Три минуты молчания - Г Владимов

- Девку мне одну жалко, - я сказал. - Обидел ее ни за что.

- Сильно обидел? - спросил Шурка.

- Да хуже нельзя.

- Не простит она тебе?

- Не знаю. Может, и простит. Но забыть не забудет.

- А хорошая девка?

- И этого не знаю...

Я встал, пошел из кубрика.

У соседей дверь была полуоткрыта, и там тоже лежали в койках, под одеялами, одетые в чистое, и курили. Ко мне головы никто не повернул.

5

Наверху, в капе, Алик выливал воду из сапога. Димка его держал за локоть. Я к ним поднялся. Димка взглянул на меня и оскалился:

- Тоже деятели, а? Ну, комики!

- Не надо, - попросил Алик. - Кончай.

- Что - у самого коленки дрожат?

- Ну, дальше? Что из этого?

- Ничего, - сказал Димка. - Как раз ничего, друг мой Алик. Все естественно. Когда есть личность - ей и должно быть страшно. У нее есть что терять. Вот, китайцам, наверное, не страшно. Они - хоть пачками, и ни слова упрека.

- Кончай, говорю.

- Нет, но где же все-таки волки? Я думал, они будут спасаться на последнем обломке мачты.

- Ты погоди, - сказал я ему, - до обломков еще не дошло.

- Ах, еще нужно этого дожидаться?

Что мне было ему ответить? Я и сам так же думал, как он.

- С тобой это было уже? - спросил Алик меня.

- Ни разу.

- Поэтому ты и спокоен. Не веришь, да?

- Какая разница - верю я или нет. Чему быть, то и будет.

- А я все-таки до конца не верю.

- Счастлив ты. Так оно легче.

Его будто судорогой передернуло. Я пожалел, что сказал ему это. Ведь такое дитя еще, в смерть никак не поверит. Я-то вот - верю уже. Меня однажды в драке, в Североморске, пряжкой звезданули по голове - я только в госпитале и очнулся. И понял: вот так оно все и происходит. Мог бы и не проснуться. Смерть - это не когда засыпаешь, смерть - это когда не просыпаешься. Вот с тех пор я и верю.

- Идите в кубрик, ребята, - сказал я им. - Пока вас на палубу не выгнали, мой вам совет: падайте в камыши.

- Эту философию мы тоже знаем, - сказал Димка. - Лучше сидеть, чем стоять, лучше лежать, чем сидеть. А все само собой образуется?

- Конечно, - говорю. - Само собой.

Алик улыбнулся:

- Шеф, твои слова вселяют в нас уверенность.

- А для чего ж я стараюсь?

Пошли. Вот как просто, думаю, людей успокоить. Начни им доказывать, что мы потому-то и потому-то погибнуть не можем, они расспросами замучают - как да что. А скажи им: "Авось пронесет" - и есть на чем душе успокоиться.

В капе вдруг посветлело - это, я понял, кто-то из рубки к нам идет, и ему светят прожектором. Так и есть - в дождевике кто-то, в штурманском. Увидел меня, откинул капюшон. Жора-штурман.

- Выходить думаете?

- Выходили. Шлюпку одну успокоили. Теперь-то зачем? Но он был настроен решительно. Еще не намок. А сухой мокрого тоже не разумеет.

- А ну пошли.

Шурка с Серегой в самый раж вошли, даже не посмотрели на Жору. Салаги только начали разуваться. А Васька все так и лежал с закрытыми глазами, пальцы сплетя на груди, но - не спал, что-то нашептывал.

Жора к нему первому подошел:

- Вставай.

Васька поглядел на него равнодушно, как сквозь него, и уставился в переборку.

- Тревогу для кого играли?

- Не знаю. Не для меня. Меня-то уже ничего не тревожит.

Тут Жора и увидел этот провод, который я сорвал.

- Хари ленивые! Себя уже спасать неохота! В могилу легче, чем на палубу?

Глаза у него и без того красные, как у кролика. А тут дикой кровью налились.

- Тебе бы автомат, - сказал Серега. - Ты б нас всех тут очередями, да?

Жора шагнул к нему, замахнулся. Серега начал бледнеть, но глаз не отвел. Жора его оставил, опять взялся за Ваську.

- Встанешь или нет?

Взял его обеими руками за ворот и посадил в койке. А вернее, держал его на весу. Он сильный, Жора. Он бы мог его и к подволоку вздернуть, одной левой. Васька захрипел, ворот ему стянул горло.

Димка и Алик застыли молча. Вдруг Димка стал матовый, сказал, сжав зубы.

- Ну, если б мне так!..

Жора поглядел на него и кинул Ваську опять на койку.

- Можно и тебе.

Димка мотнул головой и весь сжался, стал в стойку - левую выставил вперед, а правой прикрыл челюсть. Но я-то чувствовал, чем это кончится. Жора на ринге не обучался. Но он обучался стоять на палубе в качку. И ни за что не держаться. Он не шатнулся, когда кубрик накренило. А Димка упал спиной на переборку, и от его стойки ничего не осталось.

Кинулся вперед Алик, выставил руку:

- Вы что? Опомнитесь!..

Я увидел - сейчас он будет бить их обоих. Он их будет бить страшно, в кровь, зубы полетят. И мы все вместе этого бугая не одолеем. Я шагнул Жоре наперерез и обеими руками толкнул в живот. Он не устоял и сел в койку. А я наклонился и взял в руку что потяжелее - сапог.

- С битьем ничего не выйдет, - сказал я Жоре.

Он сидел в койке - коленями чуть не к подбородку. Пока бы он встал, я бы успел ему всю рожу разбить сапогом. Да просто пальцем повалил бы обратно.

- Ладно, - сказал Жора. - Пусти.

Я бросил сапог. Он вылез, пошел к двери.

- Через пять минут не выйдете к шлюпкам - всем, кто тут есть, по тридцать процентов срежу.

- Что так мало? - сказал Шурка. - Валяй все сто.

Васька вдруг всхлипнул. Глаза у него полны были слез. Шурка повернулся к нему:

- Ты чего, Вась? Не надо.

Васька утер слезы кулаком, а они от этого полились еще сильнее. Это невыносимо смотреть, как бородатый мужик плачет навзрыд. Тут и Жора смутился:

- Не скули, хрена ли я тебе сделал?

- Уйди. В гробу я тебя видел, палач!

- Хватит, - сказал Жора. - Кончай, а то...

- Ну, бей, сволочь. Ударь лежачего.

- Ты встань, - Жора усмехнулся, - будешь стоячим.

- Не встану. Подохну здесь, а не встану. Зачем мне жить, когда такие твари живут, как ты...

Слезы Ваську совсем задушили.

- Уйди же, - сказал Серега. - Уйди по-доброму.

Жора оглядел нас всех и перестал усмехаться. Наверное, дошло до него, что мы кончились, не поднять нас никакой силой.

Он вышиб кулаком дверь, пошел. Прошел половину трапа и крикнул:

- Шалай! Ну-к, выйди.

Я к нему поднялся.

- Ты все про свою судьбу понял? Тебе ж не плавать после этого, кончилась твоя карьера. После того как ты руку на штурмана поднял. Не руку, а - сапог.

- На штурмана нельзя, - я сказал. - На матроса можно.

- Дурак, я жаловаться не пойду. Я тебя своими мерами калекой сделаю на всю жизнь. В порту сочтемся, согласен?

- Хорошо бы еще доплыть до него.

- Что за плешь? Что вы все сопли распустили!

Он повернулся, чтобы идти, и снова встал.

- А не думаешь, Шалай, что вся эта плешь - с тебя началась? Своей вины тут не чувствуешь? Я, между прочим, не доложил никому, как ты кормовой отдал. Так ты бы, дурак, благодарность поимел. А ты мне не даешь людей поднять по тревоге. За такие вещи знаешь, что полагается? Шлепают - и будь здоров.

- Жора, что же мы делаем! Помощи у других просим, в шлюпки садимся, свой пароход покидаем, а сети - не отдаем.

- Прекрати! Ты за них не ответчик. - Вдруг он наклонился ко мне, к самому лицу: - А хочешь собой, так сказать, пожертвовать - валяй, руби вожак.

Я не ответил.

- Но не советую, - сказал Жора.

Он вынырнул, побежал по палубе, и свет в капе померк. Я сел на ступеньку. Да, так оно и выходит, что с меня началось. Если Фугле-фиорда не считать, где все решали. Вот в этом все дело, что все. Не на кого пальцем показать. Ну, ладно, пусть на меня. Тогда чего ж я сижу, ведь топор - тут, за капом, в ящике лежит. Раза четыре стукнуть по вожаку - вот и вся жертва. Должен же я что-то для людей сделать, если я же их, оказывается, и погубил.

Вдруг я увидел - Димка стоит внизу, тусклый свет падает на него из кубрика. Не знаю, сколько он там стоял. Может быть, слышал наш разговор с Жорой.

Димка прикрыл аккуратно дверь, поднялся ко мне, сел рядом:

- Нужно что-то делать, шеф.

- Это и я думаю. Только, наверно, поздно.

- Шеф... Правда, что плотик есть на полатях?

- А ты не видел? Ну, он всегда поводцами завален. Белый такой, с красным.

- Он надувной?

- Плотик-то? Нет, железный. Пустотелый.

- Там двое смогут?

- Ну... Вообще-то он тузик.

- Ну и что - тузик?

- Одноместный, значит. Но двое тоже смогут. Хотя опасно.

- Утонет?

- Тесно в нем. Трудно грести. Ну, когда жить хочется... А что, решились вы с Аликом?

Он придвинулся ко мне.

- Шеф, послушай. Это не так безумно, как кажется... Два дня мы продержимся, а там нас подберут. Здесь же промысел, проезжая дорога. Ведь глупо же, пойми, ехать в открытый гроб. Ведь все уже лежат, лапами кверху. Только мы двое. Я это сейчас понял... Шеф, мы не умрем. Это я точно говорю, умирают же не от шторма, не от голода. Только от страха. Это доказано, шеф. Об этом книги написаны. Но мы-то не трусы! Мы хоть побарахтаемся - для очистки совести.

Говорил он прямо как проповедник. Даже глаза у него светились. И я подумал: конечно же, можно. Можно и шлюпку вывалить вторую. Можно плотики сплести из кухтылей, плоты из бочек.

- Да если бы все, как вы, - сказал я ему.

- Шеф, пошли!

Он встал, потащил меня за рукав.