрения, то я в конце концов замечаю тебя, фиксирую внимание и "всплываю". Для меня "пьедестал" это машина времени, хотя и без обратного хода, я переношусь в будущее на любой установленный интервал, не теряя при этом ни молодости, ни здоровья. А с вашей точки зрения я впадаю в летаргию, бесконечно затормаживаюсь.

- Но что тебе в этом? Скажи! Ты можешь перенестись в будущее, но вернуться не в силах. Ты можешь уйти от нас в эталонное время, но кто тебя вызволит, если нас уже не будет? Ты, конечно, мог бы впадать в зимнюю спячку, как медведь, но зачем тогда тебе жена?

- Подожди, при чем здесь Марта? - удивился Ньюк. - То, чем я занимаюсь, касается только меня.

- Как это при чем? - в свою очередь удивился я. - Я не говорю о такой "мелочи", как то, что ты не обращаешь на нее внимания и ходит она в обносках. Я не говорю о том, ччо твое ноле второй год не засеяно и она еле-еле сводит концы с концами в то время, когда ты путешествуешь. Ей смеются вслед, показывают пальцами: "Вон жена Ньюка идет!"

- Ньюка! Ты сказал: Ньюка?

- Да, - ответил я после некоторого замешательства, в конце концов, это нужно было ему сказать, - тебя считают сельским дурачком и за глаза называют Ньюком.

Наступило долгое молчание, потом Ньюкмен, словно очнувшись, поднял на меня глаза:

- Но почему, Дик? Какое им всем дело, чем я занимаюсь? Почему их всех так раздражает то, что я не похож на них?

- Видишь ли, Ньюкмен. Все мы здесь как звенья одной цепи. Если одно звено слабое, то рвется вся цепь. Их раздражает не твоя странность, а исходящая от тебя неопределенность. Они не знают, в какой мере на тебя можно положиться. Каждый здесь хочет видеть в своем соседе опору, прикрытый фланг. Не знаю, как сказать.

- Я оказался самым плохим?

- Не плохим, Ньюкмен, а другим! Ты мог бы быть пьяницей, драчуном, лентяем - это никого бы не трогало. Но ты - чужой!

- Я не понимаю. Я такой же, как раньше, можешь мне поверить. Но сейчас это всем вам вдруг стало действовать на нервы.

- Да, ты не изменился. Но условия изменились. Жить стало труднее, мы больше не можем позволить себе быть порознь, мы притерлись друг к другу, скооперировались. Один ты не замечаешь происходящего. Поэтому они решили установить над тобой опеку.

- Опека? A что это такое?

- Не знаю точно. Просто будут помогать тебе вести хозяйство. Марте выдавать общинные деньги на содержание, отберут твой "пьедестал" и не будут выпускать за пределы освоенных земель.

- Как сумасшедшего, да?

- Я устал, Ньюкмен, и пойду домой, - я допил бутылку и стал одеваться. Когда я уже шел к дверям, голос Ньюка остановил меня: - Постой, Дик. Неужели тот простой факт, что я следую предназначенным мне путем, так бесит вас всех, что вы готовы посадить меня в сумасшедший дом?

Я остановился на пороге, в голове у меня шумело от выпитого.

- Твой путь нам неведом, - изрек я глубокомысленно и немного невпопад, натягивая шляпу на уши, чтобы не унесло ветром на улице.

- Это был мой шанс, Дик. Я думал, что выберусь, но попал в новую ловушку...

Не дослушав, я толкнул дверь и вышел на улицу. Когда он "увел" у меня невесту, то не высказал ни малейшего сочувствия, так пусть сейчас и на мое не рассчитывает.

Дождь перестал, подморозило. Я шел, глубоко вдыхая запах первого снега, который был где-то недалеко, и думал о том, что все к лучшему. Больше я Ньюкмена живым не видел.

С тех пор вот уже тридцать лет как Ньюк торчит на своем "пьедестале", и жизни в нем больше, чем в любом памятнике, а Марта стала моей женой.

Она позвала меня снова через несколько дней, и я пошел вызволять Ньюкмена, но, при смотревшись к шкале, про которую он мне рассказывал, я увидел, что переключатель повернут до отказа, на все двенадцать делений. Конечно, мы долго пытались его "выловить" из царства теней, но я-то знал, что все напрасно.

Я никогда не рассказывал, как закончился наш ночной разговор, а она не спрашивала. Вообще, она не говорит о Ньюкмене и не ходит на него смотреть. Она думает, что он погиб. А я иногда хожу. Меня мучает мысль, что в ту ночь я подтолкнул падающего.

Убедившись, что он не вернется, мы заперли его в сарае. A всем сказали, что Ньюкмен уехал. Что бы вы сделали на нашем месте?

Нам поверили или сделали вид, что поверили.

Людей это устраивало. Родных у него не осталось, до сих пор его никто не хватился.